Какого года любовь - Уильямс Холли (книги онлайн полные .txt, .fb2) 📗
По дороге домой она забилась в угол такси и уставилась в окно, в то время как Берти, делая вид, что не замечает ее настроения, продолжал вещать голосом до того бодрым, что это бесило так же, как если бы он тер пальцем воздушный шарик.
– Разве Пол не молодец? Я думаю, его мысли о пьесе весьма… весьма проницательны.
– Ну, разумеется.
– Разве нет?
– Он очень уверен в себе.
– Ну, а как же иначе? Как редактировать книги, если не уверен в своей правоте…
– Да, действительно.
– А сама ты что думаешь насчет того, что он сказал?
– Разве это имеет значение?
– Ну а как же…
– Не имело, когда он меня оборвал.
– Да ладно, это просто бесцеремонность живого общения – не хочешь же ты, чтобы тебе выделили время, будто ты в дискуссионной команде?
– Ну, в дискуссионной команде я никогда не была, так что откуда бы мне такое знать, верно? Я же не училась в университете, как Дженнифер.
– Летти… Дженнифер – прекрасная собеседница.
– Да, когда разговаривает с тобой.
– А с тобой?
– А со мной – нет.
– Тебе что же, не нравится никто из моих друзей?
Ночь и тишина, только урчит мотор.
И все‐таки, как ни удручали Летти ресторанные трапезы и вечеринки, это было лучше, чем другой доступный ей вариант. Одна с позолоченным краем тарелка, одна свернутая салфетка, один бокал. Над ней высится Клара. Ухмыляясь, с содроганием подозревает порой Летти. Пышногрудая говорливая Клара хихикает с трубочистом и молочником, имеет троих детей и, конечно же, в мыслях не держит отказать в удовлетворении мужу. Никаких трепетных сомнений по поводу замужества или того, хотелось ли ей вообще этих детей рожать.
Натянув на лицо одеяло, Летти сомкнула веки покрепче. Силясь ни звука не издать, проглотила тихий всхлип, который застрял у нее в горле, и не справилась, судорожно вздохнула.
Берти, услышав это, открыл было рот, чтобы заговорить, – но что сказать, не нашел.
Глава 11
Август 1950 года
Была поздняя весна или, может, начало лета, когда Летти заметила, что Берти частенько стал упоминать некую Марго Бонд. Стивен Слендер пригласил Берти на вернисаж: Марго открыла собственную галерею – “не на Бонд-стрит, конечно, это было бы слишком абсурдно” – на деньги, которые унаследовала после смерти мужа, погибшего за две недели до окончания войны.
Летти не особенно взволновалась: Берти имел склонность время от времени впадать в раж по поводу новообретенных знакомых. Но потом как‐то вечером на приеме в Королевской академии она увидела, как взгляд Берти то и дело скользит от выступающих к рыжеволосой особе лет на пятнадцать-двадцать постарше, чем они, с пухлыми бедрами и бюстом, приличествующим среднего возраста хорошо упитанным дамам.
Вот после этого Летти отметила, что часто произносимое “Марго Бонд” всегда звучит сразу и слишком легко, и слишком значимо в устах ее мужа. “Отличные отзывы о новой выставке в галерее Марго Бонд”, “Марго Бонд тоже была там вчера вечером, интересный у нее взгляд на пьесу Реттигена [13]”.
Ее это почти позабавило, так было глупо, по своей воле, безо всякого понукания упоминать ту, кем он явно был увлечен. Казалось, его несло, он не мог с собой совладать, как бывает, когда постоянно трогаешь языком больной шаткий зуб.
Но если вспомнить, когда именно в доме впервые раздалось имя Марго Бонд, Летти не могла, она определенно заметила, когда Берти перестал его произносить. Молчание его было куда громче.
И все же почему‐то она никак не могла в это поверить. Нет, не Берти, он бы не стал.
И вот теперь совершенно уверилась в противном.
Был сырой августовский день, и что‐то в затяжной влажной жаре было такое, что к вечеру Летти стало невмочь усидеть дома. В последний момент она решилась составить Берти компанию за ужином, устроенном Стивеном Слендером в одном из ресторанов, где его сподвижники часто встречались.
Сподвижники, до того без умолку перебрасывающиеся громкими и быстрыми репликами, заметно притихли, когда, сильно опоздав, прибыла Марго Бонд, вошла и заняла единственное свободное место. Напротив Летти.
