Лопе Де Агирре, князь свободы - Сильва Мигель Отеро (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
Дон Педро де Урсуа, гордый и объятый мечтами, подал ей руку, чтобы помочь спуститься с седла. И в этот миг все – и мужчины и женщины – смогли в полной мере оценить могущество ее чаровства. Она была так стройна, что тотчас же изогнулась, дабы и на миг не превосходить ростом своего возлюбленного, губернатора. И неотесанные, неудовлетворенные мужчины, и ревнивые, раздосадованные женщины угадали под одеждами длинные и стройные ноги, широкие и крепкие бедра метиски, маленькие округлые груди, жаркую черноту лобка. Командиры Лоренсо Сальдуендо и Хуан Алонсо де Ла Бандера, мулат-альгвасил Педро Миранда, солдат-кассир Педро Эрнандес, капеллан Алонсо де Энао и многие другие, о которых мы просто не знаем, почувствовали, что не в силах отвести взгляд от этой женщины и кровь закипает у них в жилах. Сержант Лопе де Агирре, напротив, поднял глаза к небу, ибо оттуда на головы собравшегося люда уже падали первые капли дождя.
Рыбаки угадывают свою печальную или счастливую участь на воде рек: они зачерпывают ладонью немного речной воды, целуют ее и шепчут над ней молитву; и вода в ответ говорит им, наполнятся ли до краев их лодки или вернутся они с пустыми корзинами. Землепашцы гадают о будущем урожае по свету звезд, ибо звезды – творцы и указчики полей; если три звезды – родные сестры – восходят на небесах большими и лучистыми, землепашцы знают: маисовые поля будут ломиться от початков, и уродится картофель; если же звезды взойдут мелкими и тусклыми, много бед приключится с посевами. Охотники заглядывают в завтрашний и в послезавтрашний день вместе с призраками айауаски, травы, вызывающей чудесные видения озер и садов, женщин и мелодий; в бреду, рожденном айауаской, охотники примечают заросли, где скрываются кролики и олени, густые ветви, где свили гнезда куропатки и голуби, в какой норе спит пума, что переводит скот, и на каком берегу подстерегает кайман с коварными челюстями. Короли инков спрашивают о своей судьбе кровоточащее сердце ламы; жрец обезглавливает нежную молодую ламу, одним ударом вспарывает ей брюхо и, достав еще содрогающиеся внутренности, провидит в них судьбу своего владыки; последние биения короткой жизни возвещают о добрых и недобрых событиях, уготованных историей народу и его повелителям. Будущее стариков предсказывает Супай, злой ангел, на смердящей серой, вонючей моче. Будущее детей просвечивает в пламени свечи из особого воска, в священном огне, горящем и не гаснущем многие месяцы. Будущее женщин читает Кунирайя Виракоча, которой ведом язык листьев коки.
– А будущее мужчины, – говаривала твоя мать Честан Ксефкуин, – будущее крепкого и мужественного мужчины, которого судьба щедро одарила знаками мужественности, можно узнать, только проникнув взглядом в суть его белого меда, начала начал жизни.
За домами над зеленью сельвы начинало светлеть, когда ты, Инес де Атьенса, проснулась. Ты бесшумно встала с постели, на которой дон Педро де Урсуа спал с тобою до полуночи, и на цыпочках подошла к гамаку, где он лежал теперь. Он почувствовал тебя и подвинулся, освобождая место, ты прижалась к нему всем телом, от лба до кончиков пальцев, и сладкие мурашки побежали у тебя по коже. Дон Педро де Урсуа целовал тебя в губы и не мог насытиться, и твои жадные уста отвечали ему, а рука тихонько начала ласкать его наливавшуюся плоть. Твои пальцы несли ему смутное блаженство, которое все нарастало, пока дона Педро де Урсуа всего с ног до головы не встряхнула судорога наслаждения, и ты ощутила тепло в своей ладони. Тогда ты выскользнула из его объятий, соскочила с гамака и побежала к окну, за которым уже занимался свет раннего утра.
Твои расширившиеся от ужаса глаза, Инес де Атьенса, видят только смерть, одну только смуту и смерть, сталь и смерть, жестокую из жестоких смерть для дона Педро де Урсуа, жестокую из жестоких смерть для тебя, и ты не должна, не можешь, не хочешь ее отринуть. Предреченье клейкой влаги, что переливается перламутром на твоей ладони, столь ясно и ужасно, что у тебя коченеют кости. Ты отчетливо видишь лица и профили, которые вчера, в день прибытия, едва успела различить. Здесь Лоренсо Сальдуендо, Хуан Алонсо де Ла Бандера и мулат Педро Миранда, все трое они алкают твоего тела, точно хищники в гоне. Здесь Алонсо де Монтойя, которого дон Педро де Урсуа велел заковать в кандалы за то, что тот отказался добровольно идти в поход, дон Алонсо де Монтойя из-за решетки следит с неубывающей ненавистью за каждым твоим шагом. Здесь жеманный льстец дон Фернандо де Гусман, дон Фернандо де Гусман рассыпается в хвалах твоей красоте и славословит отвагу дона Педро де Урсуа; какие намерения скрываются за церемонными ужимками дона Фернандо де Гусмана? Здесь некрасивый и хромой сержант Лопе де Агирре, сержант Лопе де Агирре, который никогда на тебя не смотрит.
