Звездная мантия - Павич Милорад (список книг txt) 📗
Но дело двигалось плохо. Несколько дней назад стало окончательно ясно, что курса лечения Шекспиром недостаточно. Наяву я больше не могла влиять наМинотая. Я была ближе к нему не тогда, когда он бодрствовал, а когда спал. Ничего удивительного. Наяву он ежечасно слушал сводки военных действий. По утрам накупал газет – «Политику», «Блиц», «Данас» – и сравнивал напечатанные в них сообщения о бомбардировках. Вечерами смотрел по телевизору все, что мог поймать, – ВВС, Студию Б, хорватские телеканалы, CNN и БК. Ночь начинал с того, что слушал по радио Студию Б и знакомился с электронной почтой, а потом ловил радио Черногории и просматривал сайты War against Yugoslavia INET и CNN в Интернете. Он был сам не свой и постоянно пытался сложить в единое целое все, что узнавал. Спал с наушником от транзистора в ухе. В любой момент мог по памяти перечислить, что, где и когда было разрушено, будь то мост или село. Я просто не знала, как вырвать его из этой двойной войны – войны, бушующей вокруг нас, и войны, отражавшейся в нас, как в разбитом зеркале. Он боялся, что на нас перекинется вспыхнувший по соседству пожар, боялся ядовитых облаков, которые поднимались над разрушенными объектами в Панчеве, боялся экологической катастрофы в случае, если НАТО станет бомбить Барич.
Мне пришлось прибегнуть к дополнительным процедурам, которые мой целитель называет «лечением снами».
Во сне ни у кого нет имени. Окликни уснувшего чужим именем, даже женским мужчину, и спящего разбудит не имя, а твой голос. Поэтому сильнейшим воздействием на спящего обладают слова, обращенные к человеку, который только что уснул и потерял имя, го есть слова, заброшенные прямо в его сон. В зависимости от того, что вы ему нашептываете или читаете, у спящего изменяются мысли. Это давало мне возможность попытаться влиять на Минотая хотя бы тогда, когда он спит. Каждый второй вечер, как только он засыпал, я открывала какую-нибудь книгу и читала ему. Тихо, почти шепотом, стараясь не разбудить, я зачитывала одну страницу. Как лама читает над умирающим, так и я, сидя вечером рядом с заснувшим Минотаем, читала над нашей умирающей любовью. А над нами свистели ракеты. Если какую-то из них сбивало ПВО, казалось, что в небе разрывается огромная металлическая циновка. Когда взрыв происходил близко, Минотай просыпался и мое упражнение пропадало впустую. Если же он продолжал спать, я могла надеяться, что в ушах у него что-то осталось. Капля человеческого слова вместо капли чьей-то смерти.
Это была игра наудачу. Согласно рекомендации, мне следовало читать ему истории о знаменитых парах. Не обязательно любовных.
Я читала, а бомбы падали на Белград, на Земун, на Нови Сад, на Сомбор, Ниш, Косово, Приштину, на Черногорию… Я читала то, что попадалось под руку, надеясь на счастливую случайность. Читала легенды о Потифаре и его жене, об Абеляре и Элоизе, о Давиде и Голиафе, о Гогене и Ван-Гоге, о Гете и Гельдерлине, о Вуке и его дочери Мине Караджич, о косовском князе Лазаре и царице Милице, о Тесле и его кошке. Я читала Кавафиса, Иоанна Златоуста, Кортасара, Иоанна Дамаскина, Кальвина, Достоевского и св. Кирилла. Я читала на сербском, английском, греческом и русском. Ведь язык не имеет значения, сны старше, чем языки. Так продолжалось около двух недель. За это время были разрушены мосты на Дунае возле Нови Сада и здание бывшего ЦК неподалеку от места впадения Савы в Дунай. Минотай от кого-то услышал предсказание, что тяжелее всего Белграду придется между двумя снегами. Он постоянно следил за прогнозом погоды, надеясь, что весна повернет вспять (как это случилось в апреле 1941 года) и снова выпадет снег. Однако сияло солнце. Он приводил меня в отчаяние тем, что по-прежнему не проявлял ко мне никакого интереса ни во сне, ни наяву. Под животом у него рос такой огромный куст волос, что он мочился как через траву, однако мое чтение не возбудило в нем никакого любовного желания. Умирает ли любовь, умирает ли человек – умирающий сам решает, слушать ему читающего над ним ламу или нет.
