Скиппи умирает - Мюррей Пол (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗

И вот, несколько месяцев спустя, они вселились в дом на окраине пригорода, откуда открывался вид на рощицы своенравных, похожих на рисунки доктора Сьюза деревьев, росших по другую сторону неглубокой долины. Хотя район этот не считался особенно модным (вряд ли кто-нибудь из местных жителей отправлял сыновей учиться в Сибрук), сам дом был им не по средствам. Но само это расточительство отчасти казалось Хэлли изюминкой замысла — такой идеалистической бравадой, как будто они заявились в гости к настоящей жизни, подошли к ее воротам и крикнули: “Впусти нас!”, хотя в действительности у них не было ни приглашения, ни вечерних нарядов. Подумав об этом, Хэлли улыбнулась, вымыв первую тарелку в первый вечер в новом доме. А нелепая мысль о том, что когда-нибудь придется выплачивать долг — не прямо сейчас, конечно, но когда-нибудь, заполняя эти пустые спальни, — тоже вызывала у нее улыбку. Она до сих пор не написала ни единого слова своего будущего романа, но теперь впервые за очень долгое время ощущала себя героиней собственного романа, а ведь это гораздо лучше.

С тех пор прошло всего полтора года; и все равно кажется, что эта какая-то чужая жизнь. Милые рощицы, которые были видны из окна, уже выкорчевали, и теперь дом стоит на краю обширной полосы сплошной грязи. Когда-то, обещают, здесь будет Научный парк, но пока земля вся искорежена огромными рубцами и канавами, и в каждую вбиты десятки маленьких колышков, как будто освежеванную шкуру земли подвергли не то какой-то акупунктуре, не то пытке; и весь день напролет слышно, как ревут бульдозеры, как врезаются в бетон циркулярные пилы, как рабочие выворачивают из земли с корнями и расчленяют последние корни деревьев.

“Да, пожалуй, нам стоило внимательнее читать, что там написано мелким шрифтом”, — вот и все, что обычно говорит Говард по этому поводу: ему-то не приходится сидеть здесь каждый день и слушать весь этот грохот. В последние недели шум усилился еще и из-за ночного апокалипсиса фейерверков, сопровождаемого воем автомобильных сигнализаций и собачьим лаем, да к тому же электричество стало регулярно вырубаться — это рабочие, копающие траншеи в будущем Научном парке, случайно повреждают подземные кабели.

Она закуривает сигарету и смотрит на неумолимый курсор, подмигивающий ей с экрана. Затем, как бы спеша ему отомстить, она склоняется над столом и отстукивает текст:

Снова откинувшись назад, Хэлли перечитывает то, что только что написала, и струйки дыма лениво переползают через ее плечо.

Пока идет эта жульническая война в Ираке, быть американкой за границей не слишком-то здорово. Бывало, услышав акцент Хэлли, совершенно незнакомые люди останавливали ее на улице — или в супермаркете, или в кассе кинотеатра, — чтобы отчитать ее за очередной случай насилия со стороны ее соотечественников. Зато когда она стала искать работу, оказалось, что здесь как раз ее гражданство отнюдь не помеха. Скорее даже наоборот: в области бизнеса и техники американский акцент был здесь буквально голосом авторитета, а все, что этот голос говорил, воспринималось как официальное послание с корабля-носителя. Новый сюрприз: ирландцы просто помешаны на технике. Хэлли раньше думала, что страна, имеющая такой груз истории за плечами, должна быть больше расположена к тому, чтобы оглядываться назад. На деле же все обстоит ровно наоборот. В прошлом здесь видят мертвый груз: в лучшем случае оно годится для того, чтобы завлекать туристов, в худшем — это лишь досадная помеха, лишняя ноша, выживший из ума и неуправляемый престарелый родственник, который все никак не помрет. Ирландцы думают только о будущем — разве сам их премьер не сказал, что живет в будущем? — и всякая новомодная штука, появляющаяся на рынке, сразу же становится очередным свидетельством головокружительной современности этой страны, за нее хватаются, как за палку, которой можно поколотить прошлое и заодно вчерашних деревенщин, которых сегодня уже почти не узнать.

