Норвежский лес - Мураками Харуки (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗
— Так ты это все по книге делать научилась? — пораженно спросил я.
— Я потом еще денег накопила и на настоящие банкеты ходила. Оттуда много позаимствовала. Я все быстро схватываю. Кроме того, правда, где логически мыслить надо и все такое.
— Это никто тебя специально не учил, и ты так готовишь, ну ты и молодец!
— Я правда так старалась, — сказала она и даже вздохнула. — Короче, в семье у нас в готовке никто ничего не понимал и не интересовался. Хочешь хороший нож купить или кастрюлю, а деньги у кого взять? Хватит того, что есть, говорят. Не понимают ничего. Как ножом с таким тупым концом рыбу потрошить? Но скажешь им, а они : «Чего там эту рыбу потрошить?» И все. Пришлось карманные деньги откладывать и самой все покупать : ножи, кастрюли, котлы. Представляешь? Пятнадцатилетняя девчонка копит карманные деньги, как ненормальная, чтобы котлы покупать, точильные камни, сковородки. У моих подруг денег полные карманы, так они на них себе платья красивые покупают, туфли. Несправедливо, да?
Я кивнул, расправляясь с супом из корней кувшинки.
— В первом классе старшей школы я очень хотела прибор для жарки яиц купить. Такая вытянутая тонкая медная штука, чтобы яйца в ней жарить для яичного супа. Так я ее на деньги купила, на которые новый лифчик хотела купить. Ну и намучалась тогда! Три месяца в одном лифчике ходить пришлось. Представляешь? Вечером постираю, высушу кое-как, утром опять в нем иду. Иногда он просохнуть не успевал, так это такая трагедия. В мире хуже ничего нет, чем в мокром лифчике ходить. Особенно как подумаешь, что это из-за прибора, которым яичный суп готовят.
— Да уж наверное, могу представить. — кивнул я, смеясь.
— Поэтому, когда мама умерла, хоть и нехорошо так говорить, даже обрадовалась. Можно стало денег тратить, сколько надо, покупать, что захочешь, и теперь у меня посуды навалом. Папа ведь совсем не контролирует, как мы деньги тратим.
— А когда твоя мама умерла?
— Два года назад, — коротко ответила она. — Рак, опухоль в мозгу. Полтора года в больнице пролежала, мучалась много, а потом вся будто лекарствами пропиталась, так и умерла, как под наркозом. Что тут сказать, хуже смерти не придумаешь. И она мучается, и вокруг все страдают. В доме поэтому ни копейки не было. Уколы надо делать по двадцать тысяч иен каждый, ухаживать кто-то за мамой должен, вот так оно и получалось. Мне школу пропускать пришлось, чтобы за мамой ухаживать, в общем, кошмар. да еще...
Она начала было что-то говорить, но на полуслове замолчала, точно передумала, положила палочки для еды на стол и вздохнула.
— Разговор какой-то грустный получился ни с того, ни с сего. И чего я об этом заговорила?
— Ты про мокрый лифчик начала.
— Вот это тот самый суп и есть. Всю душу в него вложила. — сказала она проникновенно.
Я доел свою порцию и почувствовал, что объелся. Она ела не особо много. «Пока готовишь, уже от этого сытым становишься», сказала она и отодвинула тарелку первой.
Когда мы закончили есть, она убрала посуду и вытерла стол. Потом принесла откуда-то пачку «Мальборо», вынула из нее одну сигарету, прикурила от спички. Она взяла в руки бокал с нарциссами и рассматривала их какое-то время.
— По-моему, и так неплохо. В вазу можно и не переставлять. Кажется, будто у реки поблизости нарвала и в первый попавшийся стакан поставила.
— У реки перед станцией Оцука нарвала, — сказал я.
Она рассмеялась.
— Ты какой-то непонятный. То ли шутишь, то ли серьезно говоришь.
Она докурила сигарету где-то до половины, подперев рукой подбородок, затем с усилием раздавила окурок в пепельнице. Потом стала тереть пальцами глаза, точно в них попал дым.
— Девушка должна сигарету поизящнее тушить, — заговорил я. — А то прямо некультурно как-то. Не надо ее силой гасить, берешь и тушишь потихонечку, с краешку начиная. Не надо ее так давить. А то как-то слишком получается. И никогда не надо из носа дым выпускать. И нормальные девушки, когда с парнем вдвоем обедают, про то, как три месяца в одном лифчике ходили, не рассказывают.