Высоко над нами рождается еще одна, новая, никем пока не использовавшаяся ночь, девственно чистая, душистая, полная снарядов НАТО и древних звезд, вспыхивающих в этой новой темноте, как вспыхивают человеческие мысли. Там, среди них, есть и мысль Минотая. Как вернуть ее обратно ко мне? На наших глазах над другим берегом реки бесшумно летит вниз большой светящийся шар, потом слышится оглушительный взрыв и возникает что-то похожее на ствол дерева, только из дыма. Он быстро растет, пускает ветки и сквозь ночной мрак тянет их к небу.
Звезда в зеркале
Пять лет Минотай носил бороду во сне, не нося ее наяву. Она у него оставалась там же, где и сны. Минотай не любил вспоминать свои сны. Однако он рассказал мне один сон, – кажется, это было 12 апреля. Я ухватилась за это, как утопающий за соломинку, надеясь таким образом узнать, дала ли моя работа какие-то результаты или нет. В ту ночь, когда он видел тот сон, я читала ему Борхеса, «Песчаную книгу». Вот что я услышала от него наутро:
«Мне снилось, что я в Торонто. Какой-то член Совета короны Канады и еще один человек познакомили меня с Борхесом. Он был таким же застенчивым и милым, каков он в своих книгах. Мы куда-то летели в самолете. Он взял купюру, в центре которой был круг, а в нем слово „Сангрия", сложил пополам, расписался на ней и дал мне как свой автограф. Еще он заметил, что „Сангрия" – это название одного ресторанчика…»
Вот и все. Я была в шоке. Сон Минотая был не-глубок, как отмель. Вместо того чтобы во сне преображаться, Минотай подслушивал, как падают бомбы и воют сирены, поэтому ему и приснилось, что он летит на самолете. Он запомнил даже имя автора той книги, которую я ему читала. Я не сдавалась, но мое отчаяние росло.
После этого случая Минотай долго не рассказывал мне свои сны. По утрам он пил молоко, равнодушно выслушивал сообщение об отмене воздушной тревоги, смотрел, как я жую свои волосы, как застегиваю стеклянные пуговки вечерних перчаток, как крашу ногти под цвет чулок.
Его состояние ухудшалось. Надежды на то, что он вспомнит мое имя, больше не было, а именно это было бы первым признаком выздоровления и возвращения ко мне.
Но самым ужасным было даже не это. Ужаснее всего было то, что болезнь души стала захватывать и тело. Три дня он не ходил на работу, плохо себя чувствовал. Потом, как-то вечером, вернулся не с работы, а из больницы. С повязкой на руке. Он рассказал мне, как был на рок-концерте на Савском мосту и что там произошло. На мосту толпилось полно народу, когда в небе показалась крылатая ракета. Она была похожа на огромную светящуюся рыбу и плыла по воздуху на удивление медленно. Было ясно видно, как ракета приближается к мосту. Вдруг она застыла прямо над головами людей, как будто раздумывая, что ей делать дальше, а потом устремилась к другому берегу Дуная – видимо, взрывать нефтеперерабатывающий завод в Панчеве. Я испугалась, что Минотай повредил себе руку на мосту. Но он сказал, что этим утром, на работе, где он в соответствии с законами военного времени нес дежурство, его зацепила дверь лифта. Перевязывая рану, я увидела, что из руки у него выхвачен кусок мяса. Я уверена, что он сам укусил себя от страха, когда стоял на мосту. Когда я спросила его, что все это значит, он только рассмеялся в ответ. Теперь я слежу за ним даже во сне. Однажды вечером, когда на Белград падали бомбы НАТО, срок использования которых истек в 1997 году (позже мы прочитали это на найденных осколках этих бомб), Минотай, лежа в постели, перед тем как уснуть, сунул в рот большой палец и принялся его сосать, как ребенок. Я поняла, что происходит, в самый последний момент. Изо рта полилась кровь, и я с большим трудом вытащила палец из сомкнутых челюстей. Его болезнь, его болезненная ненависть к страшному будущему начали приносить свои плоды. Минотай стал по частям пожирать самого себя.
