Черный Баламут (трилогия) - Олди Генри Лайон (читать книги бесплатно TXT) 📗

То есть Милостивцем.

Отфыркиваясь, я стоял, возвращаясь к жизни, и чувствовал себя заново родившимся. Это было внове, хотя бы потому, что я никогда не сходился с Мореной-Смертью ближе, чем на переговорах между Востоком и Югом. Утраченное величие выглядело чем-то несущественным, Обитель смотрелась отсюда призраком, марой, сказкой, рассказанной на ночь впечатлительному дитяти, единственной реальностью был я, просто я, без имен и прозвищ, голое существо вне родства, затерянное в дебрях Пхалаки — я, и кувшин у меня в руках, и прохлада ночного воздуха, и неизвестность впереди.

А еще мне послышалось, что над чащей зазвучал хор гандхарвов, освящая наш брак по легкомысленному обычаю крылатых певцов.

Я повернулся и увидел Калу.

Никогда раньше я не видел Время обнаженной. Многие женщины любили меня, и я любил многих, любил щедро и бездумно, но сейчас тот прежний Индра, Бык Обители, спал далеко от Пхалаки, в темной пещере без выхода, а у безымянного существа с кувшином в руках не было знаний и опыта, была лишь дикая страсть, взрыв Золотого Яйца в безбрежном мраке.

О чем Риг-Веда, старейшая из Четырех, возгласит:

Было?

Будет?!

Я шагнул к Кале и опрокинул кувшин над ее головой.

Странно: она стояла под искрящимся водопадом не шелохнувшись. Бронзовая статуэтка танцовщицы, каких много в литейных мастерских Махенджи, — тоненькое тело девственницы с незрелыми формами, вызывающими оскомину на зубах и привкус зеленого яблока, длинные руки и ноги, жеребячья стать, правая ладонь вольно упирается в бедро, талия изогнута с легкомыслием юности, и во всей позе сквозит удивительное сочетание детства и вечности. Маленькие груди напряглись, отвердели, выпятились клювами-сосками, голова склонилась к плечу, и лицо Калы-Времени в кипящих струях вдруг стало иным: переносица расплющилась и почти слилась со лбом, губы чувственно вспухли, наливаясь багрянцем плодов бимбы, отвердели скулы — на меня, замерев в спокойном ожидании, смотрела темнокожая дравидка.

Девочка-женщина.

Дочь южных племен, чьи ятудханы [27] воздвигали каменные фаллосы во имя Ревуна и бросали юношей в пламя, дабы Огнь-Агнец был удовлетворен — тогда, когда мама Адити была молода и еще только подумывала родить себе Индру.

Наваждение продлилось миг — и пропало.

Потому что я шагнул вперед, отшвырнув кувшин прочь, нимало не заботясь о его сохранности и о сохранности тех океанов влаги, которые крылись в нем, я вцепился в Калу подобно дикому зверю, и мы упали, покатились по земле леопардами в течке, фыркая и царапая друг друга, терзая и наслаждаясь, всем существом отдаваясь вечному ритму… Время стонало подо мной, века вскрикивали и дрожали в предвкушении, минуты и секунды струйками пота текли по коже — крылось в этой страсти нечто извращенное, потаенная нотка, вносящая крупицу разлада в общий хор, но именно она делала буйство в полуночной Пхалаке неизмеримо соблазнительным.

Так однажды, осчастливив раджу ангов-слоноводов своим присутствием, я нарочно выпил отравленную мадхаву [28] — раджа, не столько еретик, сколько придурок, захотел полюбоваться результатом.

Чувствовать в себе яростно-обреченные метания отравы походило на любовь Калы.

О том, какое покаяние было назначено любознательному радже, можно узнать — если, конечно, кому-то из-за такой ерунды захочется спускаться в смоляные бездны Преисподней ниже того яруса, где коротают вечность убийцы брахманов.

Я раздвоился: одна половина моего существа рычала от страсти ко Времени, другая же пульсировала где-то высоко над содрогающимися телами, заново переживая сегодняшний сумасшедший день. Бой в Безначалье. Свастика Локапал, Песнь Господа, троица мертвых воевод, чья гибель видениями преследовала Миродержцев…

Имена погибших, начертанные звездами на покрывале ночи, неотступно преследовали меня, и в хриплых стонах мне слышалось:

«Гангея Грозный по прозвищу Дед…»

Еще… о, еще!

«Наставник Дрона по прозвищу Брахман-из-Ларца…»

Да!.. да, да, да, о да!..

«Карна-Подкидыш по прозвищу Секач…»

Ну же!

«Гангея Грозный… Дрона… Карна…»

Ну!..

«Дед… Брахман-из-Ларца… Секач… Дед…»

Я и Время закричали одновременно.

КНИГА ВТОРАЯ

ГАНГЕЯ ГРОЗНЫЙ ПО ПРОЗВИЩУ ДЕД

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

МЛАДЕНЕЦ

Глава I

ДИТЯ, КОТОРОГО НИКТО НЕ ХОТЕЛ

Эта женщина ему сразу не понравилась. Царь Пратипа отвернулся и стал глядеть в другую сторону. Широкий плес расстилался перед ним, и сверкание реки Ямуны заставляло щуриться или прикрывать глаза ладонью, за спиной с холма сбегал лес, пытаясь щупальцами лиан дотянуться, достать, потрогать стайки отшлифованных валунов. Святое место. Не надо быть отшельником, чтобы почувствовать: сам воздух здесь пропитан размышлениями о вечном. Да, стоило временно оставить Город Слона, прадедовскую столицу, попечению министров и советников, стоило, что бы они ни твердили об ответственности и государственных заботах!

Правителю тоже необходим покой.

Короткий, зыбкий, как видение дхата-морганы, города гандхарвов над гладью вечернего озера — но без минуты покоя жизнь топит человека в себе, заполняя легкие души водой сиюминутного, и ты понимаешь: никогда больше тебе уже не удастся вздохнуть полной грудью.

А тут еще эта женщина…

На миг царь Пратипа пожалел, что отослал свиту. Легкий кивок в сторону — нет, разумеется, не в сторону воинов, а в сторону евнухов! — и безбородые ласково объяснили бы глупой, что негоже разглядывать царя, будто он не раджа Лунной династии, а боевой слон, выставленный на рынке Субханды восточными ангами.

Сравнение позабавило царя. К чему незнакомке боевой слон? Корзины с грязным бельем таскать? Даже если судьба и занесет ее на рыночную площадь Субханды — в самую последнюю очередь пройдет женщина мимо оружейных рядов, за которыми торгуют жеребцами для колесниц и слонами, обученными убивать и слушаться стрекала! А если и пройдет, то едва ли заговорит с бородатым ангом о достоинствах серого зверя, похожего на грозовую тучу Индры…

Пратипа улыбнулся собственному легкомыслию и продолжил глазеть на реку.