Исповедь гейши - Накамура Кихару (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Среди посетителей «Юкимуры» был также Огу-ра Сэйтаро. Это был врач, прославившийся тем, что привез с собой из девственных лесов Борнео настоящего орангутанга. Он на небольшой лодке пересек реку, кишащую крокодилами, а орангутанг, как самый настоящий друг, ходил с ним за руку.
Господин Огура узнал от хозяйки ресторана, что я учу английский.
— Должно быть, ты устаешь, ведь приходится утром идти в школу, а вечером работать. Не засыпаешь ли ты порой на уроках? — поинтересовался он.
— Даже Наполеону случалось уставать. На третьем часу меня действительно часто одолевает усталость.
— Завтра я тебе подарю что-нибудь эдакое, — пообещал господин Огура.
На следующее утро он самолично принес десять тюбиков, похожих на зубную пасту. Там оказался растворимый кофе. Выдавливаешь немного содержимого в чашку, заливаешь кипятком, и вот ты уже во власти чудного аромата.
— Когда кофе закончится, я еще принесу, — сказал он.
Я была безмерно счастлива.
Это был кофе «Арабика», и когда я перед школой выпивала одну чашку, усталости больше не ощущала. Так что растворимый кофе уже существовал пятьдесят лет назад, о чем большинство молодежи сегодня, возможно, и не подозревает.
Благодарна всей душой я еще одному человеку. После того как издатель Japan Times, господин Аси-да Хитоси, узнал от хозяйки ресторана, что я изучаю английский, он предоставил мне бесплатную трехгодичную подписку на свою газету. Так как Japan Times была единственной англоязычной газетой, она была очень дорогой. А я получала ее целых три года!
Поначалу я там ничего не понимала. Но я постоянно отмечала красным карандашом пару мест либо же вырезала их, а затем во время своих вечерних выступлений просила господина Суга из Императорского отеля или иностранных посетителей перевести текст. Через два года я понимала почти все. За все это я весьма признательна господину Асида. Но и сам господин Асида, и его красавица жена, которую я порой встречала, радовались тому, что мне все лучше дается понимание газеты, которую он мне посылал.
К моим тогдашним любимым посетителям принадлежал также управляющий японской судоходной компанией господин Отани Нобуру. Он всегда называл меня Тутанхамон, так как считал, что я своей прической симада похожу на Тутанхамона. Тогда я не знала, кто такой Тутанхамон. Через сорок пять лет мне довелось увидеть настоящего Тутанхамона, и я с улыбкой спросила себя, как бы тот выглядел с прической симада.
Управляющий международной пароходной компанией Курокава Синдзиро был также одним из моих любимых посетителей. Жена его сына была музыкантшей, и он хвалился своей невесткой.
Тиба Танэаки, ученый из придворного ведомства по проведению стихотворных состязаний, и профессор Тацуно Ютака из Императорского университета научили меня многому ценному.
Мне никогда не забыть Кубота Сэйити с литейного завода, Наганума Коки из министерства финансов, его друга Цукамото Кэмпо, впоследствии руководителя Государственного онкологического центра, Койкэ Такэо из японской авиационной компании и Атараси Дзюн из компании по производству счетных машин «Тайгер». Также я встречала людей из министерства иностранных дел, бюро по туризму и редакций газет, воспоминание о которых заставляет сладко сжиматься мое сердце. И тому, что моя жизнь и в Японии, и в Америке сложилась столь чудесно, я обязана всем им без исключения.
Тогда за свои регулярные встречи в кафе «Мои ами», которые мы называли «мозговым штурмом», мы каждый месяц платили около пяти йен (что сегодня соответствует примерно десяти тысячам йен).
Мы ели, беседовали об интересующих нас предметах и давали друг другу советы.
К нашему кругу принадлежали Кобаяси Тиёко, эстрадная певица; Цутия Дзюн, молодой дипломат; Итикава Дандзюро, отец нынешнего актера театра кабуки Энносукэ Третьего; Фурукава Роппа — сын барона, тем не менее он был комиком; Кисии Акира, очень рослый мужчина, певец и комик. И, конечно, я, Кихару.
