Остаток дня - Исигуро Кадзуо (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
Насколько я мог наблюдать, мсье Дюпон не принимал участия в прениях, а по его угрюмому виду трудно было сказать, слушает ли он выступающих или погружен совсем в другие мысли. Помнится, когда мне случилось покинуть гостиную посреди выступления одного из немецких джентльменов, мсье Дюпон вдруг поднялся и вышел следом.
– Дворецкий, – произнес он, едва мы оказались в холле, – нельзя ли устроить, чтобы мне перебинтовали ноги? Так больно, что я уже не воспринимаю, о чем говорят эти господа.
Вспоминаю, что я послал мисс Кентон призыв о помощи – естественно, с курьером, – и оставил мсье Дюпона в бильярдной дожидаться сиделки, когда по лестнице торопливо спустился перепуганный старший лакей с сообщением, что отцу стало плохо на втором этаже.
Я поспешил наверх и, повернув с площадки, увидел необычную картину. В дальнем конце коридора, перед большим окном, за которым стоял дождливый серый день, четко вырисовывалась фигура отца, замершего в странной позе и словно совершавшего некий церемониальный обряд. Он опустился на одно колено и склонил голову; казалось, он подталкивает стоящую перед ним тележку, которая почему-то упрямо не двигается. Две горничные стояли на почтительном удалении от него, с ужасом взирая на эти усилия. Я подошел к отцу, разжал пальцы, которыми он цеплялся за край тележки, и опустил его на ковер. Глаза у него были закрыты, лицо мертвенно-бледное, на лбу выступили капельки пота. Послали за слугами, прикатили инвалидное кресло, и отца доставили в его комнату.
После того как отца уложили в постель, я растерялся, не зная, как поступить. С одной стороны, мне не хотелось бы оставлять отца в таком положении, с другой – я больше не мог терять ни минуты. Пока я нерешительно топтался в дверях, появилась мисс Кентон. Она заявила:
– Мистер Стивенс, в данный момент у меня чуть больше времени, чем у вас. Если угодно, я посижу с вашим отцом. Я провожу к нему доктора Мередита и дам вам знать, если доктор найдет что-то серьезное.
– Спасибо, мисс Кентон, – ответил я и ушел.
Когда я вернулся в гостиную, какой-то священник рассказывал, как страдают бедные берлинские дети. Меня ждали: требовалось снова налить гостям чай или кофе, чем я незамедлительно и занялся. Некоторые джентльмены, как я заметил, пили спиртное, а один или двое закурили, несмотря на присутствие дам. Помнится, я как раз выходил из гостиной с пустым чайником, когда меня остановила мисс Кентон. Она сообщила:
– Мистер Стивенс, доктор Мередит сейчас уезжает.
Не успела она закончить, как я увидел в холле доктора, который надевал макинтош и шляпу, и подошел к нему все с тем же чайником в руке. Доктор сердито на меня посмотрел.
– Ваш отец не очень хорош, – сказал он. – Если станет хуже, немедленно вызывайте меня.
– Да, сэр. Благодарю вас, сэр.
– Сколько лет отцу, Стивенс?
– Семьдесят два, сэр.
Доктор Мередит подумал и повторил:
– Если станет хуже, немедленно вызывайте меня.
Я еще раз поблагодарил и проводил доктора до дверей.
В тот же вечер, перед самым обедом, я нечаянно услышал разговор между мистером Льюисом и мсье Дюпоном. Мне зачем-то понадобилось подняться в комнату мсье Дюпона. Я хотел постучать, но сперва, по своему обыкновению, остановился и прислушался, чтобы, не дай Бог, не явиться в самый неподходящий момент. Для вас эта маленькая предосторожность – дело, может, и непривычное, но я к ней всегда прибегаю и готов ручаться, что ею широко пользуются лица многих профессий. То есть это никакая не уловка, и лично я совсем не собирался подслушивать столько, сколько пришлось в тот вечер. Однако судьба распорядилась иначе. Приложив ухо к дверям мсье Дюпона, я услышал голос мистера Льюиса; не припомню, какие слова первыми до меня донеслись, но интонация, с какой их произнесли, заставила меня насторожиться. Я слышал все тот же неторопливый сердечный голос, которым американский джентльмен успел со дня приезда многих обворожить, однако на сей раз в интонациях этого голоса безошибочно угадывался некий тайный умысел. Это открытие наряду с тем фактом, что мистер Льюис находился в комнате у мсье Дюпона и, вероятно, обращался именно к этому столь жизненно важному для успеха конференции лицу, удержало мою руку и побудило прислушаться.
