Знаменитый газонокосильщик - Ланина Мария Михайловна (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
— Я уже принял решение, Джей, — произносит папа, поднимая руку как регулировщик. — Поэтому, если у тебя нет других сомнительных предложений, нам больше не о чем разговаривать, — добавляет он с нетерпеливым видом. — Я целый день сегодня был на ногах и очень устал.
Мне не нравится, что он отказывается даже обсуждать эту проблему, и, когда начинаются новости, я высказываю критические замечания относительно новой заставки. Вероятно, по дороге домой папа уже кое-что принял, потому что не успеваю я и рот открыть, как он тут же на меня набрасывается:
— А чего ты хочешь? Чтобы вся студия оказалась на бирже труда?! Наше учреждение — одно из самых уважаемых во всей стране, возможно самое уважаемое! И ты хочешь, чтобы все мы оказались на помойке? Чтобы закрылись обучающие программы, «Всемирная служба», «Панорама»… Чтобы были расформированы все силы, которые способствуют укреплению демократии… Тебе это надо? Да ты просто какой-то лейборист! — И он вздрагивает, задохнувшись от негодования.
— Значит, то, что мне не нравится новая заставка к новостям, угрожает существованию Би-би-си и мировой демократии? — спрашиваю я.
После чего папа называет меня высокомерным кретином и отправляется погулять, чтобы немного остыть.
11 часов вечера.
Вечер мы проводим с Джеммой на нашей любимой грунтовой дороге в Астон-Клинтоне, и она ни с того ни с сего заявляет, что больше не хочет ссориться со мной из-за того, кто главнее, и если я хочу, то могу считать себя боссом.
— На самом деле я совершенно не возражаю против того, чтобы ты командовал, — говорит она. — Мне нравится делать для тебя разные вещи.
А я и вправду в последнее время постоянно командую. Наверное, я просто боюсь, что она меня бросит. Она спрашивает, что я буду есть, и кормит меня на деньги своего отца. Она предоставляет мне возможность выбирать фильмы, которые мы смотрим по вечерам, и решать, чем мы будем заниматься. Я чувствую себя императором Нероном. Еще немного, и она начнет кормить меня с рук, от чего будет довольно сложно отказаться. Однако в присутствии посторонних я чувствую себя несколько неловко, особенно когда рядом с нами оказывается ее отец. Я все жду, когда он развернется и спросит: «Это по какому праву ты так обращаешься с моей дочерью? Оставь его в покое, Джемма! Он не безрукий».
Отработал кухонную смену с семи утра до часа дня. Все плиты, печи и тостеры снабжены сигнализацией, которая включается, когда положенное в них блюдо достигает степени готовности. Сигнал у каждого прибора свой, и это страшно дезориентирует. У тостера для булочек резкое стаккато, напоминающее звук заводской сирены. Печи для бургеров пищат. Агрегат для маринования издает звук как дверной звонок, а жаровня — глухой металлический стук. Джейн утверждает, что я привыкну, но я что-то сомневаюсь. А после того как я кладу корнишон в сэндвич с курицей, меня снова отправляют мыть пол. Честно говоря, меня смешит их серьезное отношение к промашкам.
— В следующий раз будешь внимательнее, — заявляет Джейн.
— Да, извини. Просто я только что сделал биг-мак и отвлекся, — отвечаю я.
— Вообще в первый месяц работы людям обычно не поручают готовить сэндвичи с курицей, — доверительно сообщает мне Джейн.
7 часов вечера.
Сегодня вечером папа конфисковал у Чарли мою электронную панель управления и довел его до слез. Он слишком медленно раздевался в ванной и постоянно икал из-за того, что слишком быстро пил сок. Я было попробовал возразить, но папа был непреклонен.
— Так больше продолжаться не может. Я и так целый день занят и не обязан ждать по полчаса, пока наш Герой за шесть миллионов долларов снимет свою куртку, — заявил он.
После чего мы в очередной раз с ним поругались. Я спросил, насколько его решение отправить Чарли в интернат объясняется его заботой о сыне и в какой мере оно продиктовано его неспособностью выполнять свои родительские функции.
