Синее платье - Дёрри Дорис (книги бесплатно без .txt) 📗
– А ты не знаешь, случаем, где мы находимся? – спрашивает он тихо.
Первый раз он спрашивает у меня дорогу. Первый раз он вообще кого-то об этом спрашивает!
– Нет, не знаю. Мы часами нарезаем тут круги.
– Что? Что ж ты молчишь? – Он встряхивает головой.
– Да говорила я тебе, только ты не слушал!
– Неужели? Ну, извини.
– Ты вообще никогда меня не слушаешь.
– Я понятия не имею, где мы сейчас. Правда, ни малейшего! – Он хихикает и притягивает меня к себе. – Мы безнадежно заблудились, – шепчет он мне на ухо.
– Окончательно, – шепчу я в ответ.
Над нами кружит мошкара. Голоса вдали.
– В тупике мы с тобой, – говорю я. – И не знаем, куда идти, что делать с нашими отношениями… Вот что.
– И поэтому ты пустила к себе жить другого мужчину? – спрашивает он тихо.
– Никакой он не другой мужчина, – отвечаю я.
– Хорошо, другого человека.
– Да, поэтому.
Томас молчит и палочкой чертит фигурки на земле между кукурузными стволами.
– Чего ты боишься? – спрашиваю я.
– Я не боюсь.
– Тогда почему?.. – Я осекаюсь. – Почему?..
– Что почему?
«Тогда почему тебе мало меня одной, – хочется мне спросить, – тогда зачем тебе таблетки?»
– Что почему? – переспрашивает он. – Говори уже.
– Почему ты не хочешь, чтобы мы стали жить вместе?
– А что в этом хорошего для каждого из нас?
– Повседневное сосуществование, совместная жизнь, день за днем!
– Совместная жизнь день за днем. – Смеется. Кладет голову мне на колени. Я убираю его вспотевшие космы со лба. – Повседневная жизнь ужасна, – вздыхает он.
– Повседневная жизнь прекрасна!
Он поднимается и заглядывает мне в глаза:
– С чего ты взяла? Что за чушь!
– Ну, раз уж у жизни все равно летальный исход, – отшучиваюсь я, – следует, видимо, радоваться мелочам…
– Ох, – выдыхает он и толкает меня вбок. – Ну да, и мы с тобой будем вместе сажать розы и тихо стариться.
– Да я же не о том! – Я встаю, хожу туда-сюда и размахиваю сумкой, как маятником. – До чего ж ты циничный! Надо ж так все наизнанку вывернуть!
Он улыбается мне снизу вверх:
– Ой-ой-ой, кажется, кое-кто здесь сердится!
– Да, сердится, – кричу я, – и в самом деле сердится! Хорошо тебе. У тебя все под контролем! Не дай бог, какой сбой произойдет! Нет, уж лучше наглотаться таблеток, и вперед – по плану!
Он быстро отводит глаза в сторону.
– Повседневность требует мужества, храбрости, – ворчу я. – Это же катастрофа! Это сплошной хаос, беспорядок, черт знает что такое! Джунгли! Туда и не войдешь поначалу просто так! Ты вот точно не войдешь! Сперва надо взять мачете и вырубить все к чертовой матери, расчистить себе пространство для жизни, ничего не оставляя, выкосить все подчистую, а то быть беде! Ну, во время такой чистки ты, конечно, срубишь парочку орхидей, куда ж без этого!
– Ишь ты, какая лирика! Не слишком ли возвышенно?
Томас удобно устраивается, опираясь на локоть, и нарочито небрежно закидывает ногу на ногу. Рассматривает меня, улыбаясь, и я кажусь себе отвратительной. А он все скользит глазами по моей фигуре: отекшие белые икры, круглый выступающий живот, большая грудь, пятна пота под мышками, волосы липнут ко лбу, нос блестит.
Может быть, сжав зубы, он слышит, как, словно птица в клетке, колотится у него сердце от волнения. «Я ей не поддамся, она меня не одолеет», – думает он. И улыбается. Научился.
– Ну, скажи что-нибудь! Говори уже! Иначе…
Молчит и улыбается.
– Иначе я уйду!
Дышит неровно, но улыбается по-прежнему. Напугаешь его, как же! Никто его не напугает, когда он так улыбается.
Ну что, идти? Нет? Мне совсем не хочется уходить. Но он по-прежнему нагло улыбается.
– Да ну тебя! – Я поворачиваюсь и ухожу за угол. Томаса больше не видно.
В беспамятстве мечусь я по этому проклятому лабиринту. В горле пересохло, в груди все горит. Знакомое ощущение: так болит, когда расстаешься. Останавливаюсь.
