Джаз - Моррисон Тони (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
– Не похоже, чтобы и это у вас было, – сказала Алиса.
Стежки, которые она делала, были абсолютно невидимы.
Сидя в аптеке Дагги в конце марта, Вайолет вертела в руках ложку с длинной ручкой и вспоминала свой утренний визит к Алисе. Она зашла рано. Самое время для домашних дел, а Вайолет знай себе гуляет.
– Я думала, все будет по-другому, – сказала она. – Не так.
Вайолет говорила о своих двадцати годах жизни в Городе, превосходных не то слово, но Алиса и не думала выяснять, что она имеет в виду. Не спрашивала ее, Город ли со своими ровными улицами был виной запоздалой ревности, ни на что не годной, кроме разве что какой-нибудь глупости? И Город ли заставил ее так мрачно оплакать соперницу, годящуюся ей в дочери?
Они вели беседу о проститутках и о женщинах с оружием, Алиса – с раздражением, Вайолет – равнодушно. Затем Вайолет молча пила чай, прислушиваясь к шипению утюга. Женщины так освоились друг с другом, что разговоры зачастую были излишни. Алиса гладила, Вайолет наблюдала. Иногда одна из них бормотала что-то – то ли себе, то ли нет.
– Раньше мне эта штука тоже нравилась, – сказала Вайолет.
Алиса улыбнулась, не поднимая головы. Она и так знала, что Вайолет говорит про крахмал.
– И мне. А мой муж терпеть его не мог.
– Из-за жесткости? Вряд ли из-за вкуса.
Алиса пожала плечами.
– Только тело знает, что ему не так.
Влажная ткань шипела под утюгом. Вайолет подперла щеку ладонью.
– Вы гладите как моя бабушка. Ворот под конец.
– Значит, была настоящая мастерица.
– Некоторые делают наоборот.
– Ага. А потом все сначала. Ненавижу, когда гладят кое– как.
– Где вы научились так хорошо шить?
– Нас, детей, все время заставляли что-нибудь делать. Как там это – про бесов и ленивые руки, сами знаете.
– Мы тоже без дела не сидели, и хлопок собирали, и дрова кололи, и в поле работали. Я понятия не имела, что такое сидеть сложа руки. Больше, чем сейчас, я никогда не бездельничала. Пахали, кололи, стирали, готовили, раздумывали, что сначала, ворот или рукава.
– Я думала, что все будет интересней. Нет, я знала, что это невечно, но, признаться, я думала, что все будет как-то… значительней.
Алиса поправила тряпку, которой держала утюг.
– А вы знаете, ведь он опять возьмется за свое. А потом опять, а потом еще раз.
– Тогда мне лучше его выгнать.
– И что потом?
Вайолет покачала головой.
– Что что? В потолок смотреть.
Алиса сказала:
– Вы хотели правду? Скажу вам правду. Если у вас осталась еще хоть капля любви, любите.
Вайолет подняла голову.
– А 'когда он опять? Вам все равно, что люди подумают?
– Подумайте о себе.
– Вы предлагаете принять? Не бороться?
Алиса хлопнула утюгом.
– За что? С кем? С несчастным ребенком, у которого на глазах сгорели его собственные родители? который знал не хуже нас с вами, какая малюсенькая эта жизнь? Или хотите затоптать копытами какую-нибудь растрепу с тремя детьми и одной парой башмаков? В рваном платье с подолом, волочащимся по грязи? Кому точно так же нужно плечо, как и вам. Ну вздуете вы ее, а она такая, с грязным подолом, а люди будут стоять вокруг и думать, что это она, ничего не видит, что ли. Никто вас и не просит принимать. Сами отдавайте.
Ей хватило секунды, чтобы перехватить остекленевший взгляд Вайолет и, подняв утюг, оторопело воззриться на черный дымящийся кораблик прямо посередине воротника.
– Вот черт! – вскричала Алиса. – Тьфу ты, черт.
Вайолет решилась улыбнуться первая. Потом Алиса, и они тут же обе расхохотались во все горло. Вайолет вспомнила про Тру Бель, как она вошла в первый раз в единственную комнату их домика и покатилась со смеху. Они, как зверушки, сидели, съежившись у фитилька, горевшего в банке на полу – даже не у очага, – голодные и злые. Тру Бель посмотрела на них, и ей пришлось прислониться к стене, чтобы не повалиться со смеху на пол. Им, наверное, следовало ее тут же возненавидеть. Встать с пола и тут же начать ненавидеть. Но им показалось, что они нашлись, заблудились, и вот нашлись. Они тоже засмеялись, даже Роза Душка покачала головой и улыбнулась. Мир перевернулся и встал опять с головы на ноги. Вайолет выучила тогда то, что вспомнила лишь сейчас: смех это серьезно. Это сложнее и серьезнее, чем слезы.
