Бабочка на ветру - Кимура Рей (книги онлайн полные .txt, .fb2) 📗
Но она не слушала его, не желала слушать. Никто, даже Цурумацу, не поймет, насколько важной в жизни Окити была и остается единственная подруга.
По обе стороны маленького дома, где жила Наоко с мужем и двумя детьми, ярко горели два огромных белых бумажных фонаря, на каждом выделялись крупные черные буквы, означающие фамилию усопшей и слово «траур». Да, траурные фонари и на них имя Наоко… все, что ей рассказали, правда: Наоко умерла, рожая третьего ребенка — того, которого так не хотела! Некоторое время Окити как загипнотизированная стояла перед этими черно-белыми фонарями, символизировавшими смерть, и они словно насмехались над ней, дразнили ее… Надо сделать хоть шаг вперед, но нет, ее не хватает на это, накатывает волна слабости, разливаясь по всему телу…. Кажется, снова сейчас потеряет сознание… В последнее время обмороки участились — состояние всего организма сильно ухудшилось, это ясно и ей самой.
— Боже милостивый, — взмолилась Окити, — не позволяй мне упасть в обморок! Дай мне силы переступить порог этого дома, в последний раз увидеть лицо подруги!..
Теперь у нее начался приступ тошноты, пришлось оставаться на месте, ожидая, пока пройдет. Перед глазами все поплыло, но все же ей удалось различить отца Наоко; вышел из передней двери дома и теперь направлялся прямо к ней… Вознамерилась было выразить ему соболезнование, но слова застряли в горле, когда увидела его поближе: отец Наоко явно недоволен появлением Окити рядом с домом дочери; лицо его исказилось от ненависти. Еще бы, Тодзин Окити посмела оскорбить своим присутствием святость жилища дочери! Никто ее сюда не приглашал, не ждали ее здесь! Наоко не нуждалась в прощании с такой женщиной, как Окити.
Сакамати-сан качал Окити на коленях, когда та была ребенком; давал ей первые уроки оригами, помогал мастерить журавликов из бумаги, которых тысячами делали японские дети в те годы и так продолжают до сих пор. Эти бумажные журавлики символизировали мир и покой, и маленькой Окити нравилось смотреть, как они покачиваются целыми стайками, развешанные по всей ее с сестрой комнате.
Как мог он отвернуться от нее в такой момент, как нашел в себе силы отказать во вполне законной просьбе — в последний раз принести дань уважения единственной подруге?! Казалось бы, такое горе, напротив, должно бы сплотить их… Но она все-таки попросит разрешения войти в дом и положить цветы на бездыханное тело подруги, он не откажет ей в этом…
Окити опустилась перед ним на колени — жгучее ее желание сказать Наоко последнее «прости» пересилило и стыд, и чувство собственного достоинства. Никогда ведь больше не увидит ее простое, такое любимое лицо… Если надо, будет умолять его, унижаться, лишь бы он смягчился и сменил гнев на милость! Так она и поступила:
— Пожалуйста, Сакамати Одзи-сан, позвольте мне сказать свое «сайонара» Наоко! Обещаю вам, что накрою голову и спрячу лицо — никто меня не узнает. Меньше всего мне хотелось бы опозорить ваше семейство своим присутствием!
Но ее слова не тронули его ледяного сердца — не пустил он ее в дом.
— Уходи прочь, Тодзин Окити, тебе здесь не место! Не прибавляй моей семье боли и страданий. Мы и так в глубоком трауре, с нас этого довольно. Уходи! — мрачно произнес он.
Окити поняла — переубедить этого упрямца не сможет, не суждено ей попрощаться с подругой. Она повернулась и пошла куда глаза глядят. А слезы катились по щекам, оставляя неприметные бороздки в толстом слое пудры, которой стала пользоваться Окити, чтобы скрыть болезненную бледность. Мучили ее хронические недуги, и это, конечно, отразилось на внешности.
Цветы, которые несла Наоко, выскользнули у нее из руки и упали на пыльную дорогу. Вскоре их нежные лепестки втопчутся в грязь ногами тех, кто шел попрощаться с Наоко, — к ее дому уже устремилась вереница скорбящих. Окити грустно смотрела на то, что осталось от ее букета… Вся ее жизнь напоминала лепестки этих цветов. Когда-то красивая и счастливая, она так же безжалостно растоптана жестокими, бессердечными людьми. Теперь само существование ее стало такое же — отвратительное и никому не нужное…
Она устремилась прочь от дома Наоко; шла напрямик, не обращая внимания ни на осуждающие взгляды женщин, попадавшихся ей навстречу, ни на их оскорбления. А сплетницы, ничуть не стыдясь, даже не считали нужным понизить голоса или перейти на шепот — пощадить чувства несчастной. Кто-то даже возмущался: такой уважаемый человек, как Сакамати-сан, вдруг позволил подойти к дому своей дочери этой развратной женщине — не иначе выжил из ума.