Усевшись, подняла бокал, приветствуя, надо полагать, всех присутствующих, и тут Летти заметила, как глаза Марго и Берти встретились через стол и что‐то в них промелькнуло; взгляд, которым они обменялись, был как обещание, как подарок. А потом взор Марго переметнулся на Летти, и обе они на миг впились друг в друга, безмолвно.
И Летти почудилось, что стены ресторана внезапно взметнулись ввысь, а она, Летти, осталась одна на дне глубокого колодца, и общая болтовня доносится откуда‐то издали, отдаваясь эхом.
Марго привстала, чтобы всем наполнить бокалы. Жест был экстравагантный, и Летти, поначалу подумав, что продиктован он, может быть, смущением или чувством вины, не смогла не заметить, как эффектно позволило это Марго продемонстрировать свои стати. Платье цвета фуксии скроено было так смело, что под мышками и над вырезом сливочно выпирала плоть.
Тем не менее, доливая Летти вино, в глаза ей Марго больше не посмотрела, вместо этого пробормотав молодому человеку, сидевшему с ней рядом, что именно намерена заказать на десерт.
Плотное, пряное красное вино обратилось в кислоту на губах Летти.
Берти, по видимости увлеченный разговором об Олдосе Хаксли, который вел с соседом, уж очень усердствовал с мимикой. На деле он почти ни слова не слышал: все внимание его было обращено к Летти. Та сидела, впившись взглядом в объеденную куриную тушку, которая стояла в центре стола, и сероватые ее кости сходились вверху хрупкой, ломкой дугой.
Заметила ли она?
– Да, я понимаю, – отозвался Берти на рассуждение насчет утопий и антиутопий, но поглощен он был тем, чтобы еще раз поймать взгляд Марго, да так, чтобы Летти этого не заметила.
Это оказалось недостижимо – сидели они за столом так, что образовали почти треугольник.
Берти считал, что сердце его заколотилось бешено в тот момент, когда вошла Марго. Но фактически сбилось оно с обычного ритма сразу после того, как Летти объявила, что, пожалуй, в конце концов, приедет ужинать в ресторан.
Познакомившись с Марго, Берти полагал, что она движется в орбите Стивена Слендера. Стивен был из тех мужчин-маяков, которым довольно было направить луч своего внимания на женщину, чтобы тут же привлечь ее к себе: продавщицы, секретарши, балерина, жена министра… все сдались добровольно, и все быстро были отброшены.
Но однажды в концертном зале Марго поймала взгляд Берти – как раз звучала томительная сарабанда из Пятой сюиты для виолончели Баха. И когда Марго ловила ваш взгляд и удерживала его, тут уж было не отвертеться. Что‐то плотское, сластолюбивое крылось в ее тяжелых веках, в пристальном внимании больших глаз, в том, как припухла под ними кожа.
Берти обнаружил, что всякий раз, когда в течение следующих недель он сталкивался с Марго – причем, безусловно, чаще, чем объяснялось бы простым совпадением, – приглашение, крывшееся в зрительном с ней контакте, или след ее пальцев на руке после того, как она касалась его, чтобы подчеркнуть что‐то сказанное, мигом вгоняли его в смущение и вызывали эрекцию. Ее зрелость – у нее был тихий смех, твердые мнения и вкус к дорогим вещам – заставляла его чувствовать себя мальчишкой. Он даже робел. И к тому ж волосы его рядом с ней то и дело сваливались ему на глаза.
А Стивен усугублял ситуацию и, стоило Марго появиться, всякий раз подталкивал Берти локтем. Стивена это забавляло. Наконец‐то Берти попался! Приятели давно уж, когда дело касалось противоположного пола, посмеивались над его “высокими нравственными установками”.
Мужчины его круга, вопреки всем их прекраснодушным речам о правах женщин, совсем не прочь были усадить официантку к себе на колени или напористо приударить за чужой женой. Берти в таких случаях держался особняком, отстраненно посмеивался, прикрывал так, из вежливости, неодобрение. Он верил, что, прежде чем взяться усовершенствовать мир, нужно поработать над собой, над своим поведением. Верил, что нельзя подобрать человека, использовать его, а потом за ненадобностью отставить просто потому, что тебе так захотелось. Или пренебречь верностью в брачном союзе по той лишь причине, что дела складываются непросто.