— А я вот такая, — сказала она, потирая переносицу. — Не получается у меня курить, как надо. Иногда балуюсь просто, а привыкнуть не могу. Еще что скажешь?
— Девушки «Мальборо» не курят.
— Какая разница? Какие не кури, одна и та же гадость.
Она покрутила твердую пачку «Мальборо» в руках.
— С прошлого месяца курить стала. Честно говоря, не то что сильно курить хотелось, просто из любопытства.
— А что вдруг решилась?
Она сложила руки на столе и на минуту задумалась.
— Ну как что... А ты куришь?
— В июне бросил.
— Почему?
— Да надоело. Кончились ночью сигареты, например, и мучаешься потом, и все такое. Вот и бросил. Не особо люблю от чего-то вот так зависеть.
— Вот с виду и не скажешь, а ты, оказывается, на вещи так серьезно смотришь, да?
— Не знаю, может и так. Потому, может, и люди ко мне особо не тянутся, из-за характера такого. Всегда такой был.
— Это потому, что кажется, что тебе все равно, что ты кому-то не нравишься. Некоторые, может быть, тебя и не любят поэтому, — сказала она неуверенно, подперев подбородок рукой. — А вот мне нравится с тобой говорить, и как ты говоришь по-особому. Вот как сейчас : «Не особо люблю от чего-то зависеть».
Я помог ей помыть посуду. Стоя рядом с ней, я спросил ее, протирая тряпкой и ставя в сушилку посуду, которую она уже помыла :
— А твои все куда ушли сегодня?
— Мама на кладбище. Умерла два года назад.
— Это я уже слышал.
— Сестра с женихом встречается. На машине куда-нибудь кататься поехали, наверное. У сестры парень в автомобильной компании работает. Поэтому машины обожает. А я не очень машины люблю.
Она ненадолго опять замолчала и продожала мыть посуду, а я молча продолжал ее вытирать.
— А папа... — заговорила она снова через некоторое время. — Папа шесть месяцев назад уехал в Уругвай и не вернулся.
— Уругвай? — удивился я. — В Уругвай зачем?
— Папа хотел в Уругвай эмигрировать, дурак. Человек, с которым он в армии дружил, там завод держит, вот он и думал, видно, что сможет там устроиться как-нибудь. Сказал как-то вдруг об этом, потом сел один на самолет и улетел. Уж как мы его только ни отговаривали. Ну что в таком месте делать, ты и языка-то не знаешь, да и не был нигде никогда, кроме Токио. Но все напрасно. У папы явно сильный шок был от того, что мама умерла. Вот что-то с головой и случилось, видно. Так сильно папа маму любил. Честно.
Я смотрел на нее, открыв рот, не в силах что-то сказать.
— Знаешь, что папа нам с сестрой сказал, когда мама умерла? Он сказал : «Мне сейчас так обидно. Чем вашу маму потерять, да лучше бы я вас обеих потерял». Мы так растерялись, что сказать не могли ничего. А ты бы смог? Как бы там ни было, но такое сказать... Конечно, потерять человека, которого больше всех любил, это тяжело, грустно, больно, я все понимаю. Мне его жалко. Но разве можно родным дочерям сказать, да лучше бы вы взамен умерли, разве не так? Это не черезчур разве?
— Ну да.
— Нам же это неприятно. В общем, все у нас в семье какие-то не такие. Все с какими-то странностями.
— Похоже на то, — согласился я.
— И все-таки, это здорово, когда один человек другого любит, правда? Когда жену любит так, что дочерям может сказать, лучше бы вы вместо нее умерли...
— Ну, если так посмотреть, может оно и так.
— И вот, в Уругвай уехал. А нас бросил.
Я вытирал посуду, ничего не говоря. Когда я все вытер, она аккуратно расставила посуду по полкам.
— И что, от отца вестей нет?
— Раз только открытка с картинкой пришла. В марте. Но никаких подробностей не было. Очень, мол, жарко, фрукты совсем не такие вкусные, как думал, и все типа такого. Бред какой-то. да еще открытка была с каким-то дурацким осликом на картинке. С головой у нашего папы не все в порядке. даже про этого не то друга, не то знакомого, ни слова — нашел его, не нашел. В конце было, правда, написано, что когда малость на ноги станет, нас с сестрой заберет. И с тех пор ни строчки. Я письмо ему написала, даже не ответил.
