Записки динозавра - Штерн Борис Гедальевич (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
– Если вы интересуетесь народной медициной, пройдемте, пожалуйста, в Дом ученых, – кротко отвечает Леонард Христианович.
Мне туда и надо, но этого нельзя показывать… Там есть такая тетя Маша, она меня защитит, пожалеет и напоит чаем. Странно, что они не тащат меня в больницу.
Иду.
Толпа волнуется: «Звездные войны» привезли!"
Тут на мотоциклах съехались из окрестных сел, и со станции, и с аэродрома. А я с подстаканником иду пить чай сквозь строй жаждущих «Звездных войн». Мы прем свиньей, как псы-рыцари на Чудском озере. Впереди два санитара с чемоданами проламывают толпу мотоциклистов. По бокам Космонавт с Андреем Ивановичем раздвигает их. Татьяна прикрывает мне спину и успевает отчитывать Владислава Николаевича за то, что он поддается на мои провокации: «Вы же знаете, как его надо беречь!» Леонард Христианович ведет арьергардные бои.
Марсианина узнают.
Мотоциклетная шпана… ну, эти… крекеры-брекеры… улюлюкают и тычут в Космонавта пальцами, будто это не он с Марса, а они с Луны свалились. И это читатели «Науки и мысли»?! И это перед ними сейчас выступать? Дегенераты! Обожрутся! Пусть читают трилогию Степаняка-Енисейского, а ото пусть читает им лекции перед киносеансами. Меня увольте!
Стоп. Кажется, я не иду, а меня ведут…
Нет, показалось. Не ведут, а поддерживают под руки на скользких ступеньках. Протискиваемся в вестибюль. За нами ломятся крекеры, но Андрей Иванович сдерживает натиск и, осторожно дав по зубам самому нахальному, закрывает дверь.
Где тетя Маша?
Нет уже моей тети Маши. Я все перезабыл. Она бы меня спасла и вообще навела бы метлой порядок, но она в прошлом году сошла со сцены, и ее с музыкой увезли в Печенежки. Вместо этой доброй женщины у дверей швейцарит какой-то хомо сапиенс, зашедший в эволюционный тупик. На нем синяя фуражка без знаков различия. От него разит то ли «Шипром», то ли «Тройным одеколоном» – к сожалению не пил, не знаю. Нет, этот не спасет. Он, конечно, дружен с местным киномехаником. Киномеханик третий день женится. Павлик его подменит, иначе мотоциклисты разнесут Дом ученых. Все здесь друг от друга зависят. Царица Тамара ими командует и зависит от них. Мафия, солидарность и круговая порука. Делают что хотят. Эволюционный тупик, как в Академии наук. Там тоже всем заправляет не Президент, а какая-нибудь тишайшая Галина Иларионовна из его приемной. И зависит она от тех же дворников, швейцаров и шоферов, но на академическом уровне. Плебс у власти. Они и решают, кому Президент должен позвонить – мне или Степаняку-Енисейскому. Что решат, то и будет. Окружили, дьяволы! При чем тут наука и мысль?
– Сюда, – звеня ключами командует доктор Гланц и указывает на двери административного кабинета. – Юрий Васильевич, вы должны пройти медосмотр.
Я упираюсь. Царица Тамара доверила Гланцу ключи, значит, он заодно с ними. Ничего я никому не должен. Я все свои долги давно отдал.
– Юрий Васильевич, я ДОЛЖЕН исполнить свой профессиональный долг!
– А я тут при чем?
Нашел, понимаешь, подопытного кролика! Пусть исполняет свой профессиональный долг на пострадавших милиционерах.
А это что? Меня, вроде бы, пытаются тащить?
Предупреждаю: если ко мне будет применено насилие, я натравлю на Дом ученых орду мотоциклистов!
Нет, показалось. Меня не насилуют, а пытаются уговаривать. Пахнущий одеколоном швейцар не ко времени спешит на помощь моим мучителям, чтобы пресечь в моем лице беспорядки, но Андрей Иванович невежливо берет его двумя пальцами за шиворот, раскручивает вокруг оси и водворяет на свое швейцарское место.
Гланц пронзительно глядит в меня.
– Вы меня не колдуйте, не колдуйте! – я стучу волшебной тростью по паркету, чтобы избавиться от всей этой нечистой силы, но на этот раз трость отказала.
