Одень свою семью в вельвет и коттон - Седарис Дэвид (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗
Там были целые страницы слайдов, и все с отвратительными надписями. Фотографии были тоже испоганены. Вот я младенцем, с выцарапанным на лбу словом гамняный. Вот моя мама сразу после свадьбы с вырезанными глазами собирает крабов. В куче также лежали все маленькие подарки, принятые с притворной благодарностью, конверты и открытки, даже салфетки, покореженные и изувеченные.
Я все собрал и пошел прямо к матери Бренди. Было два часа дня, а она вышла в короткой ночной рубашке, похожей на те, которые носят для занятий карате. Для нее было утро, и она стояла и пила колу из высокого стеклянного бокала.
– Твою мать, – сказала она. – Кажется, мы об этом уже говорили?
– Ну, на самом деле, нет. – Мой голос был выше обычного и срывался. – На самом деле, мы еще об этом не говорили.
Я считал себя посторонним в этом квартале, кем-то в роде миссионера среди дикарей, но запыхавшийся, с паутиной в волосах, я вписывался в него.
Мама Бренди взглянула на мерзкую кипу в моей руке, хмурясь так, словно я хотел им это продать.
– Знаешь что? – сказала она. – Мне этого сейчас не надо. Нет, знаешь что? Мне этого не надо, точка. Думаешь, мне легко содержать ребенка? У меня нет никого, кто бы мне помог, – ни мужа, ни няньки, никого, я здесь одна, ясно?
Я попытался вернуть разговор к прежней теме, но для мамы Бренди другой темы не существовало. Все упиралось в нее: «Я работаю в свою смену и должна прикрывать сраную Кэти Корнелиус, а в мой выходной какой-то пидар придалбывается ко мне из-за фигни, о которой я даже не знаю? Так не пойдет. Не сегодня, так что пойди найди кого-то другого и гавкай
на него».
Она грохнула дверью перед моим носом, и я остался в коридоре, спрашивая себя: «Кто такая Кэти Корнелиус? Что только что произошло?»
В последующие дни я в уме прокручивал разговор снова и снова, придумывая всевозможные смелые и разумные слова, которые мне следовало сказать тогда. Что-то типа: «Эй, это не я решил завести ребенка?» или «Меня не колышет, что ты должна прикрывать сраную Кэти Корнелиус».
– Это ничего бы не изменило, – сказала моя мама. – Женщина такого типа считает себя жертвой. Все против нее, что бы ни произошло.
Я был так зол и взбудоражен, что съехал с квартиры и переехал жить к родителям на другой конец города. Мама возила меня к ИХОПу и назад, точно по расписанию, но все было не так, как прежде. На велосипеде я предавался собственным мыслям, а теперь она читала мне лекции по дороге туда и обратно. «Что ты рассчитывал получить, пустив эту девчонку в свою квартиру? И не говори мне, что хотел изменить ее жизнь, пожалуйста, я только что поела». Она бубнила мне об этом вечером, а потом снова поутру. «Хочешь, я отвезу тебя обратно в твой маленький развалюшный райончик?» – спросила она, но я был на нее зол и поэтому поехал на автобусе.
Я думал, хуже чем есть, быть не может, но тот вечер был ужасным. Я возвращался из ИХОПа и шел мимо двери Бренди, когда услышал ее шепот: «Пидар». Она приложила рот к замочной скважине, и голос ее звучал хило и мелодично. Таким я всегда представлял голос мотылька. «Пидар. Что такое, пи-дар? Что-то не так, а?»
Она засмеялась, когда я ввалился в свою квартиру, а потом выбежала на крыльцо и стала кривляться возле двери в мою спальню: «Малютка-пидар, малютка-ябеда. Думаешь, ты очень умный, но ты ни хрена не знаешь».
– Это все, – сказала моя мама. – Надо вытаскивать тебя оттуда.
Не было и речи об обращении в полицию или социальные службы, просто «Собирай свои вещички. Она победила».
– Но разве я…
– О-о, нет, – сказала мама. – Ты ее разозлил, и пути назад нет. Все, что ей надо сделать – пойти в соответствующую инстанцию и заявить, что ты к ней приставал. Ты этого хочешь? Один короткий телефонный звонок, и твоя жизнь насмарку.
– Но я ведь ничего не сделал, я голубой, не забыла?
