Темная сторона света (Спасительный свет) - Чемберлен Диана (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Из плеча стекло оказалось вытащить труднее всего. Его никак не удавалось подцепить пинцетом. Покончив с этим, Пол лег в постель и подумал о том, впились ли осколки в кожу Анни. Он надеялся, что нет. Ему невыносимо было думать о том, что ей больно, или вспоминать, как она плакала.
А что, если Алек еще не спал, когда Анни вернулась домой? Вдруг он станет спрашивать, почему она задержалась, или застанет ее за тем, как она вытаскивает осколки? Что ему скажет Анни? Какие она найдет слова, чтобы объяснить свое отчаяние?
12
Молодой человек нервничал, как и следовало ожидать. Мэри видела это по его неуверенной улыбке, по тому, как он избегал смотреть ей в лицо. Он носил очки в металлической оправе, стекла казались очень тонкими, словно в них не было диоптрий. Как будто он надел их специально, чтобы казаться умнее, чем он был на самом деле. Он нервно постукивал ручкой по папке, пустившись в долгие объяснения.
Она не сразу его узнала. Люди со временем меняются. И потом он невнятно пробормотал свое имя, когда представлялся ей. Поумаселл, вот что у него получилось. Но теперь Мэри его узнала. И сразу все поняла.
— Вот почему мы хотим издать брошюру и включить в нее истории из прошлого, когда вы еще жили в доме при маяке. Расскажите мне, как смотритель проводил день, что случалось необычного в те времена. Вы понимаете? — Он впервые посмотрел Мэри в глаза. — Это имеет для вас какой-то смысл?
— Да, мистер Маселли, — ответила она, определенно удивив его.
— Гм. — На его губах появилась улыбка. — Полагаю, вы меня помните, — сказал он. — Это было так давно, что я подумал…
— Я не забываю людей.
— Что ж… — Пол принялся возиться с замками кейса. — Вы не будете возражать, если я запишу наш разговор на магнитофон? — Он достал блокнот и маленький черный диктофон. Этот человек явно не хотел говорить о прошлом, и Мэри это устраивало.
— Вовсе нет, вовсе нет, — ответила она. У нее появилась дурацкая привычка повторять слова. Это никого не раздражало, кроме самой Мэри.
Пол поставил диктофон на широкий подлокотник качалки, в которой сидела Мэри. Его пальцы дрожали, когда он включал его.
— Начинайте с того, что придет на память, — предложил он.
Мэри положила руки на колени, обтянутые хлопчатобумажным платьем, скрестила ноги, обутые в тапочки на резиновой подошве. Она посмотрела на гавань, где в лучах солнца сверкали лодки. Как бы понравилось Кейлебу это приглашение рассказать о Киссриверском маяке все, что захочется. Он бы знал, с чего начать историю. Сама Мэри последнее время немного путалась в последовательности событий, иногда мешала правду с легендами. Впрочем, это не имело значения. Никто все равно не узнает.
Она откинулась на спинку качалки и ненадолго прикрыла глаза, прислушиваясь к негромкому жужжанию микрофона, впитывавшего ее молчание. Потом Мэри открыла глаза и начала говорить:
— Огонь на Киссриверском маяке впервые зажегся в тот день, когда родился отец моего мужа Кейлеба. Дедушка Кейлеба стал первым смотрителем, и они с женой поселились в доме всего за несколько дней до рождения моего свекра. Повитуха отмеряла время между схватками вращениями фонаря. Это случилось 30 сентября 1874 года. Через двадцать семь лет, в 1901 году, родился Кейлеб, почти в то же самое время суток. И принимала его все та же повитуха, которая к тому времени совсем состарилась.
Мэри немного помолчала. Она снова посмотрела на гавань и неожиданно ощутила ограниченность вида, как это случилось в тот день, когда она только переехала в дом престарелых. Ей не хватало обзора с башни маяка и бесконечности океана, гнавшего к берегу волны.
— Кейлеб всегда говорил, что это врожденное, — Мэри кивнула в такт своим словам. — Все врожденное.
— Так и было? — спросил Пол.
Мэри посмотрела на него. Его зрачки казались крохотными на фоне глаз цвета дорожной пыли.
— Когда рождаешься под огнем маяка, то вместе с тобой рождается потребность защищать людей от моря и штормов, от их собственных ошибок в навигации. При первом же вдохе легкие наполняются морским воздухом, глаза сразу видят яркий свет маяка. И сразу понимаешь, что ты должен делать в этой жизни, никому не нужно говорить тебе об этом. — Мэри откашлялась. — И то же самое происходит, когда выходишь замуж за смотрителя. Как только я впервые оказалась у маяка, я сразу поняла, что буду помогать Кейлебу.
