Токио нас больше не любит - Лорига Рэй (книги онлайн полные версии TXT) 📗

Присаживайтесь, друг мой.

Я сажусь напротив него, женщины и ножа.

Вы один?

Да.

— Очень жаль. Это плохое место для одинокого человека. На самом деле одиноки все. Моя жена как раз говорила мне, что если бы ей было нужно переспать с кем-нибудь в этом баре, она начала бы с вас.

Спасибо.

— Знаете, мы с юга — не с этого юга, а с юга Соединенных Штатов. Добрые люди. Я — пастор в церкви исполнителей обещаний. Вы о нас слышали?

— Да, кажется, да, возможно, в Аризоне, хотя точно не уверен.

— Мы выполняем наши обещания, а это уже больше, чем можно сказать обо всех остальных в наши дни.

Женщина улыбается мне. У нее короткое платье и очень большой бюст.

— Сначала я думала переспать с индусом, потом поняла, что для такого количества мяса слишком жарко. Так что я сразу подумала о вас.

Очень вам благодарен.

— Мы можем зайти к нам в гостиницу, это в конце улицы. Муж подождет нас здесь.

Я естественно, согласен. Женщина встает с места, я тоже встаю, мы идем через бар, а потом через улицу.

Мужчина все так же попивает шампанское и смотрит на свой нож.

Комната в их гостинице желтая. Стены, коврик, покрывало на кровати — все желтого цвета. Женщина просит, чтобы я достал свое хозяйство. А потом просит, чтобы я его трогал, и пока я этим занимаюсь, она засовывает руку к себе в трусы и ласкает себя, пока не кончает, что занимает довольно много времени. Смотреть, как женщина кончает — все равно что смотреть на разогнавшийся поезд: делать ничего не надо, а все равно увлекательно. Затем она сбрасывает одежду, становится на кровать, выставив зад, и говорит, чтобы я пристраивался сверху, что я, конечно же, и проделываю. Такая женщина — несомненно, результат десятка триумфальных пластических операций, но это ничего не меняет. Тело, которое борется, всегда лучше побежденного тела.

Она постоянно кричит. Как-то неестественно, и мне становится немного стыдно. Мой член, который не слишком велик или, по крайней мере, не столь велик, как сейчас требуется, входит и выходит, оскальзывается и не попадает, танцует внутри нее, как ребенок в надувном бассейне.

Когда мы возвращаемся в бар, мужчина сидит на том же месте. Вьетнамцев и большого индуса уже нет. Их места заняли другие люди. Туристы, торговцы часами, а возле видеоавтомата танцует девочка десяти или двенадцати лет.

Я сопровождаю женщину к ее столу, но сам не сажусь.

— Исполнители обещаний. Наша память священна. Невозможно выполнить того, чего не помнишь. Вот этим ножом я зарезал уже трех убийц памяти.

Я слышал о таких людях в Бангкоке, а может быть, и раньше. Убийцы убийц памяти. Рromises keepers. Исполнители обещаний, неотесанные белые американцы. Не знал, что они забрались так далеко.

— В аэропорту Бангкока я взял скандинава с полным чемоданом.

— Полным чего?

— Не знаю, эту дрянь нельзя открыть, не имея код. Но в его электронной записной книжке нашлось много интересной информации. Как вам понравилось в гостинице?

Женщина говорит, что понравилось, но говорит это без особого энтузиазма. Я вовсе не чувствую себя разочарованным. Женщина добавляет, что я ее бил, а это уже неправда. Исполнитель обещаний, кажется, доволен.

— А теперь, если вас не затруднит, я бы предпочел, чтобы вы ушли: мне надо поговорить с женой.

Я ухожу, счастлив был познакомиться, и пока я иду к дверям, я обращаю внимание на то, как они смотрят друг на друга. Мужчина с ножом и его жена. Жестокие исполнители обещаний.

Он смотрит на нее как человек, заглянувший в колодец, а она — как человек, упавший в колодея и уже потерявший надежду на спасение.

Любовь — это миллион разных заболеваний.

Теперь я вышел из бара, возвращаюсь в свой отель, вертолеты летают низко, чуть не задевая антенны. Небо черное, уже поздно. Мне жарко. Бедняга скандинав мертв, а мой чемоданчик разыскал меня и здесь — самым странным образом. Возможно, в конце концов он снова окажется в деле.