– Мне позвонили из Академии наук. Я должен вас осмотреть, – произносит Леонард Христианович, просвечивая меня взглядом.
Я затихаю, поняв, что на этот раз мне от них не отделаться. Если бы Гланц сказал, что ему позвонил сам Президент, я бы рассвирепел. Но он сказал сущую правду: ему позвонил какой-то швейцар из приемной Президента и сказал, что Гланц за меня головой отвечает. Тут уж ничего не поделаешь. Не драться же с мафией? Пусть Леонард Христианович думает, что заворожил меня, а я буду помалкивать. Скажу по секрету: чтобы спокойно отдать концы, нужна целая стратегия – врачи не должны знать, что у больного на уме.
Меня заводят в администраторскую и просят раздеться. Нет уж, хрен вам, пусть санитары работают.
Меня оголяют. Я сижу в трусах на холодном кожаном диване и верчу головой, как попугай, разглядывая стены этого вертепа. Эволюционный тупик! Сам черт не разберет, что здесь понавешано… портреты, портреты, портреты… Ломоносова, Менделеева, Ушинского, нынешнего президента, Мичурина, Эйнштейна, Тимирязева, Курчатова, мой… Я же их строго предупреждал! Опять повесили!
Здоров, курилка, давно не виделись!
Гордость советской науки!
За мной висит еще кто-то…
На портрете мне лет семьдесят, я сурово взираю со стены на себя голого, столетнего и впавшего в детство. Леонард Христианович в это время меня обследует – опутал проводами и шнурами с присосками из двух чемоданов и заглядывает мне в душу.
Зря старается, моя душа давно продана, и мне не принадлежит. Там вместо нее темное пятно.
Моя душа осталась неохраняемой в тот миг, когда умер мой ангел-хранитель, волнистый попугайчик Леша. Он захлебнулся и утонул в рассоле в блюдечке с огурцом. Впрочем, я не думаю, что охрану сняли и оставили меня без присмотра. Просто произошла смена караула: пост сдал, пост принял. Леша был материальным олицетворением моей души, если выражаться высоким штилем… (А почему бы не выражаться высоким штилем, как делал это вперемежку с матом сам Ломоносов? Мы или грешим с трибуны высокими словесами и обстракциями – бум, бум, бум, как в пустую бочку, или, наоборот, прикидываемся плебеями и, заигрывая с мотоциклистами, сваливаемся в просторечное болото с лягушками – ква, ква, ква! А надо совмещать штили и чувствовать меру).
Так вот: свою душу я приобрел за томик Надсона на одесском Привозе, когда там царил натуральный обмен – я тебе ножик, ты мне штаны. Я собирался выгодно обменять Надсона за четыре картофелины (надеясь втайне на пять и соглашаясь на три), но сначала решил пройти мимо птичьего ряда. Я сразу заметил ее: моя душа сидела в клетке на жердочке среди других разноцветных птиц, а над ней стоял за прилавком заточивший ее в клетку толстый и мрачный тюремщик.
Душу надо было спасать. Но как? Украсть, обменять? На что? Я был пацаном. Я сразу возненавидел этого человека, и он это почувствовал.
– Ладно, босяк, покажи книгу, – сказал тюремщик моей души.
Он взял томик Надсона и принялся перебрасывать страницы толстым указательным пальцем. Иногда его палец останавливался, и тюремщик читал отдельные строчки стихов, шевеля жирными губами, будто пробовал строки на вкус. Наконец он шумно вздохнул и сказал:
– Все-таки Надсон плохой поэт, хотя я его уважаю. Ладно, босяк…
Какую тебе птицу? Синюю? Молодец! Ты разбираешься в поэзии. Этот попугай знает волшебную фразу. Он будет твоим ангелом-хранителем и принесет тебе счастье. Его зовут Леша. Корми его, чем хочешь, он после гражданской войны все ест, особенно огурцы. Адью, босяк!
И я ушел с Привоза без картофеля, зато с собственным ангелом-хранителем. Адью так адью.
Волшебную фразу я услышал от Леши в тот же день, когда вернулся домой и угостил его огурцом – в доме, кроме огурцов ничего не было. Леша клюнул огурец, закрыл от удовольствия глаза и одобрительно произнес:
– По рыбам, по звездам проносит шаланду, три грека в Одессу везут контрабанду.
– Это и есть твоя волшебная фраза? – хмуро спросил попугая мой отец Василий Афанасьевич Невеселов.
