Зимняя война в Тибете - Дюрренматт Фридрих (книги читать бесплатно без регистрации полные txt) 📗
– Джонатан, кати в угол, – проговорил он, с трудом ворочая языком. Существо поехало к стене пещеры и принялось что-то выцарапывать на скале. – Джонатан у нас философ, – объяснил командир и глянул на меня. Тут его осенило. – Ганс, дурачок, – захохотал он хрипло, – неужто ты меня не помнишь? Это я, твой бывший командир. – Он засветился счастьем. – Я ведь тогда пробился в Брегенц. Поди-ка сюда.
– Ваше превосходительство… – пробормотал я.
Я подошел, он прижал мою голову к потной груди.
– Вот и ты здесь, – продолжал он сипеть мне в ухо. – И ты здесь, сукин ты сын.
Он ухватил меня за волосы и принялся мотать мою голову из стороны в сторону.
– Было бы удивительно, если б Администрация приручила моего паренька. Солдат всегда останется солдатом. – И он наградил меня таким пинком, одновременно выпустив из объятий, что я налетел на подвешенного, который громко застонал и закачался туда-сюда, будто язык огромного колокола.
Я поднялся. Мой бывший командующий хохотал.
– Сигару мне, скотина! – заорал он на наемника, который меня привел. – Я уже выкурил свою порцию.
Наемник молча подал ему сигару, затем вытащил записную книжку и, заглянув в нее, заявил:
– Вы должны мне уже семь, командир.
– Ладно, ладно, – пробурчал тот и щелкнул золотой зажигалкой, резко выделявшейся на фоне его грязного мундира и чудовищного убожества пещеры.
Мне припомнилось, что я видел у него эту зажигалку еще в курортной гостинице в Нижнем Энгадине, что наполнило меня удовлетворением. Старые добрые времена не совсем миновали.
– Пошел вон, – приказал командующий моему попутчику, тот отдал честь и повернулся на сто восемьдесят градусов. В ту же секунду командующий прошил его очередью из автомата.
Потом с удовлетворением положил автомат рядом с собой на нары. Джонатан подкатил к телу и обыскал его своим правым протезом.
– Сигар у него больше нет? – поинтересовался командующий.
Джонатан покачал головой.
– И порнографического журнала тоже?
Джонатан снова покачал головой, подцепил тело крюком своей коляски и поволок его прочь.
– Теперь никто больше не знает дороги сюда, – заключил командующий, – часовые снаружи ненадежны. Они с удовольствием сбегут к неприятелю. Эта свинья тоже перебежчик. А раньше всегда приносил мне порнографию.
Тут он уставился на висящего голого мужчину.
– Ганс, – проговорил он, выпуская удушливый сигарный дым, – дурачок, ты, кажется, удивлен, видя здесь вот этого. Армия – надеюсь, ты это еще не забыл – не жалует живодеров, и ты, конечно, еще не забыл, что твой старый командир тоже не живодер. Я любил солдат как своих детей, и наемников я тоже люблю как своих детей.
– Так точно, ваше превосходительство! – отчеканил я.
Он кивнул мне, шатаясь подошел к стене и помочился рядом с Джонатаном, который уже вернулся и снова царапал что-то на стенке.
– Когда человек голым болтается на веревке, – приговаривал он, справляя нужду, – это задевает мои чувства, так ведь, Ганс, ты же порядочный парень и знаешь, как я сочувствую этому типу. Я сентиментальный. А сентиментальность – человеческое свойство. Животные не сентиментальны. Стоять по стойке «смирно», когда я с тобой разговариваю.
Я вытянулся.
– Так точно, ваше превосходительство.
Старик обернулся, застегнул брюки и, прищурившись, глянул на меня.
– Ну, Ганс, – спросил он, – что ты думаешь об этой вонючей собаке? Почему он здесь висит?
Я задумался.
– Он пленный, ваше превосходительство, – предположил я, все еще стоя навытяжку. – Враг.
Командующий топнул ногой.
– Он из моей роты – наемник. Ты ведь тоже готов стать наемником, полковник?
Он смотрел на меня молча, почти враждебно, и я ответил, не шевельнувшись:
– Я на это решился.
Командующий кивнул.
– Вижу, ты все тот же бравый парень, шалопай, готовый на все, как тогда, в курортной гостинице. Теперь смотри хорошенько, малыш, что я буду делать.