– Фриц, – вою я, – Фриц, помоги мне!
Но Фриц тоже молчит. Бросил меня тут одну, как ребенка в лесу.
– Фриц, мне страшно!
Лучше вернусь обратно к Томасу, еще не далеко ушла. Но кукуруза вся такая одинаковая… Как курица с отрезанной головой, мечусь туда-сюда. Солнце садится, початки приобретают масляно-желтый оттенок.
Отчаяние начинает душить меня. В итоге я останавливаю группу девчонок в спортивных брюках и куртках «комбат». Стою пред ними расстроенная, измотанная, и в своем синем платье, наверное, кажусь нелепой старухой, одетой совсем не для прогулок по лабиринтам. Они нетерпеливо, с сожалением разглядывают меня.
– Мы уже три раза обежали все вокруг, – признаются они, – пойдемте с нами.
И через несколько минут выводят меня к выходу. До него, оказывается, было рукой подать, даже смешно!
Машина Томаса еще здесь. А его самого не видать. Покупаю у толстой девочки в люрексовом топе бутылку липкой колы. Хорошо, что я взяла с собой мою сумку, там немного денег и ключ от квартиры. Эта привычка осталась еще с дофрицевой эпохи. «Не выходи из дома без денег и ключей, когда идешь на свидание. Ты же не знаешь, чем оно закончится!» – кажется, это еще маменькин совет. И ведь действительно, сколько раз я убегала со свидания со скандалом, захлопывала за собой дверь моего студенческого жилища и отправлялась в постель в одиночестве…
Я присаживаюсь на разогретый капот томасовой машины и гляжу на закат. Уже немногочисленные белые вымпелы мелькают над кукурузой.
Темнеет. Последние машины отъезжают со стоянки. А я все сижу. Над полем не видно больше ни одного белого флажка.
Толстая девочка запирает свою будку и вяло плетется по направлению к крестьянским усадьбам. Я по-прежнему лежу на капоте, глядя в небо: там одна за другой, как по расписанию, зажигаются звезды.
Рядом со мной, кажется, Фриц.
– Привет.
– Привет, – он легонько трясет мою руку, как когда-то. – Ты все-таки иногда ведешь себя очень глупо. Ну, скажи, что он тебе сделал?
Пискнула сигнализация, автоматически запирающая и отпирающая двери машины. Я не двигаюсь. Томас садится в автомобиль, а я валяюсь перед ним на капоте, как мне кажется, в весьма живописной позе. Медленно переворачиваюсь на живот и разглядываю его через лобовое стекло: лоб обгорел, волосы стоят дыбом. Он жадно пьет воду из бутылки, припасенной в машине. Вода, наверное, противно теплая. Пьет и смотрит на меня.
Я сползаю с капота и сажусь рядом с ним. У меня есть план. Молча я расстегиваю пуговицы у него на рубашке, одну за другой. Он не двигается. Но когда дело доходит до брюк, пытается удержать мою руку.
– Пусти, не трогай, – шепчу я, – пожалуйста.
Хочу ему кое-что доказать. У нас может получиться и без таблеток.
Сердце у меня колотится. Если не получится, то будущего у нас нет. Еще какое-то время мы будем приветливы и обходительны друг с другом, пару раз встретимся, может быть, даже переспим. Томас снова будет глотать свои синие таблетки, охлаждение между нами будет расти, я стану избегать маленькое кладбище, он, скорее всего, тоже. Мы будем случайно пересекаться где-нибудь в магазине (хотя раньше такого не случалось, так что вряд ли), грустно улыбаться друг другу, два неудачника. И будем знать, что мы неудачники.
Он откидывает голову на подголовник, бормочет:
– А вдруг кто-нибудь пройдет мимо?
Я молчу.
Пусть это будет компенсацией его слабости, страха, неудач, немощи. Виновата ли в них я? Он хочет, чтобы я слезла с его колен. Я сопротивляюсь.
– Увидит кто-нибудь, – повторяет он.
– Не увидит.
Низко склонившись над ним, я не сдаюсь, я держусь, долго, долго. И прежде чем впасть в отчаяние, прежде чем молча разочарованно сдаться, я вдруг обнаруживаю в кармане на двери пачку мятных леденцов «Аltoids».
Вообще-то они для меня крепковаты. Но я, помнится, читала в одном дамском журнале, что иногда, в определенных ситуациях, они оказывают совершенно взрывное действие. Осторожно запускаю я руку в коробочку и незаметно кладу один леденец в рот.
