Комната - Донохью Эмма (книги полностью txt) 📗
— Смотри не упади.
— А ты теперь залезь на стол и держи ведро, чтобы я не упал.
— Гм… — мычит Ма.
Я вижу, что она собирается отказать мне.
— Ну, давай попробуем, пожалуйста, прошу тебя. — Все получается замечательно, я не падаю. Стоя на мусорном ведре, я могу дотронуться до пробковых краев крыши, там, где они наклонены к окну. На стекле я заметил что-то, чего раньше не видел. — Смотри — здесь медовые соты, — говорю я Ма, гладя стекло.
— Это — поликарбонатные ячейки, из-за них окно разбить нельзя, — отвечает она. — До того как ты родился, я часто стояла на столе, глядя в окно.
— Лист весь черный, и в нем дырки.
— Да, я думаю, это мертвый лист, оставшийся с прошлой зимы.
Я вижу что-то голубое за окном — это небо, с чем-то белым на нем. Ма говорит, что это облака. Я гляжу сквозь соты, все гляжу и гляжу, но ничего, кроме неба, не вижу. Никаких летающих кораблей, поездов, лошадей, девочек или небоскребов в нем нет.
Спустившись с ведра и со стула, я отвожу мамину руку, которая хочет мне помочь.
— Джек…
Я сам спрыгиваю на пол.
— Врунишка, врунишка, горелые штанишки, снаружи ничего нет! — Ма начинает мне что-то объяснять, но я затыкаю уши пальцами и кричу: — Бла-бла-бла.
Потом я играю с джипом. Мне хочется плакать, но я держусь. Ма роется в кладовке, гремя банками, и мне кажется, она там что-то считает. Она считает, сколько у нас осталось продуктов.
Я ужасно замерз, мои ноги в носках совсем онемели. Во время ужина я все время спрашиваю, можно ли доесть остатки хлопьев, и Ма в конце концов говорит «да». Я просыпаю немного хлопьев мимо тарелки, потому что совсем не чувствую своих пальцев.
Наступает темнота, но Ма помнит наизусть все стихотворения из «Большой книги детских стихов». Я прошу ее прочитать «Апельсины и лимоны». Моя любимая строка в них: «„Не знаю я, не просите“, — ответил колокол Сити»; поскольку этот колокол гудит басом, словно лев. И еще строка о сечке, которая собирается отрубить тебе голову.
— А что такое сечка?
— Большой нож, наверное.
— Нет, я думаю, что это вертолет, винт которого крутится так быстро, что срубает людям головы.
— Ну ты даешь!
Спать нам не хочется, но в темноте заняться нечем. Мы сидим на кровати и сочиняем стихотворные строки.
— Наш друг Хотка любит щекотку.
— Наши друзья во дворе снова начнут на заре.
— Хороший стих, — говорю я Ма. — Наша знакомая Пегги победила всех прочих в беге.
— Наша подружка Илейн может ходить в бассейн.
— Наш друг закадычный Эрни живет у себя на ферме.
— Не в рифму.
— Хорошо, — говорю я. — Наш друг дядюшка Пол однажды упал под стол.
— А знаешь, он действительно как-то раз упал — только с мотоцикла.
А я уж и забыл, что у меня есть настоящий дядя.
— А почему он упал с мотоцикла?
— Случайно. Его отвезли на «скорой помощи» в больницу, и врачи его вылечили.
— А они его резали?
— Нет, нет, они просто наложили ему на руку гипс, чтобы она не болела.
Значит, больницы и мотоциклы существуют на самом деле. Я думаю, у меня разорвется голова ото всех этих новых вещей, в существование которых я должен поверить.
В комнате совсем темно, только там, где окно, чуть-чуть светлее. Ма говорит, что в городе всегда есть свет — от уличных фонарей и лампочек на домах.
— А где этот город?
— Вон там, за стеной, — говорит она, показывая на стену, у которой стоит кровать.
— Я смотрел в окно, но никакого города там не увидел.
— Да, и из-за этого ты на меня сердишься.
— Я на тебя не сержусь.
Она целует меня в ответ.
— Наше окно глядит прямо в небо, а большая часть вещей, о которых я тебе рассказала, находится на земле. Для того чтобы их увидеть, надо иметь боковое окно.
— Тогда давай попросим, чтобы он принес нам в воскресенье боковое окно.
Ма издает короткий смешок. Я уж и забыл, что Старый Ник больше не придет. Может, мой леденец на палочке был его прощальным воскресным подарком.