С лихвою накричавшись и отпустив немало проклятий, отчалили мы от верфей двадцать шестого сентября, в день святого Сиприано. Отец Энао поясняет, что святой Сиприано был языческим ведуном, милостью божьей обращенным в христианство. За это император Диоклетиан повелел его обезглавить, и поделом, полагаю я. Но зато четвертый день нашего плавания приходится на праздник святого Михаила-архангела, покровителя города Оньяте и моего, Лопе де Агирре, ангела-хранителя. Вот этот святой впрямь ясный и праведный, всегда послушный воле божественного провидения, тебе я вручаю себя, дабы ты защитил меня в превратностях плавания и помог мне избавиться от заклятых врагов моих, нынешних и грядущих.
Еще до отплытия на головы нам обрушилось столько бедствий, будто злокозненный демон обрек нас навеки отчаяться в этой унылой болотистой речной заводи. Самой большой невзгодой было, что растрескались корабли капитана Хуана Корсо. Одиннадцать судов было у нас, и немало поту пролили мы за долгие месяцы, пока их строили. Шесть из них разошлись по швам сразу же, как только их спустили на воду, вода хлынула в щели, деревянные борта рассыпались, что пук соломы, плоскодонки поболтались немного у берега и пошли ко дну. Капитан Хуан Корсо винил во всем и клял долгие месяцы стояния на верфях, пока хищные зверьки вили норы в пустующих трюмах и суда мокли под яростными, как при всемирном потопе, ливнями, а потом прокаливались на прибрежном песке в ожидании дона Педро де Урсуа, который все никак не возвращался. Дабы освятить своим присутствием спуск на воду своего флота, губернатор вышел из шатра, где донья Инес денно и нощно терзает и ублажает ему душу и иные части тела. И по мере того, как плоскодонки одна за другой шли ко дну, твое лицо, дон Педро де Урсуа, становилось из румяного желтым. Страх, что развалится и бригантина, вырвал у тебя такие проклятия и ругательства, какие к лицу лишь кучерам и отступникам, ты даже словесно нагадил на бога, падре Энао от ужаса трижды осенил себя крестом. Еще немного, и ты бы вонзил шпагу в брюхо капитану Хуану Корсо, как сделал бы я на твоем месте, ибо иного этот сукин сын не заслуживал. Ты же удовольствовался тем, что велел заковать его в кандалы, но назавтра освободил и послал без промедления чинить сгнившие корабли. Вот он и мечется теперь, капитан Хуан Корсо, точно буйный помешанный, сталкивает в реку индейцев, заставляя их вылавливать из воды доски, надрывается-кричит на плотников, кузнецов и конопатчиков, весь до ресниц в глине, ночами не смыкает глаз, понукая негров сменять друг друга. Я же, привыкший спать мало, а то и вовсе обходиться без сна, тоже бодрствую ночами, мне забавно смотреть под луною на негров, отлынивающих от дел, и слушать, как в темноте – тататао-тататао – распевает птаха, не дает задремать капитану Хуану Корсо.
И наконец свершилось, как говаривал в Оньяте священник, брат Педро-мученик, наконец в день святого Сиприано нам удалось вырваться из этой позорной трясины. От одиннадцати новеньких судов у нас осталось две бригантины и три плоскодонки, латаных-перелатаных, грозящих того и гляди снова уйти под воду. Взамен же потерянных с нами вышли в плаванье более двух сотен плотов и каноэ. Наши лесорубы свалили самое огромное из виданных нами деревьев и из его ствола вытесали небывалых размеров каноэ, какое еще никогда не бороздило ни одни воды. На столь необычном челне разместился губернатор Педро де Урсуа со своими друзьями и лучшими командирами. Этот разношерстный и многочисленный флот раскинулся от берега до берега, и мой склонный к точности товарищ Педро де Мунгиа ведет счет: 400 испанских солдат, 24 темнокожих адъютанта – негры и мулаты, 600 человек прислуги – индейцы и индианки, кроме того, 14 белых женщин вышли с нами в плаванье (не считая доньи Инес де Атьенса и моей дочки Эльвиры, которые не белые, а метиски). Остальной груз – тюки с одеждой и постелью, кухонная утварь, всевозможное оружие и щиты, бочки с порохом и с вином, гитарные переборы, собачий лай, несчитаные козы и овцы и неизвестно сколько коров и телят, а также 27 лошадей с доброй сбруей, уж этих-то я сосчитал с превеликой точностью.
