Дзен в искусстве написания книг - Брэдбери Рэй Дуглас (книги хорошего качества .txt) 📗
В конечном итоге, вся работа заключается в том, чтобы выбрать метафоры из книги и перенести их в сценарий в правильных пропорциях, чтобы не насмешить людей.
Например, недавно я видел по телевизору фильм Джорджа Стивенса «Единственная забава в городке» с Уорреном Битти и Элизабет Тейлор, которая там малость напоминает поросенка Порки. Примерно через полчаса от начала фильма Тейлор говорит Битти: «Отнеси меня в спальню». Ну, как же тут не рассмеяться?! Я подумал: «Он же надорвется, бедняга». И все — весь фильм насмарку.
Поэтому, если уж вы переносите фантазии на экран, постарайтесь, чтобы люди не падали с кресел.
С чего начинается процесс переработки литературного произведения в сценарий для фильма?
Я все выкидываю и начинаю заново.
И даже не обращаетесь к исходному материалу?
Когда я пишу киносценарий или пьесу для театра на основе какой-то из своих работ, я никогда не заглядываю в исходник. Закончив пьесу, я возвращаюсь к исходному материалу и смотрю, что я пропустил. Если что-то пропущено, это всегда можно вставить. Ведь гораздо интереснее послушать, что скажут тебе твои персонажи спустя тридцать лет.
Два года назад я переработал «451° по Фаренгейту» в пьесу для одного лос-анджелесского театра; я просто пришел к своим персонажам и сказал: «Привет! Мы не виделись тридцать лет. Вы же наверняка выросли за это время? Надеюсь, что да. Я сам вырос». И они тоже, конечно. Брандмейстер подошел ко мне и сказал: «Слушай, тридцать лет назад, когда ты меня выдумал, ты забыл спросить, почему я сжигаю книги». Я сказал: «Черт! Хороший вопрос! Почему ты сжигаешь книги?» И он мне рассказал — получилась великолепная сцена, которой нет в романе. Она есть в пьесе. Когда-нибудь потом я собираюсь взять книгу, открыть ее и вставить туда новый материал, потому что он великолепен.
Не собираетесь сделать еще один фильм?
В этом нет необходимости, потому что мне нравится фильм Трюффо, но мне бы хотелось сделать телеспектакль по пьесе со всеми новыми добавлениями; дать брандмейстеру шанс рассказать, что он — разочаровавшийся романтик: он думал, что книги могут излечить все. Мы все так считаем на определенном этапе жизни — верно? — когда открываем для себя книги. Мы считаем, что в критической ситуации достаточно просто открыть Библию, или Шекспира, или Эмили Дикинсон, и они нам помогут. Потому что: «Да-да, как же! Ведь им известны все тайны!»
При таких знаниях о том, как писать сценарии и что можно, а чего нельзя делать на экране, вам никогда не хотелось стать кинорежиссером?
Нет, мне не хочется руководить таким количеством людей. Режиссеру надо добиться, чтобы его любили или боялись — или и то и другое вместе — сорок-пятьдесят человек одновременно. И как можно руководить таким количеством людей и сохранять разум и всегда оставаться вежливым? Боюсь, я начну раздражаться, а мне бы этого не хотелось.
Видите ли, я привык так: встаю каждое утро и бегу к пишущей машинке — и уже через час я создаю мир. Мне не надо никого дожидаться. Не надо никого подгонять и ругать. Все уже готово. Мне нужен всего один час — и я всех обогнал. Теперь можно весь день предаваться безделью. Утром я уже написал тысячу слов; и если мне вдруг захочется пообедать и просидеть за столом два-три часа, я могу себе это позволить, потому что я уже всех победил.
А режиссер говорит: «О Боже, я ощущаю прилив вдохновения. Теперь надо, чтобы воодушевились и все остальные». А что если моей исполнительнице главной женской роли сегодня нездоровится? Что если мой исполнитель главной мужской роли сегодня не в духе? Как мне с этим справляться?
Персонажи таких проблем не создают?
Никогда.
Вы просто ставите их на место?