Когда-то и саму Хэлли завораживал неостановимый прогресс науки. Она была журналистом-новичком в Нью-Йорке, которую соблазнила и увела от “настоящего” писательства энергия интернет-бума. Хэлли ощущала, что находится в самом сердце Большого взрыва — новой вселенной, рождающейся на глазах и преображающей все, к чему она прикасается. Казалось, все стало возможным! Каждый божий день происходят великие прыжки в немыслимое! Теперь же, глядя на эти беспощадные, сами себя рекламирующие чудеса, Хэлли все больше чувствует себя чужаком — неповоротливым, неуместным, старомодным, будто родитель, которого подросшие дети уже не берут в свои игры. И когда она сидит так за столом в пригородном доме, ей вдруг приходит в голову, что, несмотря на все перемены, так тщательно ею описанные, на самом-то деле ее жизнь мало чем отличается от жизни ее матери двадцать пять лет назад: разве что мать проводила весь день дома, занимаясь воспитанием детей, а Хэлли проводит день в компании маленьких серебристых машин, на службе у ненасытной ипотеки. Так, может быть, эта злость, которая закипает внутри нее, — эта неразумная, несправедливая злость, которую она чувствует, когда Говард приходит домой после нескольких часов, проведенных вдали от нее, — это, по сути, такая же злость, которой всегда было хоть отбавляй у ее матери?

Сестра говорит, что у Хэлли депрессия.

— Ты же все время беспокоишься, не становишься ли ты похожа на мать. А в учебниках говорится, что это верный признак депрессии. Во всех учебниках, где описывается депрессия, приводится картинка с матерью. Да брось ты уже эту чертову работу! Не понимаю, почему ты ее не бросишь?

— Я же тебе сто раз говорила — все дело в визе. Я не могу просто так все бросить и найти что-то другое. Никто не будет из милости давать мне такую работу, в которой я ничего не смыслю. Так что или это — или работа официантки.

— Официанткой работать не так уж и плохо.

— Плохо — когда на тебе висит ипотека. Сама поймешь, когда станешь старше. Не все так просто в жизни.

— Верно, — говорит Зефир.

И наступает воинственная тишина, которая последнее время частенько прорывается в их разговоры. Зефир на пять лет младше Хэлли, она совсем недавно начала изучать искусство в Провиденсе (штат Род-Айленд). Ее жизнь с каждым днем как будто еще сильнее бурлит идеями, приключениями, развлечениями; и с каждым днем Хэлли, напротив, все меньше может рассказать ей в свой черед. Ей нелегко делать вид, будто она сама ничего этого не замечает, и нередко она посреди разговора умолкает, не выдерживая тайного приступа зависти…

— Что? — вдруг включается она, поняв, что Зефир о чем-то спросила ее. — Извини, тут что-то плохая слышимость.

— Я просто спросила: ты что-нибудь написала за последнее время?

— А… Нет. Пока нет.

— Угу, — сочувственно вздыхает Зефир.

— Ничего страшного, — заверяет ее Хэлли. — Когда меня что-нибудь вдохновит, обязательно напишу.

— Ну конечно напишешь! — потрескивает в трубке голос Зефир, полный энтузиазма.

Хэлли только морщится, слыша в нем отголоски собственных стараний приободрить сестру.

Она подходит к окну. На другой стороне улицы соседские собаки — два золотистых охотничьих пса — нетерпеливо прыгают в саду перед домом; вскоре подъезжает машина соседа. Он отпирает калитку, нагибается, зарывшись лицом в пушистую светлую шерсть своих любимцев; жена открывает дверь и выходит встретить мужа, у нее на руках младенец, а из-за спины выглядывает симпатичная дочка постарше. Собаки прыгают так, словно у них самая большая в жизни радость. Вид у всех счастливый.

Стоя у окна невидимкой, Хэлли думает о Говарде: в последнее время он как будто собирается с духом, когда входит сюда вечером, а когда спрашивает, как прошел день, на лице у него, будто маска, выражение усталости. Он как будто в тисках необоримой скуки. Неужели эта скука исходит от нее? Может быть, это она, Хэлли, привносит скуку в его жизнь, излучает ее: не любимая женщина, а какой-то скучный, распадающийся изотоп? Она вспоминает своих родителей — как они превратились за десятилетия из попутчиков-хиппи, давших им с Зефир эти нелепые имена, в унылых пятидесяти-с-чем-то-летних ворчунов, которые обнесли себя стеной из капиталовложений — в ожидании, что скоро небо обрушится. Хэлли задумывается о том, что ждет их впереди, о нарастающем процессе отчуждения — и от мира, и друг от друга. Может быть, поэтому и ссорились ее родители; может быть, эти ссоры были попытками найти путь назад, вернуться к истокам всего того, что они потеряли?