Красная трава - Виан Борис (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
Они подошли к окну. Внизу, на алой траве, бежевое пятно тела Ляписа продавливало рельеф. Горельеф — сказал бы кое-кто. Вольф стоял рядом на коленях, положив руку Сапфиру на плечо. Он склонился совсем низко, должно быть, он что-то ему говорил.
ГЛАВА XXVIII
Наступил следующий день. В комнате Ляписа, приятно пропахшей северным деревом и резиной, грезила Хмельмая. Скоро вернется Ляпис.
По потолку почти параллельно бежали пазы и волокна древесины, кое-где запятнанные темными сучками, которые металл пилы натер до особого блеска.
Ветер снаружи копался в дорожной пыли и рыскал среди живых изгородей. Он волновал алую траву, поднимая извилистые буруны, гребешки которых пенились какими-то юными, малюсенькими цветочками. Постель Ляписа под Хмельмаей была нетронута. Она только отогнула покрывало, чтобы прильнуть затылком к льняной ткани подушки.
Придет Ляпис. Он уляжется рядом с ней и просунет руку под ее светлые волосы. Правой рукой он возьмет ее за плечо, которое она пока нежно гладит.
Он был застенчив.
Видения, грезы проносились перед Хмельмаей, мимоходом она бросала на них взгляд; ленивая, она никогда не следовала за ними до конца. Зачем, когда скоро придет Ляпис, он-то — не видение. Хмельмая действительно жила. Кровь ее пульсировала, она чувствовала ее под пальцем у себя на виске, ей нравилось сжимать и разжимать пальцы, чтобы поиграть мышцами. Как раз сейчас она не чувствовала под собой левой, задремавшей йоги и откладывала на потом ее пробуждение, ведь она знала, какое ощущение испытает в этот момент, и сейчас получала дополнительное удовольствие от его предвкушения.
Солнце материализовало воздух в миллионах воздушных точек, в которых плясали всевозможные окрыленные твари. Иногда они внезапно пропадали в луче оставшейся пустой тени, словно им проглоченные, и всякий раз сердце Хмельмаи слегка пощипывало. А потом она вернулась в свою дрему и перестала обращать внимание на танец сверкающих золотинок. Вокруг нее раздавались привычные домашние шумы: она слышала, как хлопали внизу закрываемые двери, как выпущенная на волю вода пела в трубах, а сквозь закрытую дверь доносилось неравномерное щелканье протянутой, чтобы открывать в гулком коридоре форточку, бечевки, переменчивый сквозняк нещадно ее теребил.
В саду кто-то насвистывал. Хмельмая шевельнула ногой, и нога стала собираться воедино клеточка за клеточкой, в какой-то момент копошение клеток стало почти нестерпимым. Восхитительно. Она потянулась, слегка застонав от наслаждения.
Ляпис не спеша поднимался по лестнице, и Хмельмая почувствовала, как просыпается ее сердце. Оно не стало биться быстрее, — напротив, оно обрело ритм стабильный, надежный и мощный. Она почувствовала, что щеки ее розовеют, и вздохнула от удовольствия. Это и значит — жить.
Ляпис постучал в дверь и вошел. Он четко вырисовывался на фоне пустого задника: песочные волосы, широкие плечи и тонкая талия. Одет он был в свой обычный табачный комбинезон и рубашку с открытым воротом. Его серые глаза обладали тем же металлическим блеском, что и некоторые эмали, форма четко прорисованного рта подчеркивалась легкой тенью под нижней губой, а воротник рубашки очень романтически следовал линиям мускулистой шеи.
Ляпис поднял руку и оперся о притолоку. Он смотрел на уютно устроившуюся на кровати Хмельмаю. Она улыбалась ему сквозь полуопущенные веки. Из-под курчавых ресниц виднелись лишь сверкающие точки. Ее согнутая под оригинальным углом левая нога приподнимала подол платья, и смущенный Ляпис в своем путешествии по линиям другой ноги сумел добраться от крохотной резной туфельки до царства теней по ту сторону колена.
— Здравствуй… — сказал Ляпис, не в силах сделать ни шага.
— Здравствуй и ты, — сказала Хмельмая.
Он не двигался. Руки Хмельмаи подобрались к ожерелью из золотоцветов и осторожно его расстегнули. Не спуская с Ляписа глаз, она дала стечь тяжелой нитке с кончиков пальцев на пол. Теперь она медленно, шаря вокруг хромированной застежки, снимала туфельку.
Остановилась, каблук негромко стукнул об пол, она расстегнула вторую застежку.