Я думал, что заплачу, но вместо этого громко зевнул.
— Спокойной ночи, комната, — говорю я.
— Что, уже пора спать? Отлично. Спокойной ночи, — говорит Ма.
— Спокойной ночи, лампа и шарик. — Я жду, что скажет Ма, но она молчит. — Спокойной ночи, джип и дисташка. Спокойной ночи, ковер и одеяло. Спокойной ночи, клоп, и прошу тебя, не кусайся.
Меня будит непрекращающийся шум. Мамы в кровати нет. В окно просачивается свет, воздух по-прежнему ледяной. Я свешиваюсь с кровати и вижу Ма, которая сидит на полу и непрерывно стучит по нему рукой — бам-бам-бам.
— Что плохого сделал тебе пол?
Ма перестает стучать и переводит дыхание.
— Мне надо что-нибудь лупить, — говорит она, — но я не хочу ничего разбить.
— Почему?
— На самом деле я бы с удовольствием что-нибудь разбила. Я с удовольствием разбила бы все.
Мне это совсем не нравится.
— А чем мы будем завтракать?
Ма смотрит на меня, потом встает, подходит к кладовке и достает один бублик.
— Я думаю, это наш последний бублик, — говорит она и отламывает себе четвертую часть — есть ей не хочется.
Когда мы выдыхаем, изо рта идет пар.
— Это потому, что сегодня холоднее, чем вчера, — объясняет Ма.
— А ты говорила, что холоднее уже не будет.
— Прости меня, я ошиблась.
Я доедаю бублик.
— А у меня по-прежнему есть бабушка, дедушка и дядя Пол?
— Да, — отвечает Ма, улыбаясь.
— А они что, на небесах?
— Нет, нет. — Она кривит рот. — Не думаю, что они уже там. Пол всего на три года старше меня, ему сейчас уже двадцать девять лет.
— Знаешь, они все здесь, — шепчу я. — Только они прячутся от нас.
Ма оглядывает комнату:
— Где?
— Под кроватью.
— Ну, туда они просто не залезут. Их ведь трое, и они все очень большие.
— Как бегемоты?
— Нет. Поменьше.
— Может, они в шкафу?
— С моими платьями?
— Да, и когда мы слышим стук, это значит, что они сбрасывают вешалки.
Лицо у Ма становится скучным.
— Я пошутил, — говорю я.
Она кивает.
— А они могут когда-нибудь прийти сюда?
— Как бы мне этого хотелось, — отвечает она. — Я молюсь об этом каждую ночь.
— Я ничего не слышал.
— Я молюсь про себя, — говорит Ма.
Я и не знал, что она молится про себя и я не могу ее услышать.
— И они тоже этого хотят, — говорит она, — но не знают, где я.
— Ты в комнате вместе со мной.
— Но они не знают, где находится наша комната, а о тебе вообще не подозревают.
Как странно!
— Они могут посмотреть на карту Доры, и, когда они придут, я неожиданно выскочу, чтобы их удивить.
Ма вроде бы смеется, а вроде нет.
— Нашей комнаты нет ни на одной карте.
— Ты можешь сообщить им по телефону.
— А у нас его нет.
— Можешь попросить, чтобы он принес нам его в воскресенье. — Тут я вспоминаю, что с нами произошло. — Если, конечно, Старый Ник уже не сердится на нас.
— Джек, он никогда не принесет нам ни телефона, ни окна. — Ма берет меня за большие пальцы и сжимает их. — Мы — словно люди из книги, и он никому не позволит ее прочитать.
Потом мы бегаем по Дорожке. Трудно передвигать стол и стул руками, которые ничего не чувствуют. Я три раза пробегаю туда и обратно, но никак не могу согреться, пальцы моих ног совсем онемели. Мы играем в трамплин, карате, ки-я, потом я снова предлагаю игру в гороховый стебель. Ма соглашается, но с условием, что я дам обещание не капризничать, если ничего не увижу. Я взбираюсь на стол, потом на стул, оттуда — на мусорное ведро, даже не покачнувшись. Я хватаюсь за края крыши, там, где она соединяется с окном, и так напряженно вглядываюсь сквозь соты в голубое небо, что невольно моргаю. Через некоторое время Ма говорит, что ей надо спуститься вниз и приготовить обед.
— Только без овощей, пожалуйста, мой живот их не вынесет.
— Но мы должны съесть их, пока они не начали портиться.
