В долине Маленьких Зайчиков - Рытхэу Юрий Сергеевич (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
– А мне нужно. И медицинской науке это тоже нужно, – серьезно сказала доктор Наташа.
Коравье, как обычно, сидел на дровах, а рядом в коляске играл большой оленьей костью сын Мирон.
– Хочется в тундру, – признался Коравье. – Не может человек так долго вдали от стада.
– Об этом и я думаю, – обрадовался такому повороту разговора Праву. – Но в стойбище Локэ ты возвращаться не хочешь, а другие олени все колхозные. Выходит, надо вступать в колхоз. Ты видел пастухов, которые приехали. Разве они хуже тебя? А они все колхозники, даже больше того – коммунисты.
Коравье недоверчиво глянул на Праву и сказал:
– И я думаю об этом. Вот только, как это сделать, не знаю. Не готов я, наверно, быть колхозником… Многое не понимаю… Вот со мной недавно разговаривала Вээмнэу…
– Ну и что же?
– Приглашала в лечебное жилье.
– Сходи, если приглашала.
– Но она хочет, чтобы я разделся совсем… Не понимаю, что ей от меня надо. Росмунта ее хвалит; хороший доктор.
– Раз хороший доктор, отчего не показаться ей?
Коравье помолчал, потом решительно заявил:
– Не пойду. Нечего мне у нее делать.
– Это ты зря, – сказал Праву. – Она, конечно, не слепая и видит, что ты здоров. Даже очень. А она лечит людей, то есть делает их здоровыми… У нее должен быть образец здорового человека. Вот она увидела тебя. Подумала: хороший образец, надо его осмотреть, пощупать, чтобы по нему лечить людей… Я бы на твоем месте не отказывался.
Коравье заколебался:
– Я бы, пожалуй, согласился… Но только с тобой.
В тот же день Коравье в сопровождении Праву пришел в медпункт.
В сияющей белизной комнате стало тесно, как только туда вошли все трое – Праву, доктор Наташа и Коравье.
– Раздевайся, – сказала Наташа, и Коравье послушно снял верхнюю одежду, оставшись в одной рубашке.
– И рубашку снимай.
Коравье снял и рубашку.
Доктор Наташа взяла стетоскоп и приложила черный кружок, похожий на звериное ухо, к груди Коравье. Он едва сдержал себя, чтобы не вздрогнуть от холодного прикосновения. Наташа вертела Коравье и так и сяк, прикладывала звериное ухо то к груди, то к спине, стучала пальцами по ребрам… Потом велела лечь, помяла живот и попросила спустить брюки. Коравье умоляюще посмотрел на Праву. Но тот был серьезен, как будто присутствовал на важном жертвоприношении.
Измерив рост и грудную клетку, доктор Наташа разрешила измученному от напряжения Коравье одеваться.
Выйдя вместе с ним из медпункта, Праву укоризненно сказал:
– Видишь, ничего страшного не случилось, а ты боялся. Слышал, как доктор тебя нахваливала?.. И еще вот что, Коравье. Когда человек приезжает в другое стойбище, он старается жить так, как живут хозяева, а не устанавливает свои обычаи. По закону Советской власти каждый новорожденный должен быть записан в книгу, а твой Мирон еще не прошел такого обряда. Если думаешь о колхозе, то не забывай и о сыне.
– Где его записывать нужно?
– У Ринтытегина. А лицо не надо делать.
– Хорошо, посоветуюсь с Росмунтой, – кивнул Коравье.
Росмунта шла впереди, толкая коляску с Мироном, за ней, немного отстав, Коравье и Праву.
Коравье посмотрел на спину жены и тихо спросил Праву:
– А когда мне дадут такой же, как у тебя, паспорт?
– Когда хочешь. Но только раньше нужно сделать лицо, а ведь ты боишься этого…
– Ты плохо обо мне думаешь, – обиженно сказал Коравье. – Я готов хоть сейчас подставить лицо для того, чтобы с него сделали другое.
– Хорошо. Может быть, это удастся сделать даже сегодня.
В сельском Совете их встретил торжественный Ринтытегин. Он был в темно-синем костюме, на лацкане пиджака горел орден Ленина и медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Председатель был чисто выбрит, и на щеке красовалась бумажная заплатка.
Родители сели на стулья, обитые красным бархатом, и. Ринтытегин раскрыл первую, чистую страницу книги «Записей актов гражданского состояния».