Двери у спален в Дарлингтон-холле довольно толстые, так что услышать разговор полностью я, разумеется, не мог; по этой причине мне трудно сейчас передать, что именно я услышал, как, впрочем, трудно было и тогда, когда вечером того же дня я докладывал об этом случае его светлости. Тем не менее это вовсе не значит, что я не получил достаточно ясного впечатления о происходившем за дверями комнаты мсье Дюпона. Американский джентльмен фактически утверждал, что лорд Дарлингтон и другие участники конференции «обрабатывают» мсье Дюпона; что последнего специально просили приехать к самому началу, чтобы остальные успели до его приезда обсудить важные проблемы; что даже после его прибытия можно было наблюдать, как его светлость проводит краткие собеседования один на один с наиболее влиятельными делегатами за спиной у мсье Дюпона. После этого мистер Льюис пустился пересказывать отдельные замечания, которые слышал от его светлости и других гостей за обедом в первый же день по прибытии в Дарлингтон-холл.
– Если уж совсем откровенно, сэр, – говорил мистер Льюис, – меня ужаснуло их отношение к вашим соотечественникам. Они употребляли такие слова, как «презрение» и «все более варварски». Да, да, я их записал в дневнике всего несколько часов спустя.
Мсье Дюпон бросил в ответ короткую фразу, которую я не расслышал, и мистер Льюис продолжал:
– Позвольте сказать вам, сэр, что я был в ужасе. Разве можно так отзываться о союзнике, вместе с которым всего несколько лет назад сражался плечом к плечу?
Сейчас уже и не помню, постучался я в конце концов или нет; учитывая тревожный характер услышанного, я, вероятней всего, посчитал нужным удалиться. Во всяком случае, я ушел раньше – как мне вскоре пришлось объяснять его светлости, – чем услышал что-нибудь, что позволяло судить об отношении мсье Дюпона к речам мистера Льюиса.
На другой день дискуссия в гостиной, судя по всему, разгорелась с новой силой, а перед ленчем острые реплики так и сыпались со всех сторон. У меня сложилось впечатление, что высказывания приобрели обвинительный характер и все решительнее и непосредственней адресовались креслу, где восседал мсье Дюпон, теребя бородку и отмалчиваясь. Всякий раз, как объявляли перерыв, я замечал – и его светлость, разумеется, тоже, и не без тревоги, – что мистер Льюис мигом уводил мсье Дюпона в какой-нибудь уголок и они начинали о чем-то вполголоса совещаться. Я хорошо помню, как однажды, сразу после завтрака, застал обоих джентльменов украдкой беседующими в дверях библиотеки, и мне определенно показалось, что, заметив меня, они тут же умолкли.
Тем временем отцу не было ни лучше и ни хуже. Насколько я понял, он большей частью спал; спящим я его и находил, когда, выкроив минутку, поднимался в его комнатушку под крышей. Первая возможность с ним перемолвиться выпала мне только к вечеру на второй день после того, как он снова слег.
Отец и на этот раз спал, когда я вошел. Но горничная, которую мисс Кентон прислала сидеть с ним, завидев меня, встала и принялась трясти его за плечо.
– Вот глупая! – воскликнул я. – Немедленно перестань!
– Мистер Стивенс наказал его разбудить, сэр, если вы придете.
– Пусть спит. Переутомление – оно его и уложило.
– Он непременно велел, сэр, – ответила девушка и снова потрясла отца за плечо.
Отец открыл глаза, повернул голову на подушке и поглядел на меня.
– Надеюсь, папеньке уже полегчало, – сказал я.
Он помолчал, не сводя с меня взгляда, и спросил:
– Внизу все под присмотром?
– Положение довольно сложное. Сейчас самое начало седьмого, так что папенька вполне может представить, что творится на кухне.