Мой муж обычно говорил, что невозможно вырасти в семье смотрителя маяка и не уважать море. Оно красиво и опасно одновременно, как некоторые женщины.
Мэри снова посмотрела на Пола Маселли, который принялся что-то лихорадочно писать в своем блокноте, хотя диктофон фиксировал каждое ее слово. Его пальцы, сжимающие ручку, побелели, и она, сама того не желая, посочувствовала ему.
Мэри продолжила свой рассказ:
— Предполагалось, что Киссриверский маяк будут обслуживать минимум два смотрителя. Помощники приезжали и уезжали, а семья Кейлеба не трогалась с места. Маяк стал домом для всех нас.
Она рассказывала о том, как Кейлеб рос, как мать возила его каждое утро на лодке через залив, чтобы он мог ходить в школу в Дьюитауне.
— Там мы с Кейлебом и познакомились, — сказала Мэри. — Мы поженились в 1923-м, и тогда же я стала помощником смотрителя. Но я немного тороплю события.
У нее пересохло во рту. Она бы с удовольствием что-нибудь выпила, но спиртные напитки были категорически запрещены в доме престарелых. Поэтому Мэри вздохнула и снова сосредоточилась на посетителе.
— Так ты спрашиваешь, как проходил день смотрителя? Он бегал вверх-вниз по лестнице, вот как. — Мэри улыбнулась. — Я до сих пор во сне поднимаюсь по этой лестнице, двести семьдесят ступенек. Когда я просыпаюсь утром, у меня болят ноги, и готова поклясться, что от моей подушки пахнет керосином. Думаю, ты бы назвал такую жизнь монотонной, но, оглядываясь назад, я бы так не сказала. Штормы, разбитые лодки, которые выносило на берег. А как насчет той ночи, когда из-за тучи москитов погас фонарь? Хочешь об этом послушать?
— Я буду рад послушать обо всем, о чем вы захотите мне рассказать.
— У тебя случайно нет с собой сигаретки?
— Нет, — Пол выглядел удивленным. — Извините.
Мэри разочарованно покачала головой и принялась рассказывать о первом лете на маяке после их свадьбы с Кейлебом. В тот год москиты были крупными, словно стрекозы, и они летели на огонь в таком количестве, что свет маяка не был виден с моря.
Потом она рассказала Полу о первом кораблекрушении в жизни Кейлеба. Она знала эту историю наизусть, потому что слышала ее от мужа очень часто. Крушение произошло однажды утром в 1907 году, когда четырехмачтовая шхуна «Агнес Лоури» села на мель недалеко от берега.
— Корабль просидел на мели некоторое время к тому моменту, когда Кейлеб и его отец вместе со спасателями приплыли к ней, — сказала Мэри. — Они видели людей на палубе, которые махали им, думая, что вот теперь их наконец спасут. Но ничего не получилось. — Мэри описала безуспешные попытки снять судно с мели, нарочно затягивая рассказ и получая от этого удовольствие. — Когда шхуна развалилась пополам, люди начали прыгать в воду, потом пытались плыть к берегу, но они не знали, насколько коварно море. К лодке спасателей волны приносили уже мертвые тела. — Мэри поежилась, вспоминая, как Кейлеб всегда понижал голос, говоря об этом.
Кто-то в гостиной включил телевизор, и он заорал так, что стало слышно на веранде, потом звук убавили.
— Отец Кейлеба умер перед самой нашей свадьбой, — продолжала Мэри. — Кейлеб подал прошение, чтобы его назначили смотрителем, и легко получил это место. Несколько недель он работал без помощника. Так что на маяке был только он и его мать-инвалид, когда в Кейлеба попала молния.
— Правда? — Ее слова явно произвели впечатление на Пола Маселли.
— Да, в самом деле. Ужасная вещь, и должна тебе сказать, что я только рада, что меня при этом не было. Кейлеб стоял на ступеньках внутри маяка, когда молния ударила в башню и электрический разряд пошел вниз по всем двумстам семидесяти стальным ступеням. У Кейлеба онемели ноги, но он не мог позволить огню погаснуть. Нет, сэр. Он дополз до верхней площадки и проработал всю ночь. — Мэри посмотрела на гавань и подумала, как это было похоже на Кейлеба. — Так вот жили в старые времена. У людей было чувство ответственности. Они гордились своей работой. Это не то что вы, молодые, сейчас.