Ляпис задышал сильнее. Зачарованно следил он за жестами Хмельмаи. Губы у нее были сочные и алые, словно затененная внутренность жаркого цветка.
Теперь она скатывала к щиколотке неощутимую кружевную вязь чулка, которому все же удалось внизу уплотниться в маленький серый комочек. За ним последовал и его напарник, и оба они вновь воссоединились с туфельками.
Ногти на ногах Хмельмаи были покрыты голубым перламутром.
На ней было шелковое платье, застегнутое сбоку сверху донизу. Она начала сверху, потом пошла снизу навстречу. Осталась только одна застежка — на поясе. Полы платья опали с обеих сторон от ее гладких колен, и там, где солнце падало ей на ноги, было видно, как подрагивает золотой пушок.
Двойной треугольник черных кружев защепился за лампу у изголовья, и теперь осталось лишь расстегнуть последнюю пуговицу, ибо легкое ворсистое одеяние, которое все еще было на краю плоского живота Хмельмаи, составляло неотъемлемую часть ее личности.
Улыбка Хмельмаи вдруг вобрала в себя все солнце в комнате. Зачарованный, подошел Ляпис — опустив руки, неуверенный. В этот миг Хмельмая полностью избавилась от платья и, как бы обессиленная, замерла, раскинув руки, в неподвижности. Пока Ляпис раздевался, она не шелохнулась, но ее крепкие груди, обрадованные предстоящим отдыхом, все выше и выше выпячивали свои розовые соски.
ГЛАВА XXIX
Он улегся радом и крепко ее обнял. Повернувшись на бок, Хмельмая возвращала ему его поцелуи. Своими изящными руками она ласкала ему щеки, а губы ее неотрывно следовали за ресницами Ляписа, едва-едва их касаясь. Ляписа бил озноб, он чувствовал, как весь его жар скапливается у него в чреслах и принимает стойкую форму желания. Он не хотел спешить, он не хотел, забыв об остальном, отдаться в лапы плотскому своему желанию, ну а кроме того, было и еще кое-что: вполне реальное беспокойство, которое скреблось у него в черепной коробке и мешало ему забыться. Он закрыл глаза, журчание нежно бормочущего что-то голоса Хмельмаи навевало на него ложный, фальшивый сон, совершенно чувственный сон. Он лежал на правом боку, она — на левом. Подняв левую руку, он натолкнулся пониже — хотя это и было выше — плеча на ее белую руку и спустился по ней в белокурую лощину подмышки, едва прикрытую короткими и мягкими волосами. Открыв глаза, он увидел, что по груди Хмельмаи скатывается прозрачная и жидкая жемчужина пота, и нагнулся, чтобы ее отведать; у нее был вкус подсоленной лаванды; он прижался губами к туго натянутой коже, Хмельмае стало щекотно, и она, смеясь, прижала руку к боку. Правой рукой Ляпис скользнул под длинные светлые волосы и ухватил ее за шею. Заострившиеся груди Хмельмаи пристроились к его груди, она больше не смеялась, она чуть приоткрыла рот, у нее был еще более юный вид, чем обычно; вылитый ребенок, который вот-вот проснется.
За плечом Хмельмаи стоял человек и с грустным видом разглядывал Ляписа.
Человек не двигался. Рука Ляписа осторожно шарила внизу. Кровать была низкой, и он смог дотянуться до своих брюк, скинутых совсем радом. К их поясу был прицеплен короткий кинжал с глубоким желобком на лезвии, его бойцовский кинжал времен скаутства.
Он не спускал с человека глаз. Глубоко дышала неподвижная Хмельмая, ее зубы блестели между приоткрытых в ожидании губ. Ляпис высвободил правую руку. Человек не шевелился, он стоял радом с кроватью, с другой стороны от Хмельмаи. Медленно, не выпуская его из виду. Ляпис встал на колени и переложил нож в нужную руку. Он покрылся потом, капельки его блестели на щеках и верхней губе, ему щипало глаза. Резким движением левой руки он зацепил человека за шиворот и повалил его на кровать. Он чувствовала себе беспредельную силу. Человек оставался пассивным, как труп, и по некоторым признакам Ляпис почувствовал, что он вот-вот растворится в воздухе, исчезнет на месте. Тогда, перегнувшись через тело бормотавшей что-то успокоительное Хмельмаи, он с дикой яростью вонзил кинжал ему в сердце. Звук был такой, словно удар пришелся по бочке с песком, и лезвие вошло по самую рукоятку, впечатывая ткань в рану. Ляпис вытащил оружие — клейкая кровь уже сворачивалась на лезвии — и вытер его отворотом чужого пиджака.