– Это тебя не спасет, – сказала она. – Дело пойдет в оборот, и кому, как ты думаешь, они поверят: девятилетней девочке или взрослому мужику, который ловит кайф от вырезания маленьких существ из бальзаминового дерева?
– Они не маленькие существа! – заорал я. – Они люди-инструменты!
– Какая на фиг разница? В глазах закона ты просто псих с ножом, который сидит в блинном доме и пялится на чертов секундомер. Одеваешь эту девчонку в рясу и выталкиваешь ее, плачущую в три ручья, свидетельствовать – что, ты думаешь, произойдет? Добавь сюда еще мамашу, и у тебя в кармане уголовный процесс и гражданский иск.
– Ты слишком много смотришь телевизор.
– Не больше ихнего, – парировала мама, – могу тебе это гара-хрен-тировать. Думаешь, эти люди не унюхают деньги?
– Но у меня их нет.
– Они не за твоими деньгами гнались бы, – сказала она. – А за моими.
– Ты имеешь в виду за папиными. – Я все еще дулся на шутку насчет «маленьких существ» и хотел досадить маме, но не вышло.
– Я имею в виду наши деньги, – сказала она. – Думаешь, я не знаю, как прокручиваются такие дела? Я не родилась женщиной среднего возраста с толстым кошельком и достойной обувью. Боже мой, сколького же ты не знаешь. Боже мой!
Моя новая квартира была через восемь кварталов от старой и выходила окнами на первую в городе епископальную церковь. Мама внесла залог и плату за первый месяц и приехала на универсале, чтобы помочь мне собраться и перевезти вещи. Она несла коробку с легкими, как пух, фигурками из бальзаминового дерева, по пролету; ее волосы были собраны под хлопковой повязкой, и я подумал, какой она выглядит для Бренди, которая, безусловно, наблюдала через замочную скважину. Что она для нее из себя представляла? Слово «мать» не подошло бы – я не думаю, что Бренди знала его настоящее значение. Человек, который ведет тебя по пути и помогает тебе, когда ты в беде, – как бы она это назвала? Королева? Костыль? Учитель?
Я услышал шум за дверью, а затем тоненький голосок мотылька. «Сука», – прошептала Бренди.
Я залетел обратно в квартиру, но мама даже бровью не повела. «Сестренка, – сказала она, – ты и половины всего не знаешь».
Глава 11. Кровавая работа
Многие годы я занимался уборкой квартир в Нью-Йорке, и неплохо зарабатывал себе на жизнь. У моего начальника было маленькое агентство, тариф составлял пятнадцать долларов в час, из которых пять шли ему, а десять – работнику. Можно было заработать больше, работая только на себя, но мне было удобнее иметь посредника, кого-то, кто составлял расписание и в случае чего принимал удар на себя. Если что-то ломалось, наш босс заменял испорченную вещь, а если что-то было украдено, или считалось таковым, то именно он защищал наши интересы. За исключением кабинета хироманта, все мои задания касались жилых помещений – квартир и мансард, которые я посещал Раз в неделю или две. Хозяева в это время обычно работали, а в тех редких случаях, когда они были дома, старались вести себя как можно более незаметно, будто эта квартира принадлежала мне, а они были только гостями.
Одним из таких клиентов был юрист лет шестидесяти. Я убирал его квартиру больше года пока, наконец, познакомился с ним, когда он отлеживался дома после операции. У него было что-то с сердцем, и он обратился ко мне, когда я мыл его холодильник. «Не хотелось бы вас беспокоить, – сказал он, – но я собираюсь ненадолго прилечь. Я поставил будильник, но, если по какой-либо причине не проснусь, я бы попросил вас ввести это мне в анальное отверстие». Он дал мне резиновую перчатку и полупрозрачную пилюлю, наполненную янтарной жидкостью.
– Если вы не проснетесь до которого часа? – уточнил я.
– Скажем, до трех.
Он пошел в спальню, а я стал думать о том, что делать, если будильник его не разбудит. Что хуже – вводить пилюлю в анус незнакомца или чувствовать ответственность за его остановившееся сердце? Я решил, что это, как и большинство вещей, зависит от человека. Дядька никогда не жаловался на меня шефу, не просил отнести его вещи в стирку, и он проявил заботу, снабдив меня резиновой перчаткой, так почему же я должен отказывать ему в единственной просьбе?