Как только случаются затруднения, я встаю и иду прочь. Это большой секрет творческого труда. С идеями следует обращаться, как с кошками: надо добиться, чтобы они сами за тобой бежали. Если вы попытаетесь подойти к кошке и взять ее на руки — нет! — она этого не позволит. Тут надо сказать: «Ну и черт с тобой». И кошка скажет себе: «Погоди-ка минуточку. Он ведет себя странно. Не так, как все люди». И кошка пойдет следом за вами просто из любопытства: «Да что с тобой? Почему ты меня не любишь?»
Так же и с идеями. Понимаете? Я говорю: «Ну и ладно, и черт с тобой. Мне не нужно уныние. Мне не нужно расстройство. Мне не нужно куда-то рваться». И идеи идут за мной следом. Когда они теряют бдительность, я оборачиваюсь и хватаю их.
1982
Дзен в искусстве написания книг
Я выбрал это название из-за его очевидной эпатажности. Разнообразные отклики на такой заголовок наверняка обеспечат внимание публики, пусть даже лишь любопытствующих зевак, которые приходят пожалеть и остаются обличать. Некогда балаганные «целители» использовали каллиопу, барабан и индейца из племени черноногих, чтобы зритель, раскрыв рот, позабыл обо всем на свете. Надеюсь, мне простят этот ДЗЕН, который я применяю для тех же целей, во всяком случае — в самом начале.
Потому что в конце вы, может быть, выясните, что я не шучу.
Но давайте наращивать серьезность поэтапно.
А сейчас, раз уж вы подошли к моей сцене, какие я выставлю надписи на транспарантах — ярко-красными буквами высотой в десять футов?
РАБОТАЙ.
Это первая надпись.
РАССЛАБЛЯЙСЯ.
Это вторая. А вот и последняя, третья:
НЕ ДУМАЙ!
Ну, хорошо. А при чем тут дзен-буддизм? При чем здесь писательское мастерство? При чем тут я? И, самое главное, при чем тут вы?
Во-первых, давайте подольше посмотрим на это слегка неприятное слово РАБОТАЙ. В конце концов, именно этим мы и занимаемся почти всю жизнь. Но начиная с этого мгновения, вам нужно стать не рабом вашей работы — уж слишком это зловещее слово, — а ее полноправным партнером. Когда вы и ваша работа сделаетесь настоящими со-трудниками, это слово утратит для вас свой неприятный оттенок в значении.
Давайте задержимся еще на мгновение и зададим некоторые вопросы. Почему, будучи членами общества с пуританским наследием, мы испытываем столь противоречивые чувства по отношению к работе? Мы ощущаем себя виноватыми, если не завалены работой по самые уши, разве не так? Но, с другой стороны, мы себя чувствуем измотанными, если вкалываем до седьмого пота.
Могу только предположить, что мы специально загружаем себя работой, надуманными делами, чтобы спастись от скуки. Или, что еще хуже, мы придерживаемся идеи, что работать надо ради денег. Деньги становятся целью и смыслом, всему началом и всему концом. И работа, важная только как средство для достижения этой цели, вырождается в скуку. Стоит ли удивляться, что мы так люто ее ненавидим?
В то же самое время среди более утонченных литераторов бытует мнение, что гусиное перо и пергамент, праздный полуденный час, капля чернил, изящно оброненная на бумагу — вполне достаточно для писательского труда, осененного вдохновением. Плоды упомянутого вдохновения можно узреть, например, в последнем номере «The Kenyon Review» или в любом другом литературном журнале. Пара слов в час, пара филигранных абзацев в день, и — вуаля! — я Творец! А еще лучше — Джойс, Кафка, Сартр!
Нет ничего дальше от настоящего творчества. Нет ничего разрушительнее, чем эти две точки зрения, упомянутые выше.
Почему?
Потому что и то, и другое — ложь.
Ложь — писать ради денег на коммерческом рынке.
Ложь — писать ради славы в узком кругу псевдолитературных снобов из интеллектуальных журналов.
Стоит ли говорить, что литературная периодика переполнена до краев молодыми авторами и авторшами, дурачащими себя мыслью, что они создают что-то новое, хотя на самом деле они всего лишь подражают росчеркам и виньеткам Вирджинии Вулф, Уильяма Фолкнера или Джека Керуака?