– Фамилия? – спросил он по-русски и, спохватившись, тут же перешел на чукотский язык: – Как твое имя?
– Ты же меня знаешь, – удивился вопросу Коравье.
– Такой обычай, – официально ответил Ринтытегин.
– Коравье.
– Мать как зовут?
Коравье вопросительно посмотрел на Росмунту, потом на Ринтытегина.
– По обычаю кому отвечать на вопрос: мне или жене?
– Ладно, – махнул рукой Ринтытегин. – Я уже записал. А русское имя у тебя и Росмунты есть?
– Нет. Еще не взяли.
Вдруг Ринтытегин стукнул себя по лбу:
– Что я делаю?! Я же нарушил закон! Как я могу выдать свидетельство о рождении, когда не зарегистрирован брак?
Праву поймал на себе беспокойный взгляд Коравье.
– Разве нельзя сделать что-нибудь? – спросил Праву у Ринтытегина по-русски. – Не портить же праздник Коравье и Росмунте. Они получают первый советский документ, и мне кажется, не столь уж важно, что это: свидетельство о браке, паспорт или свидетельство о рождении.
Ринтытегин развел руками:
– Получается заколдованный круг: если я, действуя по инструкции, не выдам свидетельство о рождении, то окажусь бюрократом, но, с другой стороны, мне, председателю сельского Совета, неловко нарушать закон…
После долгих колебаний Ринтытегин наконец выписал свидетельство о рождении, и Коравье принял его со взволнованным и радостным видом. Он помахал красочной бумажкой перед лицом маленького Мирона:
– Смотри, ты первый из нашего стойбища, удостоенный бумаги!
Удостоенный бумаги сосал палец и что-то говорил на своем, одному ему понятном языке.
У Володькина был фотоаппарат «Зоркий» В большом чемодане, задвинутом под кровать, имелось все необходимое для съемок и печати, даже небольшой запас матовой немецкой фотобумаги для портретов. Все это Праву извлек на свет при удивленно молчавшем Володькине и сказал:
– Ты должен сфотографировать Коравье и Росмунту.
– Это приказ начальника или дружеская просьба? – шутливо поинтересовался Володькин.
– Дружеская просьба. Это нужно сделать побыстрее. Скоро приедет начальник паспортного стола райотдела милиции. Он привезет паспорта Коравье и Росмунте.
– Хорошо, сделаю, – пообещал Володькин.
Он зарядил кассету, проверил лампу-вспышку и через несколько минут объявил:
– Я готов.
– Счастливо.
Володькин ушел. Но не прошло и десяти минут, как он вернулся.
– Они хотят фотографироваться непременно в твоем присутствии!..
– Вот странные! – жаловался Володькин по дороге. – Сколько раз я у них бывал, разговаривал, а они отнеслись ко мне, как к чужому. Обидно… Только вчера Росмунта со мной откровенничала. Смотрела-смотрела на себя в зеркало, потом повернулась ко мне и спросила: «Мы с тобой, Володькин, наверно, одного племени?»
– Ну, и что ты ответил? – заинтересовавшись, спросил Праву.
– Ничего не ответил, – буркнул Володькин. – Перевел разговор на другое. Но красавица! Никогда не встречал такой женщины, честное слово!
Коравье не скрыл радости при виде Праву, тот упрекнул его:
– Что же ты, Володькина испугался?
– Мне не нравится этот глаз, – оправдывался Коравье, кивая на объектив. – Может быть, ты сам раньше попробуешь?
Володькин установил штатив и сфотографировал Праву.
При щелчке аппарата Коравье вздрогнул. Праву поднялся со стула и сказал:
– Вот и все.
Коравье внимательно осмотрел Праву и только после этого согласился сесть на стул, После него место перед фотоаппаратом заняла Росмунта. Она все время улыбалась Володькину, и ему долго не удавалось сделать снимок для паспорта, где не требуется улыбки.
Разохотившийся Володькин предложил сфотографировать и Мирона, но Коравье наотрез отказался.
Нетерпение Росмунты и Коравье увидеть свои лица на бумаге было так велико, что Володькин обещал в этот же день отпечатать снимки.
Фотографии получились на славу. Коравье разглядывал себя, затем брал фотографию Росмунты. Клал рядом маленький и большой снимок и сравнивал их.
