Испытание медными трубами (сборник) - Метлицкая Мария (книги .txt) 📗
– Валяй, рассказывай! – устало сказала Лена, окончательно поняв, что в данный момент Жанка и сон – вещи несовместимые.
Та села поудобнее, закурила очередную сигарету, тяжело вздохнула и прошептала:
– Вообще-то, конечно, это страшная тайна!
– Тогда, может, не стоит? – со слабой надеждой спросила Лена.
Жанка замотала головой:
– Мне носить это в себе знаешь как тяжело? А ты моя лучшая подруга.
– В общем, решила мне жизнь облегчить, – вздохнула Лена.
Жанка кивнула и вдохновенно начала:
– Короче говоря, поженились они в Питере. Эдик учился в Мухинском, а Славка там натурщицей подвязалась. Любовь у них случилась безумная. Сумасшедшая любовь. Славка с матерью жила – бедствовали страшно. Мать все время болела. А Эдька жил в общаге – он был приезжий. Поженились. Родили ребенка. А жрать нечего. Тогда Эдька стал ювелиркой заниматься. Не золотом, нет, конечно, – тогда могли за это посадить – только серебром. Но таланты у него открылись необыкновенные. Просто нечеловеческие таланты. Стали появляться клиенты, деньги. Вещи он делал такие, хоть сейчас – в музей. Он и ходил в музей – смотрел на украшения и дома пытался повторить. Получалось. Копии были великолепные, с виду не отличить. Дальше – больше. Стали доставать золото – у бабулек питерских скупать. Современное золото не годилось. Потом какой-то местный «левша» сделал ему клейма – точь-в-точь старинные. И Эдька начал упражняться с золотишком. Бродил по музеям, фотографировал. С каталогами возился. И стало получаться! Такие вещи делал – под восемнадцатый век, девятнадцатый. А продавать все это было же стремно! Такие сроки можно было получить! Реализацией занималась, понятно, Слава. Эдик к этому отношения не имел. Боялся до одури. В общем, решили они в Москву переехать. Москва большая, их здесь никто не знал. И дело потихоньку пошло. Вещи эти стоили таких денег, что они очень быстро разбогатели. Слава окружными путями находила клиентов – к тому времени появились нувориши, новые, огромные деньги. Да и вообще в Москве публика попроще в каком-то смысле, много приезжих – необразованных, туповатых: дамочки из Лангепаса, Нефтеюганска. В каждом ухе – по коттеджу. Но им было очень в кайф покупать старые цацки – престиж. Можно сказать, что от бабушки-дворянки осталось. Но Слава с Эдюшей, конечно, не зарывались – действовали очень тихо и осторожно. Открыли какой-то бизнес, чтобы было понятно, откуда у них бабки. Отмывали, короче, – так это, что ли, называется. Про то, что Эдик ювелиркой занимается, конечно, никто не знал. Знали, что в прошлом – художник, картинки для удовольствия иногда малюет. А так – серьезные люди, серьезный бизнес. Но, конечно, боялись. Эдик вообще периодически, пару раз в год, в клинике неврозов лежал. Я ему говорю: можно, мол, открыть магазин. На Арбате или на Тверской, например. Так не рисковать. Да, вещи современные, но потрясающие. Эксклюзивные вещи. Наверняка нашлись бы покупатели. И немало. Но он объяснил, что очень много заморочек – конкуренты, бандиты, чиновники. Аренда в центре бешеная. А потом, все богатенькие хотят «Шопард», «Картье», «Тиффани». Пока себе имя сделаешь… Если еще сделаешь.
– Неужели они не боятся? – прошептала одними губами Лена. – А если все-таки найдется человек, который вскроет их аферу?
