След сломанного крыла - Бадани Седжал (читаемые книги читать .txt) 📗
Но что бы мать ни говорила, Марин знала, что ей не хочется уезжать. Однако ее первая мольба не была удовлетворена, и они отправились на самолете в новый мир: ее вела за руку Рани, а Тришу по бетонированной площадке аэродрома нес Брент.
Во второй раз она молилась в своей комнате в шестнадцать лет. В этот день отец особенно жестоко избил ее, и Марин больше не могла этого выносить. Еще одно такое избиение, и она умрет — она была в этом уверена. Марин задумалась, не предпочесть ли ей смерть жизни под его кровом. Однако если бы у нее был выбор между своей смертью и его, она бы предпочла смерть отца. Упав на колени перед изображениями богов Шивы и Ганеши рядом с богиней Парвати, которые она хранила у себя в комнате, Марин попросила богов умертвить отца. Пусть заснет и не проснется утром. Она была так уверена, что ее мольба исполнится, что не спала всю ночь, ожидая момента, когда Рани объявит хорошие новости. Она представляла себе, как они будут жить без него. Представляла свободу, о которой едва помнила со времен Индии.
Когда настало утро, Марин ждала, вцепившись руками в простыню, и ее сердце бешено колотилось от волнения. Ручка двери начала поворачиваться, и Марин выскочила из постели. Мать просунула голову в дверной проем с опаской, которая не покидала ее никогда. Тихим голосом она велела Марин встать и собраться. «И поторопись, — сказала она, — ты ведь не хочешь снова рассердить отца».
В третий раз Марин воззвала к небесам после родов. Она прочитала все книги, проконсультировалась с множеством акушеров-гинекологов и была уверена, что готова к любым осложнениям. Ребенок мог пойти попкой вперед или, если он слишком крупный, разорвать матку. К чему она оказалась совершенно не готова — это к своей неспособности выкормить грудью новорожденную. Марин все перепробовала: при помощи медсестер ей удавалось дать Джии грудь и заставить ее сосать, но молока не было. А единственной тонкой струйки, которая в конце концов потекла, не хватало для того, чтобы накормить девочку. В первую ночь после рождения Джии Марин держала ее при себе, хотя медсестры настаивали, что малышке лучше будет в палате для новорожденных. Она не спала и заметила первые признаки того, что Джия хочет есть. Марин немедленно распахнула ночную рубашку и предложила ей обе груди. Но ни в одной из них не было молока. Рассерженная Джия инстинктивно начала жевать ее сосок. Марин старалась утихомирить ее и беспомощно слушала, как ее дочь кричит от голода. После целого дня без молока педиатр посоветовал накормить девочку молочной смесью. Ощущая себя полной неудачницей, Марин молилась неизвестно кому, чтобы ее тело смогло дать пропитание дочери. Последняя молитва была тоже оставлена без внимания, и через несколько недель Джия полностью перешла на молочные смеси. Другое дело работа — здесь все происходило по воле Марин.
* * *
С момента встречи Марин с директрисой прошло двадцать четыре часа. Марин взяла выходной, сказавшись больной, — впервые за все время работы в компании. Она ничего не рассказывала Раджу и ни о чем не спрашивала Джию. Она боялась начать разговор, понятия не имела, что должна сказать. Жизнь не подготовила ее к такой ситуации. Немыслимо: она должна спросить свою дочь, кто ее бьет! Она не могла решить, стоит ли ей довериться Раджу, но решение пришло само собой. Утром Радж неожиданно уехал на встречу в Лос-Анджелес, не сказав, когда вернется. Марин и Джия остались одни, и у них еще не было подходящего момента для серьезного разговора.
Часы на каминной полке бьют девять раз. С годами Марин привыкла не замечать их боя, но сегодня их тиканье отмеряет каждую секунду. Как будто время истекает и у нее остается его совсем чуть-чуть. То, что раньше было важным, утратило значение. Ее величественный особняк, чистый двор, подпирающие крышу колонны. Дедлайны, цены на акции, ее инвестиционный портфель. Исчезло, потеряло актуальность ощущение достигнутого успеха.