Дандзюро охотней всего рассуждал о будущем кабуки; Тиёко надеялась, что японская эстрада снис-кает славу, подобно той, что есть у французских шансонье; Дзюн заботило положение в мире; Роппа говорил исключительно о будущем японской комедии, а также мюзикла; а меня, как и Дзюн, заботило будущее Японии. В этих напряженных разговорах три часа пролетало совершенно незаметно. На свои пять йен в «Мон ами» мы могли себе немногое позволить. Мы выпивали огромное количество воды и самозабвенно обсуждали политическое положение в мире.
Покончив со своим ежедневным меню (суп, салат и бифштекс или фрикадельки) и так и не насытившись, Роппа и Акира громко требовали, чтобы все теперь отправлялись ко мне есть отядзукэ, политый чаем рис.
Дзюн и Дандзюро решили разузнать, что же делать, если подаваемого в кафе ежедневного меню никогда не хватает. Они разыскали в Сибая русский ресторан, где за пять йен давали огромные порции еды. Вначале подавалась душистая русская похлебка. Затем следовал большой шампур с мясом и овощами. К нему подавали плов с изюмом и различные приправы.
— Не беспокойтесь, я сам заплачу, — сказал Акира, поскольку каждый брал себе по два супа, четыре шашлыка и две порции риса.
Потом они, довольно улыбаясь, покидали ресторан, и Акира говорил:
— Ну а теперь хотим к Кихаре, есть отядзукэ.
Все смеялись, ведь всё, оказывается, осталось по-прежнему. Роппа и Акира были такими же толстыми, как огромный гавайский борец сумо Такамияма.
Чудесная пора молодость, когда у всех — будь то дипломаты, актеры или гейши — есть свои мечты. Вспоминая об этом сегодня, я вижу, что говорила тогда много глупого, несуразного, ибо была самой юной и все меня баловали.
Когда в мае 1936 года разразился скандал вокруг Абэ Сада, чью историю перенес на экран режиссер Осима Нагиса, сняв фильм «Империя чувств», в нашем кружке случилось небольшое замешательство.
Хозяйка ресторана «Кувана» в Кобикитё ездила на такси по улице Сева. Как раз в тот вечер полиция, чтобы поймать Абэ Сада, выставила на улицах заграждения. При широкомасштабных поисках ставились большие фонари, и полиция досматривала всех пешеходов и водителей.
Хозяйка ресторана «Кувана» была одинакового возраста с Абэ Сада и отличалась особой красотой. Ее такси было остановлено, и ей нужно было назвать свое имя.
— Абэ Сада-ко, — ответила та, ничего не подозревая, и была тотчас препровождена в участок.
— Я лишь назвала свое имя, — со смехом жаловалась она позднее.
Одно время частым гостем был у нас Иньтай Ван из Пекина. Это был весьма привлекательный мужчина примерно пятидесяти лет. Похоже, он был важной политической шишкой. Он не только принимал участие в банкетах, но и приглашал гейш Ятиёко и Момоко на обед в Императорский отель.
Он изучал немецкое право на Императорском факультете в Токио и говорил по-японски почти как японец. Однажды он произносил речь в честь мандарина, я думаю, что это было в особняке «Камелиевая гора», и прекрасное звучание его голоса запало мне в душу. Учтивый мандарин был просто прелестен.
После своего возвращения в Пекин он неоднократно приглашал меня к себе. Не напрасно величают Китай «краем иероглифов», ибо его письма были написаны таким чудесным почерком, что каждый иероглиф в отдельности мог бы служить образцом письма. Всякий раз, бывая в Японии, он привозил мне что-нибудь удивительное.
Он подарил мне агат и нефрит — камни, из которых мне сделали украшение для волос и брошь для оба. Тяжелую китайскую парчовую ткань, где на ярко-красную основу были нанесены изображения птиц и цветов, я использовала для пошива себе оби, который многие хвалили.
«Осенью Пекин прекраснее всего на свете. Непременно приезжай», — писал он. Мне и вправду нестерпимо хотелось там побывать, но бабушка считала, что в Китае, чего доброго, убьют, и решительно запретила мне туда ехать.
Ему суждено будет погибнуть во время войны. Поскольку он был единственным китайцем, которого я тогда знала, у меня создалось впечатление, что китайские интеллектуалы являются исключительно выдающимися личностями.