Скрючившись от смеха, с трясущимися плечами, Вайолет представила себя на похоронах. Как она возится с ножом, будто пришла по важному делу, а дело-то ее абсолютно идиотское… Она смеялась, пока не закашлялась, так что Алисе пришлось заварить себе и ей успокаивающий чай.
Какой бы ни была Вайолет сторонницей прибавки веса, даже она не смогла бы допить тепловатую водянистую бурду, которая раньше была ее коктейлем. Она застегнула пальто и вышла из аптеки, заметив в тот же миг, причем одновременно с той Вайолет, что в Город пришла весна. Весна.
А когда в Город приходит весна, люди на улице начинают с интересом поглядывать на прохожих и обращать внимание на незнакомцев, вместе с которыми всю зиму ходили в церковь, сидели за одним. столиком в кафе и стирали в прачечной подштанники. Опять и опять топают они по этой дорожке, толкаются в ту же самую дверь, дергают за хорошо отполированную дверную ручку, ерзают на сиденье, где до них крутились сотни других тел. Ну и что ж, медные монетки, хоть глотают их дети и колдуют над ними цыгане, от этого не перестают быть деньгами, не правда ли, забавно? Весной, как в никакое другое время, Город будит в душе противоречия, толкает купить какую-нибудь уличную снедь, когда нет ну никакого аппетита, или наводит на ум мечту об отдельной комнате и чтобы ни одной души или чтобы, наоборот, непременно рядом был вот этот, который только что прошел мимо. На самом деле никакого противоречия тут нет, скорее красноречие – совокупность всего, что способен наболтать лукавый Город. Что может сравниться с теплыми кирпичиками на залитой солнцем стене? Разве что первые тенты над витринами магазинов. Лошадиные спины, не спрятанные под попонами. Податливость асфальта под каблуком. Тень под мостами из жутковатого сумрака превращается в приятную прохладу. После легкого дождика появляются листочки, и ветки деревьев – словно мокрые пальцы, играющие в пушистых зеленых волосах. А автомобили – черные гробы-водометы, скользящие вслед за собственным, рассеянным в тумане, светом. По атласным тротуарам движутся фигуры плечи вперед, щиты-затылки наперевес, подставленные под картечь дождевых капель. Лица детей в окнах заплаканы, но они не плачут – это капли дождя стекают по оконному стеклу.
Если бы вам случилось дождливым днем весны 1926 года пройти по переулку мимо некоего жилого дома, выходящего на Ленокс, и при этом взглянуть вверх, то вы бы увидели – нет, не плачущего ребенка, а взрослого мужчину, льющего слезы на пару с оконным стеклом. Плачущие мужчины – редкое явление, обычно им это несвойственно. Постепенно все как-то привыкли к странному зрелищу. Привыкли видеть, как месяц за месяцем и в снег, и в дождь, и в вёдро сидит он все у того же окна, выходящего нe-пойми-куда, и утирает нос и щеки большим красным платком. Хочу заметить, что Вайолет, какая бы сумасшедшая она ни была и в какую бы оборванку сама ни превратилась, чистоту все-таки любила и потому стирала и гладила его носовые платки с воистину безумным упорством. Люди уже извелись в ожиданиях, гадая, что еще она совершит, кроме попытки убить и без того достаточно мертвую девицу и стирки мужниных носовых платков. Лично я думала, что в один прекрасный день она сложит в кучу все эти носовые платки, запихнет их в комод, а потом возьмет да и, устроит костер из его шевелюры. Она этого не сделала, и, может быть, напрасно – кто знает, не хуже ли то, что вышло на деле. Сознательно или нет, но она заставила его опять пройти через то же самое – причем весной, когда становится ясно, как в никакое другое время года, что городская жизнь есть уличная жизнь.
В ласковом воздухе слышна песенка слепых, медленно, но неотвратимо пробирающихся по мостовой. Они не хотят стоять рядом с дядьками, усевшимися побренчать на шестиструнной гитаре посередине улицы – опасаются конкуренции.