В тот вечер Окити долго и бесцельно бродила по Симоде, чуть с ума не сходя от горя и отчаяния. Наконец, измученная, добрела до берега моря — здесь найдет пристанище и покой. Прилегла на большом камне, который хорошо помнил Наоко, — часто приходили они сюда и проводили здесь вечера. Окити на ощупь принялась искать то самое место на скале, где они с Наоко вырезали свои имена на камне.
— Подруги навек! — рассмеялась тогда Наоко, а ветер ласково трепал ее волосы.
Нащупав заветные буквы, Окити почувствовала некоторое облегчение и немного успокоилась. Пальцы ее нежно водили по извилистым бороздкам, оставленным на камне ножами двух неразлучных подружек. Все же осталось у нее что-то на память о Наоко, чего никто не сможет отобрать никогда. А если заглянуть в будущее: что произойдет через много-много лет, когда ее уже не будет здесь, на земле?.. Эти буквы все равно останутся на камне; люди, представила она, приходят сюда и дивятся — кто вырезал их, когда и зачем? Но им все равно неведомо о той минуте, когда Наоко достала ножик и торжественно объявила: «Сегодня мы оставим свой след на этой скале — нашем самом главном владении, — чтобы стать подругами и сестрами навек!»
А может, никого и не удивят эти корявые буковки… незнакомцы, пожимая плечами, просто пройдут мимо; так никто никогда и не узнает о трогательной клятве, что дали здесь две девочки, две подружки, пообещавшие никогда не расставаться и вечно любить друг друга.
«Можно подумать, что наша клятва могла что-то изменить и все люди и события становились бы такими, как нам того хотелось. Если бы такие мечты сбывались, на земле давно уже царили бы любовь и счастье», — с грустью думала Окити. В этот вечер ей не хотелось возвращаться в свой салон; она лишь на секунду подумала о том, кто закроет парикмахерскую, пересчитает дневную выручку, внесет записи в книгу; наконец, утихомирит недовольных редких клиентов… и тут же отбросила эти мысли. Все равно, не важно, что там может случиться, по крайней мере сегодня, — будь что будет, пусть даже воры украдут все ее деньги. Уснуть бы здесь же, на морском берегу, на их с Наоко скале, и пусть прошлое хотя бы на время избавит ее от страданий…
Улеглась на жесткий камень; неровные его края тут же больно впились в тело, но она ни на что не обращала внимания, ей даже понравились эти ощущения — что-то вроде телесного наказания, хоть чуточку притупляет душевную боль. К тому же сегодня, когда она так страдает, несправедливо отправляться спать на мягкое, теплое ложе. Чернильно-черное небо распростерлось над ней, усеянное мириадами мерцающих звездочек-искорок. «Хорошо бы превратиться в такую волг звезду, — задумалась она. — Стать свободной и умчаться ввысь, прочь от земной суеты…»
Мечтательно глядя в небо, заметила вдруг, как одна звезда начала падать, оставляя за собой огненный след… Только не долетела до горизонта, а, словно набравшись сил, изменила направление полета и скоро скрылась где-то вдали… Окити внимательно следила за падающей звездой, и у нее стало удивительно спокойно на душе, в голову пришла замечательная мысль: это дух Наоко явился к ней в таком виде, чтобы сказать последнее «прощай», — ведь сама она теперь наконец свободна и пребывает на небесах. Так не надо больше грустить и печалиться — подруга ее теперь счастлива: избавилась от земных мучений, которым подвержено бренное человеческое тело.
Припомнился ей один из вечеров, который они провели вместе, — незадолго до того рокового дня, когда на Окити обратил внимание Тоунсенд Харрис и решил забрать девочку к себе. Подруги лежали здесь же, на камнях, и смотрели в небо, ожидая, когда упадет звезда, чтобы загадать желание. Потом Наоко повернулась на бок и, вздохнув, заговорила: «Как бы мне хотелось очутиться там, наверху, и самой превратиться в звезду! А тебе не хочется? Ты только взгляни на них — они ни о чем не задумываются, и им не нужно тревожиться за свое будущее». Окити шутливо дернула ее за прядку волос. «Ну ты и мечтательница — ишь выдумала! Нет, мне туда почему-то не хочется… пусть уж здесь, на земле, жить полной жизнью…»