Папа уставился на меня с возмущенным видом и заявил, что даже представить не мог, что я позволю себе задавать такие вопросы. Однако, судя по всему, это уже приходило ему в голову, потому что позднее он поднимается ко мне в комнату и спрашивает, думаю ли я об образовании Чарли или полностью поглощен самим собой.
— Во-первых, он будет избавлен от всех дурных знакомств, — говорит он, загибая пальцы. — Во-вторых, получит хорошее образование, так как профессиональные педагоги смогут проводить с ним больше времени, в-третьих, с Чарли постоянно будет работать психолог, в-четвертых, там замечательный спортзал, и, наконец, — папа устремляет на меня ненавидящий взгляд, — он не будет брать пример с тебя.
10 часов вечера.
Вечером звоню Шону, но он не снимает трубку. Его мама говорит, что Шон велел передать, что занят чтением статьи о Босфоре.
Кроме этого, сегодня получил отказ из «Звезды щеголя», куда посылал свой юмористический рассказ о ваннах. Редактор, некая мисс Анжела Тернер, пишет, что они «не „Таймс“», а я использую слишком сложные слова, которые могут поставить в тупик читателя. Как отвратительно быть вынужденным писать для быдла. Я чувствую себя, как Роберт де Ниро в «Разъяренном быке», когда ему приходится делать бросок для того, чтобы ублажить промоутеров схватки. К тому же еще и мистер Гатли прислал мне письмо с сообщением, что больше не сможет быть моим наставником из-за состояния здоровья и передаст меня другому педагогу Но я ответил, чтобы он не утруждал себя. Без его звериных аналогий все уже будет по-другому.
Все это повергло меня в уныние. Обычно когда слышишь о писателях, сломленных обстоятельствами, думаешь: «Это не про меня. Главное — вперед, главное — к публикации книги». И вот я сижу в темноте, слушаю «Угрей» и смотрю в окно. Упорство — это миф. Ни один человек не станет браться за дело, зная, что его ждет неудача. Всем необходим успех. Если человек предвидит возможность поражения, он и пальцем и пошевелит, чтобы что-нибудь сделать. Для того чтобы преуспеть, нужно не упорство, а избирательная память, позволяющая забыть о том, что тебе сказали в «Звездах щеголя» о твоем юмористическом рассказе.
Я перечитываю начало своего романа. Что могло случиться с текстом за одну ночь? Он скис, как молоко, не поставленное в холодильник. Еще вчера я не сомневался в том, что он смешной и в то же время глубокий, но сегодня я уже не нахожу в нем ни юмора, ни глубины. Сегодня я особенно остро ощущаю, как мне не хватает мамы. Как бы я хотел, чтобы она сидела внизу на диване в своем желтом халате и вязала. Как бы я хотел спуститься к ней и сказать, что абсолютно запутался. Как бы я хотел обнять ее и увидеть, как она оттопыривает щеку языком, что она всегда делала, когда напрягалась и о чем-то сосредоточенно думала. Мне необходимо, чтобы меня кто-нибудь подбодрил и сказал, что все образуется. Мама всегда считала, что в результате все будет хорошо. И ей всегда нравилось то, что я пишу. Всякий раз, когда я ей что-нибудь показывал, она обязательно звала папу, словно была потрясена тем, насколько это хорошо. «Ты это видел?» — спрашивала она, и папа был вынужден тоже прочесть мой текст и сказать что-нибудь комплиментарное, даже если ему и не хотелось это делать.
Мама считала, что и с ней все будет в порядке. Она надеялась до последней минуты. Каждое очередное лекарство должно было привести к чудесному исцелению, химиотерапия должна была подействовать со дня на день, или кто-то должен был изобрести новое волшебное средство. Перед последней госпитализацией она сказала мне: «К выходным я уже буду дома».
Как было бы здорово, если бы мне удалось стать писателем. Мама была бы очень рада. Согласно энциклопедии «Книги и литераторы», Роберт Льюис Стивенсон, Джон Ките, Альбер Камю и сестры Бронте страдали туберкулезом и грозящая смерть вдохновляла их на творчество. Я читаю об этом, перед тем как лечь спать. Они работали не покладая рук, так как знали, что им отпущено мало времени. Болезнь подпитывала их гениальность. В школе об этом никогда не рассказывают, когда всех отправляют делать БЦЖ. Так может, дело как раз в том, что мне сделали прививку от гениальности?