Дом погружен во тьму. Джия на занятиях, готовится к экзамену по естествознанию. Марин знает, что она получит за контрольную «пять». Она не может вспомнить, когда именно ее уверенность в успехе передалась Джии, то есть когда дочь усвоила, что высокие оценки придают ей значимости в глазах окружающих. Пятерка и четверка — всего лишь шажок от одной оценки до другой, но на самом деле их разделяет огромное расстояние. Отличное против хорошего. Общественные стандарты, которым поклонялась сначала Марин, а теперь и Джия. Для Марин было бы непостижимо, если бы ее дочь принесла домой другие оценки, кроме отличных. Ее имя в списке лучших учащихся означает, что Джия взяла очередную высоту.
Входная дверь хлопает, возвещая о приходе Джии. Марин слышит, как дочь ставит свой рюкзак в прихожей, как звенят ключи, которые Джия вынимает из замка. В щели под дверью появляется полоска света. Марин ждет, что дочь позовет ее, но та молчит. Значит, Джия не хочет делиться с ней сегодняшними новостями, не хочет рассказать о том, что было в школе. На мгновение Марин задумывается, как могли бы звучать слова дочери. «День был чудесный, но как-то так случилось, что меня избили, и я не знаю почему».
Джия идет на кухню и ищет что-нибудь поесть. Мать слышит, как она грызет яблоко, поднимаясь к себе в комнату. Марин делает глубокий вздох и складывает руки для молитвы в четвертый раз в жизни. Она не становится на колени и не кланяется до земли, чтобы показать богам, что она ниже их. Говорят, со смирением приходит и власть, но Марин это не интересует. Сегодня она встанет вровень с любым. Она не будет просить, она направится туда, куда сама сочтет нужным. По собственному опыту она знает, что на просьбу могут ответить отказом. Помня обо всех мольбах, отвергнутых в прошлом, сегодня она будет полагаться только на себя и ничего не оставит на волю случая.
— Джия, — Марин открывает дверь кабинета. В комнате темно. Солнце давно село, и взошла луна, а Марин так и не встала с дивана. Теперь она чувствует, как оцепенело ее тело. Ей хотелось бы знать, похоже ли это на трупное окоченение. Тело имеет свой собственный разум. Утратив причину, по которой стоит жить, оно становится неподвижным — как у ее отца. — Мне нужно поговорить с тобой.
— Да-а? — Джия, еще в школьной форме, спускается по лестнице. — А что такое?
— Входи, пожалуйста. Нам надо поговорить, — Марин зажигает лампу на столе. Комната наполняется светом, и Марин видит, как Джия усаживается на диван, с которого она сама только что встала. — Как дела в школе?
— Отлично. Но у меня контрольная, и мне надо еще позаниматься.
— А я думала, что ты уже позанималась.
— С тобой все в порядке? Ты сегодня какая-то не такая.
Вдруг Марин понимает, что Джия видит, что ее волосы не уложены и что на ней та же футболка и те же джинсы, в которых она была вчера вечером.
— Со мной все в порядке, — она лжет. С ней не все в порядке. Марин напугана, не уверена в себе и очень сердита. Она зла на того, кто посмел оскорбить ее дочь. Но она должна быть осторожной. Если она отпугнет Джию, то потеряет больше, чем сможет приобрести. — Как дела в школе? — снова спрашивает она.
Джия скептически усмехается. Взглянув украдкой на свои ручные часы, она бормочет: — Все отлично, мамочка, как всегда. Но мне действительно надо еще позаниматься.
Она поднимается с дивана и направляется к двери, но Марин останавливает ее:
— Сядь. Я еще не закончила, — слова звучат резче, чем ей хотелось бы, но, поскольку ей никогда раньше не приходилось говорить с дочерью на подобную тему, она не знает, как начать разговор. — И решать, когда пора заканчивать разговор, буду я.
— Вау! — Джия закатывает глаза и снова садится на диван. — Ладно. Папа дома?
Ее спаситель, соображает Марин. Тот, кто может защитить ее от матери.
— Он уехал сегодня утром, разве ты не помнишь?
— Правда, — говорит Джия с несчастным видом, — а я и забыла, — она постукивает ногой по полу. Ее осеняет новая мысль. — Что-то случилось с дада?
