Переводчик - Евстигней И. (книги бесплатно без TXT) 📗
Наконец я захлопнул блокнот, оттолкнулся ногами от пола и впрыгнул в низкую боевую стойку. Ушуистские полукеды мягко спружинили о ковёр. Елисей лениво приоткрыл один глаз – ну-ну, хозяин, крут, крут, нечего сказать – перекатился через спину и повторил мой прыжок. Победоносно глянул на меня – извечный котовий спор, кто из нас двоих круче – и засеменил впереди меня на кухню.
Запах кофе опиумными струями вытекал из кофемолки и тут же подхватывался, закручивался по кухне свежим ночным бризом. Кофе, излюбленный напиток переводчиков и других обитателей ночного царства… сегодня сварим кенийский, который хорош и без того, с мягким послевкусием вина, а если ещё добавить в кофемолку кожистое зёрнышко кардамона и кусочек алого кайенского перца… Но на этот раз чувство тревоги, невесть откуда взявшееся и так немилосердно выдернувшее меня из сна, не исчезало и продолжало шевелиться внутри беспокойным спрутом. Что-то случилось, пока я спал. Или пока не спал? Да, это точно, что-то случилось, никаких сомнений, причём что-то ужасающе и крайне важное, что ни в коем случае нельзя было – недопустимо было упустить… но что?!
Я выложил влажновато-шоколадную пыль в старую джезву и поставил её на огонь. Город за окном сладко спал; мой любимец – единственный пирамидальный тополь, которому удалось дорасти до окна моего десятого этажа (все остальные в нашем дворе не перерастали уровня седьмого-восьмого) мягкой кисточкой-верхушкой упорно растушёвывал пастозную черноту июльского неба. Ощущение тревоги не отступало, протягивая свои скользкие щупальца из марианских впадин моего подсознания. Чёрт возьми, да что вообще происходит?!!!
Наконец в джезве мягко задышало-зашевелилось, начало приподниматься со дна, пробивая плотную пену. Я выключил огонь, плеснул тяжёлую жидкость в толстостенную чашку из чёрной глины, чтобы подольше не остывало (когда переводишь, это немаловажно, особенно в мёрзлые осенние и зимние дни, из такой чашки можно пить кофе горячим целых две-три страницы!) и плюхнулся в кресло, вытянув ноги на подоконник. Итак, попытаемся разобраться. Пряная горечь не подвела, рассеяла предутренний морок в голове, прочистила мысли безупречно, как всегда. Вчера… так, что у нас было вчера?… Нуууу… скромная по любым меркам вечеринка с друзьями… и подружками тоже… Да нет, вряд ли причина в ней. Немного водки со льдом… и чёрный ром… поболтали, потусовались… ну да, потом ещё было пиво, но ведь добротное, нефильтрованное… в «Тарантуле», где пара неплохих групп играла альтернативный рок. Потом вернулся домой, сел за перевод, потому что сроки поджимают… опять же, как всегда… Перевод? Да нет, тоже вряд ли. Обычный научно-литературный труд на ново-китайском…
Я резко подскочил. Обжигающий кофе плесканулся на ноги, мгновенно прошёл сквозь тонкие джинсы, и я едва не завопил от боли. Чёрт, чёрт, чёрт!.. Потирая на ходу то одну, то другую ногу, я бросился в комнату и начал судорожно перебирать распечатанные ночью бумаги. Да нет, нет… в русском переводе ничего необычного: первый слой – ничем не примечательная научная статья о каком-то социо-историческом исследовании процессов миграции народов в регионе Атлантики; второй слой – такой же непримечательный роман о двух китайских влюблённых, которые, преодолев впечатляющую вереницу всевозможных трудностей, к концу книги стали идеальной семейной парой. Оригинал на новокитайском? Я сгреб к себе скомканные отрезы шёлка и, стоя на коленях, принялся аккуратно раскладывать их на ковре. Тонкая ткань, причудливо разукрашенная узором иероглифов, послушно разглаживалась под ладонями, приятно холодя кожу. Вот он, отрывок, над которым я работал вчера. Так… Ничего. Предыдущий отрывок. Тоже ничего. Следующий… ещё… Ничего примечательного, и уж тем более ничего столь ужасающе важного, чтобы подскакивать среди ночи, как ошпаренному! Я усмехнулся. Да уж, как ошпаренному, точнее не скажешь… Параноик конченый…
Я восседал на полу посреди развалов китайского шелка, как удачливый в делах средневековый купец в своей процветающей лавке, перекладывая взад-вперед отливающие муаром невесомые полотнища-страницы, одаривавшие мои руки изысканной лаской. Ничего. Но откуда тогда взялась эта тревога? Я на мгновение затих и осторожно прислушался – мерзкий спрут никуда не исчез и продолжал копошиться где-то в донных глубинах моей души. Что ж, наверное, именно так и начинается безумие…
С улицы веяло покойной дремотой. Под неярким светом настенной лампы вытканное чёрной нитью тонкое кружево иероглифов сливалось в один причудливый узор, где уже невозможно было различить ни отдельных символов, ни их смыслов. Я бесцельно скользил глазами по глади вчерашнего отреза и вдруг замер, застыл, закостенел, боясь шевельнуться… Спрут, скрывавшийся в глубинах нейронных сетей, наконец-то набрался сил и хлестнул жгучим щупальцем по окаемке сознания. Только бы не упустить… Путаное прядево иероглифики растекалось на перламутровом шёлке – я читал его, не вчитываясь, видел, не вглядываясь, осознавал, не вдумываясь… «Бог… Бог…» Дальше, дальше, только не потерять эту рвущуюся под рукой, ненадежную паутинку… «Бог…что развратный юнец…» Я взмок. Ну, давай же, давай… «исполняет все прихоти… все… каждого… всех… Я встретился с ним… я узнал это… я доказал это…»
Змейки холодного пота медленно сползали по лбу. Я откинулся назад, оперся спиной о стену. Хрупкая паутинка мысли оборвалась, и я не делал попыток её восстановить. Всё это было попросту невозможно. Невозможно, и всё тут. И никаких сомнений. Никаких" может быть". Мне просто показалось… По-ка-за-лось. Да, просто показалось. На этом и остановимся. Потому как, будь это правдой, об этом бы уже знал весь мир. Да-да, весь мир. Третий слой в ново-китайском?!!! Который существовал всегда, только об этом никто не знал? Никто не знал, потому что это тщательно скрывалось? Или же начал нарождаться совсем недавно, и я был первым за пределами Поднебесной, кто это обнаружил? Ха-ха-ха! Да, именно так – три раза «ха-ха-ха»! Первооткрыватель, чёрт тебя побери!.. Перед глазами всплыла идиллическая картинка – осенний парк, укрытый ковром из охровых листьев, четкие, словно вычерченные тушью икебаны изогнутых веток в прозрачном мареве воздуха, и белеющие вдали стены больничного здания… а точнее, элитной клиники для душевнобольных переводчиков, где рано или поздно оказывается большинство моих коллег по цеху… «А чего вы хотите, молодые люди?» – худолицый человек в белом халате со скальпельно-режущим взглядом, читавший у нас в универе так называемый курс «Профилактики», разводит руками. – Чрезвычайно высокая плотность нейронов, необычайная разветвленность аксонов и дендритов, лабильность нейронных связей – в результате, способность к мгновенному перестроению нейронных сетей, а отсюда и к быстрому переключению с одной структуры сознания на другую, то есть с одного языка на другой. А это есть патология. Понимаете, молодые люди, патология. За всё в этой жизни приходится платить. Поэтому, по большому счету, это лишь вопрос времени, как скоро вы окажетесь у нас. И я здесь для того, чтобы научить вас, как можно дольше оттянуть этот момент…»
Всю жизнь осторожно ступать по хрупкому льду ментальной "нормальности", под которым бурлят мутные воды безумия, осознавая, что в любое мгновение тонкая ледяная корка под твоими ногами может вдруг треснуть, рассыпаться на мириады мельчайших осколков, собрать которые воедино будет уже не под силу ни тебе самому, ни богу, ни чёрту – вот плата за сверхпроводимость и сверхподвижность нашего мутированного мозга, за тот дар или проклятие, которое позволяет нам становиться теми, кем мы есть, сектой избранных и отверженных одновременно, а проще говоря переводчиками. Говорят, что раньше, в старые добрые времена, всё было иначе. Великая глобализация, мир без границ, где в тигле общечеловеческого переплавлялись и сливались воедино языки, культуры, национальные мыслительные паттерны и пестованные веками архетипы. А потом… потом началась великая деглобализация, или великое разбегание по норам, если хотите, или второе вавилонское столпотворение, как кричали церковники. Одна за другой, мир начали захлестывать волны глобальных войн и смертельных эпидемий, кровь омывала континенты, от страшных болезней вымирали города, страны. Там, где жили миллиарды, остались миллионы; где жили миллионы, остались тысячи; где жили тысячи, не осталось никого… И люди испугались. Они разбежались по своим норам, наглухо запечатали границы, выстроили непреодолимые стены. И стали жить в своих тесных национальных мирках. И жили так десятки лет, потом сотни… Войны и эпидемии удалось преодолеть, жизнь начала возвращаться в нормальное русло. Но за эти три-четыре сотни лет великого размежевания произошло необратимое. Люди размежевались не только земными границами, они размежевались внутри своего человеческого вида на глубоком ментальном уровне – на уровне фундаментальных операционных систем человеческого сознания. Разные нации перестали быть совместимы друг с другом. Они перестали понимать друг друга. Вместо прежней единой и непрерывной радужной сети языков, где один язык плавно перетекал в другой через серию переходных и пограничных говоров и наречий, каждый язык обособился, отгородился, испуганно обрезал все свои связи, окуклился и, наложенный на расшатанные животным страхом и вирусами физиологические структуры, стал развиваться своим уникальным путем. Проще говоря, теперь люди практически не могли – не могли в буквальном, физиологическом смысле слова – выучить и понять какой бы то ни было язык помимо собственного. Это было равносильно тому, чтобы научить кошку говорить по-собачьи. И только мы, редкие полумутанты-спецы, врожденные переводчики – один на сто тысяч – могли переключиться, понять, перевести…