Покачиваясь, он медленно направился на середину пещеры и потушил горящую сигару о живот висящего.
– Ну вот, теперь ты тоже можешь помочиться, – проговорил командующий.
Наемник только застонал в ответ.
– Бедный парень больше не может мочиться, – сказал командующий, – а жаль.
И он качнул его.
– Ганс, – обратился ко мне командующий.
– Да, ваше превосходительство?
– Эта собака болтается здесь уже двенадцать часов, – сказал он и снова толкнул висящего. – Но он храбрый пес, отличный вояка, сынок, которого я люблю.
Он подошел ко мне почти вплотную. Старый великан был выше меня на целую голову.
– Знаешь ли ты, кто сотворил это свинство, сынок? – угрожающе спросил он.
– Нет, ваше превосходительство, – ответил я и щелкнул каблуками.
Командующий молчал.
– Я, дорогой, – сказал он грустно. – А знаешь почему? Потому что мой сыночек вообразил себе, будто врагов больше нет. Возьми автомат парень. Это лучший выход для моего сыночка.
Я разрядил автомат.
Теперь перед нами качалась окровавленная туша.
– Ганс, – проговорил командующий нежно, – пошли к лифту. Я задыхаюсь тут, внизу. Мне надо опять на фронт.
Одним лифтом дело не обошлось. Первый был просто шикарный. Мы разлеглись в нем на канапе. Напротив висела картина: лежащая на животе голая девушка на канапе.
– Этот Буше у меня из старой Пинакотеки, – объяснил командующий. – Весь Мюнхен превратился в груду развалин. Рай для мародеров!
Дальше подъемники становились все проще: оклеенные картинками из порнографических журналов и с нацарапанными повсюду непристойностями. Потом лифты кончились. Мы карабкались в масках, с тяжелыми кислородными аппаратами на спине вверх, по крутым шахтам, однако командир не ведал усталости. Этот великан делался все веселее – он знал бесчисленное количество тайников, где был припрятан коньяк. Он совсем разозорничался и на самых трудных участках пути горланил с переливами на тирольский манер. Мы ползли все выше по низким галереям, взлетали в подъемных клетях и наконец оказались в командном бункере в нескольких метрах под Госаинтаном.
Спал я долго и без сновидений. Продырявив наемника из своего автомата, я сам стал наемником, впервые выполнив свой долг на службе у Администрации.
Наемник не имеет права задаваться вопросом, существует ли неприятель, по одной простой причине: это его убьет. Стоит лишь усомниться в существовании врага – даже подсознательно, – и ты больше не способен воевать. А коли подобные сомнения завели наемника так далеко, что он отваживается задать этот вопрос вслух, ему уже нет спасения; тогда командующему и остальным наемникам приходится уже спасать все. Поэтому я и горжусь, что выстрелил. Я стрелял от имени всех.
С тех пор такие вопросы больше не задавались. Зимняя война учит наемника задавать лишь те вопросы, на которые, правда, тоже нет ответа, но в которых хотя бы есть смысл. Его не интересует, кто враг, его интересует, за что он воюет и кто отдает приказы. Эти вопросы имеют смысл, а вопрос о наличии врага таит в себе искушение отрицать его существование, хотя мы с ним ежедневно деремся, хотя он существует, ибо мы его убиваем. Война без неприятеля была бы бессмысленной, была бы сплошной бессмысленностью, поэтому наемник вопросов не задает – или же он сам подставляет себя под следующую автоматную очередь: единственная возможность убедиться, которая ему остается. Другой просто нет. Передаются сообщения о фантастических победах, окончательная победа не за горами, в сущности, она уже одержана, тем не менее Зимняя война продолжается.
Наемники не знают, за что воюют, за что умирают, за что им ампутируют руки-ноги в походных лазаретах, а потом снова шлют на фронт под адский огонь: кого с грубыми протезами, крюками и гайками вместо рук, кого ослепшими, вместо лица – кровавая маска. Фронт теперь всюду. Они знают одно: идет война с врагом.
Совершаются бесчеловечные и бессмысленные подвиги, неизвестно во имя чего, наемники давно позабыли, что пошли на войну добровольно; они пытаются вникнуть в цели Зимней войны, создают фантастические идейные построения, чтобы понять, зачем нужна эта бойня и почему от нее, возможно, зависит судьба человечества. Лишь такого рода вопросы еще имеют для них значение.