Утро я провел на пляже, возле рынка Кан Дзе. Пляж так себе, но в окрестностях Сайгона ничего лучше нет. Вода чистая, и в ясный день отсюда можно разглядеть холмы полуострова Вунг Тау. Само собой, день выдался пасмурный, и единственное, что можно было разглядеть, — это старые платформы Вьетсовпетро. Русские нефтеналивные платформы, брошенные много лет назад. Русские оставили их здесь, как забывают перчатки в кафе. С той же элегантностью. Девочка, продающая ананасы, рассказала мне, что американцы думают снова пустить их в работу, хотя лично она сомневается, что в этой зоне осталась нефть. Девочка не просто чешет языком — все это время она собирает ракушки на пляже. Я внимательно выслушал ее прогноз, еще я купил У нее ананас.

Девочка задержалась еще ненадолго — чтобы нарезать ананас. Его режут на маленькие дольки. Быстрыми наклонными движениями. Потом заворачивают в листья. Девочка очень красивая и прекрасно обращается с ножом. Мне показалось, что у нее эти качества парные.

Вероятно, я заснул на песке. Разбудил меня самолет. Шум самолета. Конечно, я почувствовал себя виноватым. Тотчас же. Потому что человек всегда чувствует себя виноватым, когда случайно засыпает, а потом его внезапно будят, и он делает вид, что не спал. Словно бы кто-то говорит: «Ты что, заснул?» — а ты машинально отнекиваешься.

Разумеется, вокруг не было ни души.

Ночью, где-то после двух, я танцую с вьетнамской девушкой, которая училась в Европе и обо всем помнит и обо всем мне рассказывает. Зеленые поля Голландии, черное небо над Лондоном, модная музыка, названия всех журналов, диссертация о мертвых языках в Кембридже, украденный велосипед и безумно влюбленный парень из Брикстона. Девушку зовут Хианг, но в Лондоне все называли ее Фу, потому что она поразительно похожа на знаменитую японскую актрису, о которой я ничего не знаю и которая снималась в Голливуде и всякое такое. Фу — образованная девушка, которая трахалась с каким-то парнем на другом краю света, а сейчас она вернулась домой, потому что у нее старые родители и одному богу известно, переживут ли они зиму. Особенно мать, славная женщина, потратившая жизнь на рождение девяти детей; все дочки, все разбрелись по свету: две в Австралии, еще несколько в Париже, одна в Риме, две умерли в воздушной катастрофе, и последняя — Фу, надолго уехавшая в Лондон, печальная, измученная, но все еще живая и желаюшая как можно скорее обо всем позабыть. Я почти что по обязанности сообщаю ей, что как раз в этом состоит моя работа, но девушка не отказывается от своего презрения к химическим заменителям памяти — и употребляет именно такое слово, я имею в виду «презрение». Я объясняю, что в любом случае от работы меня отстранили, и, возможно, окончательно.

Потом я глотаю еще один ТТ, и мы трахаемся.

Рассвет я встречаю вместе с Фу, небо над Сайгоном голубеет, а вода в реке начинает краснеть, и я предчувствую — поскольку все это я уже видел раньше, что день будет до одурения жаркий.

Все та же желтая комната. Сторож обещаний ушел в ванную помыть конец. Конец у него чуть больше моего, с набухшими венами — я говорю об этом потому, что вены на руках и на мужском члене всегда выглядят привлекательно, — и намного темнее, чем кожа у него на животе. Его жена недвижно лежит на кровати, с распахнутыми ногами и закрытыми глазами, словно девочка, сделавшая это в первый раз на траве возле бассейна. Но, само собой, это был не первый раз и здесь нет травы, и пока я ее дрючил, ее муж пытался засунуть свой член с набухшими венами мне в задницу — по счастью, стоял он не слишком хорошо, и я чувствовал, как он раз за разом выскальзывает наружу, словно рассеянная гусеница. В итоге он все-таки кончил, но, несмотря на все старания, не в меня — зато как мощно! Можно подумать, он уже года два не кончал. Понимай как знаешь. Чемоданчик, мой чемоданчик, естественно, просто стоял в шкафу. Потому, что эти двое слишком тупы, чтобы представлять, сколько стоит эта химия, или потому, что они настолько доверились Богу, что ни о чем особенно не волнуются. Пока мы трахались, я пару раз подумал о его страшном ноже, но в этот раз, к счастью, нож мне на глаза не попался. Когда я прохожу мимо двери в ванную, мне кажется, что кроме шума воды из крана доносятся слова молитвы.