– Слушай, сейчас такие подделки, эксперты теряются. Шишкина и Айвазовского подделывают – никакая экспертиза отличить не может. Хотя был прецедент. Нашелся какой-то умник. Они поохали, поахали, свалили все на родственников, которые наследство оставили, и деньги вернули, с возмещением морального ущерба, чтобы не трепался. А он и не трепался. Кому охота в дураках ходить. И потом, они так делали, что их покупатели не пересекались. Но страх, конечно, был. Хотя раньше – больше. А сейчас все воруют, что могут. И по-крупному, и по-мелкому. Взятки берут, откаты. И никто ничего не боится. А здесь люди своим трудом зарабатывают. Да, с гнильцой бизнес. А где не без этого? – усмехнулась Жанка. – Бизнес всегда либо смердит, либо пованивает, особенно в нашей любимой стране. Это тебе, школьной училке, не понять, вы с Сережкой беззубые. А все, кто рискует, пьют шампанское, «Вдову Клико», и едят устриц на Лазурном Берегу. И отказываться от этой жизни, один раз понюхав, не собираются, поверь мне! Я их видела-перевидела. Никакие риски в ответ не входят. У кого хватает наглости, смелости или чего там еще – все руками и ногами держатся за свою дольче виту. – Жанка икнула и испуганно сказала: – Что-то мне хреново, Ленка!
Лена подхватила ее и поволокла в ванную.
– В туалет, – скомандовала Жанка заплетающимся языком.
Из туалета донеслись утробные звуки. Потом Лена поднимала Жанку с пола, затаскивала в ванную, мыла холодным душем, вытирала, укладывала в постель и поила крепким и сладким чаем. Когда наконец посмотрела на часы, было полпервого ночи. Она позвонила мужу и сказала, что останется у Жанки, ей, бедняге, совсем плохо. Впрочем, это была чистая правда. Лена бросила на ковер одеяло и подушку, укрылась пледом, но поняла, что заснуть не может.
Было страшно и одновременно противно и мерзко – от того, что ее посчитали последней дурой и наивной овцой, что, впрочем, оказалось чистой и абсолютной правдой. Развели ее, как последнюю лохушку. Подставили. Заставили врать. Она ругала себя, что соблазнилась деньгами, врала мужу, придумывая хитроумную историю. Втянула Эллу. Если та узнает, ее точно хватит инфаркт или инсульт. И виновата в этом будет ее скромная родственница Леночка, которой она безмерно доверяла. Тихая и честная учительница средней школы, верная жена, заботливая дочь, примерная мать. А Танька-Селедка? Обманутая Татьяна Александровна Лосева? Понятно, не на последнее гуляла. Но разве дело в этом? Разве ее, Лену, это оправдывает? И вообще, как там, в Уголовном кодексе: незнание не освобождает от ответственности. Правильно.
Лена встала, взяла пачку Жанкиных сигарет, послушала ее хриплое дыхание и пошла на кухню. Вот там она в голос разревелась. Рыдала так, что начался кашель. Она прикрыла дверь на кухню, боясь разбудить Жанку, и попыталась найти хотя бы валокордин. Увы, в Жанкиной аптечке были только контрацептивы – она всегда отличалась отменным здоровьем. Лена открыла окно и умылась холодной водой. Не дай бог, проснется Жанка – как ей объяснить эту истерику? Потом она нашла в холодильнике полбутылки водки и залпом выпила полстакана. Минут через пятнадцать стало немножко легче, и она стала думать, как ей быть. Позвонить Славе – означало подставить Жанку и Эдика. Хотя на этого умельца ей было глубоко плевать. Хороша парочка – Шерочка с Машерочкой. «Отец, слышишь, рубит, а я отвожу», – усмехнулась Лена и вздохнула: хорош смех!
Да черт с ними! А она, Лена? А если приедет Танина невестка Лариска? А она точно приедет. И Таня подарит ей браслет с крабом и расскажет всю историю. А та пойдет и проверит. Ведь за такое и вправду могут прибить. В лучшем случае – потребовать назад всю сумму. Славу никто не видел, и она, понятно, от всего откажется. Скажет, что Лена сумасшедшая. В худшем – Танины родственники заявят в следственные органы или в прокуратуру. Слава откупится – с ее-то деньгами! Или смоется в свой Париж. А сядет Лена, как соучастница. Сажают всегда крайних, а не организаторов – это ясно. Дети останутся сиротами, родители умрут от горя и позора, а Сережа от нее откажется, потому, что он любил другую Лену – честную и бескорыстную. А эта – аферистка и обманщица. В общем, захотелось броситься в окно – прямо сейчас. Лена с силой открыла створку – пятнадцатый этаж. Стало холодно и страшно. Она села на табуретку и опять разревелась. Вся ее жизнь показалась мелкой и ничтожной. Она вспомнила стихи Евтушенко:
