Американский герой - Бейнхарт Ларри (полные книги .TXT) 📗

Авиалайнер номер один приземляется в аэропорту Джона Вейна в шесть часов вечера. По калифорнийскому времени в девять. На полосе стоит лимузин в окружении полицейских машин. Путь следования уже расчищен, и через восемнадцать минут президента доставляют на обед. Он вылезает из машины и выпрямляется во весь рост — улыбающийся, боевой, спортивный. Повернувшись к камерам, он дружески машет рукой и произносит: «Привет всей калифорнийской общественности! Я бы с радостью сыграл с вами партейку в гольф, но если не получится, то за меня это сделает Дон [29]». Он поднимает вверх большие пальцы рук и заходит внутрь.

Далее ему нужно непременно поздороваться с пятерыми: четверо из них, банковские воротилы и представители оборонной и аэрокосмической промышленности, внесли крупные суммы в проведение предыдущей кампании, пятого зовут Дэвид Хартман.

Буша приятно удивляет, что в Хартмане ничто не выдает ни его профессию, ни национальность. Более того, он, скорее, похож на Брента Скоукрафта — лысоватый человек с морщинистым лбом серьезный, но явно не лишенный чувства юмора. Он одет в простой серый костюм и белую рубашку, и, кроме обручального кольца и часов от Патека Филиппа, на нем нет никаких украшений. И даже когда он открывает рот, это впечатление не рассеивается: он говорит точно так же, как люди из компании Буша. Никакого жаргона или идиш, никаких этих дурацких интонаций.

Буш. притрагивается к записке, засунутой в карман. В Хартмане нет ничего такого, что заставило бы его отказаться от этого плана, но и согласиться на него он еще не готов, учитывая его огромные последствия.

И поэтому он двигается дальше, пожимая руки, улыбаясь и подмигивая, а также делая свой знаменитый жест с поднятым вверх большим пальцем. Все присутствующие уже вложили в кампанию по пять, а то и по десять тысяч долларов. Всем им пришлось затянуть пояса, и теперь они надеются на компенсацию. С умеренной страстью Буш произносит речь, почти не заглядывая в текст, ибо он мало чем отличается от того, что президент и сам хочет сказать.

К восьми часам по калифорнийскому времени обед завершен. В Вашингтоне в это время одиннадцатъ. Авиалайнер номер один должен взлететь в девять по калифорнийскому времени и в полночь по биологическим часам, президента. На девять утpa у него уже назначена встреча с директорам ЦРУ в Белом доме; в девять пятнадцать — разговор с советским послом, а потом с представителем меньшинства сенатского судебного комитета, с которым ему предстоит обсудить кандидатуры для избрания на пост федеральных судей. Единственный способ остаться в живых при таком расписании — это тут же завалиться спать на борту «боинга» и продрыхать всю дорогу, наплевав на турбулентность, до восьми утра, когда его разбудит стюард уже в Вашингтоне. Человеческий организм не способен переносить такие нагрузки. Именно поэтому вместе с десертом u крем-брюле президент принимает таблетку халциона в надежде на то, что она начнет действовать как раз к тому времени, когда он доберется до самолета.

Но в ту минуту, когда президент в последний раз обходит присутствующих и пожимает им руки, председатель комитета по сбору средств Калифоркийского отделения Республиканской партии сообщает ему, что Хартман только что внес в его избирательную кампанию сто тысяч долларов, и это производит на Буша огромное впечатление. Он потрясен не столько размером суммы, сколько тем, что Хартман не стал вручать ее лично ему. И тогда мысль, мучившая его весь день, прорывается наружу.

Он приглашает Хартмана проводить его до авиалайнера.

Хартману предоставляется 15–18 минут на то, чтобы завязать с президентом дружеские отношения. Но ему не раз удавалось это сделать и за меньшее время. Поэтому первым делом он произносит следующее:

—  Должен признаться, господин президент, что я лишь недавно примкнул к Республиканской партии. — Это была старая песня, так как и Рейган, и Хестон, и Синатра ранее были демократами. Поэтому на Буша это не производит никакого впечатления. — Всю свою жизнь я считал себя аполитичным человеком, хранящим верность лишь бизнесу, который создает предпосылки для экономического прорыва. — Очередное фуфло. — На самом деле я придерживался демократических взглядов вплоть до 1988 года. — Президент начинает прислушиваться. Он знал о том, что существует множество так называемых рейгановских демократов. Но при этом никто — как только что пришло ему в голову — никогда не говорил о бушевских демократах. И вот, похоже, Дэвид Хартман стал первым из них. — Мистеру Рейгану не удалось произвести на меня такого впечатления, но вы… — Медоточивая речь, ласкающая президентский слух. Все утверждали, что Буш. лишь бледное подобие своего предшественника, хотя на самом деле именно Рейган проспал два своих срока, просыпаясь лишь для того, чтобы блеснуть улыбкой перед кинокамерами и вернуться в дремоту сразу же после отключения прожекторов. — И я даже могу сказать почему, как бы ни было это вам неприятно. Возможно, ваше резюме не для всех является идеальным. Но для меня оно значимо, потому что вы герой войны. — На лице президента появляется благоговейное выражение. — Для меня великими президентами являлись Айк и Джек Кеннеди, — меж тем продолжает Хартман. — Ни от Джонсона, ни от Картера, ни от Рейгана не было никакого толку. И я даже не задумывался об этом, пока к власти не пришли вы. Что отличает вас от Рейгана и Дукакиса? Я вам скажу. Что Джордж Герберт Уокер Буш, что Дуайт Дэйвид Эйзенхауэр, что Джон Фицджеральд Кеннеди — все вы видели, что такое война. А теперь давайте посмотрим правде в лицо: где был Рейган во время войны? Он был в Голливуде — спал с красивыми девушками на свежих простынях и каждый день получал чистую одежду из химчистки Санта-Моника.

А вы в это время были там. Самым молодым пилотом военно-морского флота. Вы рисковали своей жизнью. И вы прекрасно понимаете, что это значит.

—  Да, это было время… — откликается президент и тут же добавляет, словно спровоцированный Хартманом: — А вы тоже служили?

—  Да, сэр! — отвечает тот, делая свой ход.

—  Вы выглядите довольно молодо. В каком роде войск вы служили?

—  Я — морской десантник, сэр, и служил в Корее.

Буш. снова приятно удивлен.

—  Ну что ж, в десантных войсках принято критиковать армию, — замечает он с видом знатока, — но клянусь Господом, ни у кого язык не пошевельнется сказать что-нибудь против них. Расскажите мне о своей службе, Дэйв. И бросьте называть меня сэром и господином президентом. Называйте меня просто Джордж.

—  Знаете, сэр, довольно трудно называть верховного главнокомандующего Джорджем. Я не могу себе это позволить, поскольку по-прежнему в душе остаюсь десантником.

— Расслабьтесь, Дэйв. Лучше расскажите мне, чем вы занимались в армии.

Видя, что игра складывается именно так, как он ее запланировал, Хартман делает свой ход и достает туза.

—  Сказать по правде, сэр, я тоже был пилотом. На истребителе.

—  Мать твою за ногу! — восклицает президент — ему не приходило в голову, что какой-то еврей мог служить в Корее и быть пилотом истребителя. — И сколько у тебя было вылетов?

—  Пять боевых.

—  Почему так мало? — спрашивает президент.

—  Мне пришлось совершить посадку в океане. Не то чтобы меня сбили. У меня была неисправность системы подачи топлива, когда загорелся двигатель. И мне пришлось катапультироваться. Еще не долетев до земли, я увидел, как взорвался мой самолет. Слава Богу, хоть со спасателями повезло. Меня вытащил военный вертолет с авианосца. Выж е знаете, сэр, что такое болтаться в холодном океане и думать, не последний ли это день твоей жизни. Или, может, уже первый на том свете? [30]Но спину во время приводнения я повредил себе довольно основательно. Вправить ее так и не удалось, и я был демобилизован.