Мор. (Роман о воровской жизни, резне и Воровском законе) - Леви Ахто (читать хорошую книгу TXT) 📗

Скит ходил в школу. Здесь ему толковали, что недавно, всего лишь десятилетие назад, в России совершилась революция, что раньше был царь, а теперь его нет, что раньше были бароны, князья и помещики, а теперь их не стало, что там, где раньше был царь, там теперь товарищ Сталин, а там, где раньше правили помещики, там теперь председатели, только не такие, как в городе, потому что председатели в городе – это одно, а в колхозе – совершенно другое. И объяснили, что раньше правили плохие, тогда везде была несправедливость и не было никакой свободы, а теперь везде свобода, все могут жить и учиться, чтобы не стать такими, какими люди были раньше, чтобы, одним словом, стать другими, новыми, потому что со старыми людьми председателям невозможно наладить хорошую жизнь для всех, а чтобы все-таки наладить, нужны новые люди.

Скиталец рассудил, что лично он не может быть старым, поскольку он не так давно родился. Сам же процесс становления новым его раздражал: вся эта возня с пионерскими галстуками – в Роще прямо-таки стыдно было на улице показаться, с маршами в колоннах… Спрашивается, где же свобода, ведь сказано было, что все могут жить свободно, как хотят, а Скит не хотел быть пионером, он жаждал свободы. Лучше всего жить, как Николай, чей отец тоже был вор, а матери у него не было.

Внешкольные увлечения ограничивались пока чердаками, погребами. Иногда случалось заблудиться в чужие комнаты. Его товарищами были Николай, Хвастун Мишка и Крот. Крот ему не нравился, был задирист и глуповат и другим пацанам он тоже не нравился. Но его терпели, пока не было причины от него отделаться. Сами того не осознавая, ребята старались жить по правилам взрослых воров. Случалось, с ними лазал еще Матюха – долговязый решительный парень, тоже на два-три года старше Скита. Матюха относился к Скиту снисходительно: он уже бывал в деле со взрослыми. Скитальцу и Матюха не нравился: что-то трусоватое угадывалось в характере этого костлявого подростка.

Скит все больше и больше отдавался зову улицы, и Тоня напрасно тратила энергию, чтобы убедить сына учиться. Он, в свою очередь, убеждал ее, что еще немножко и он сможет устроиться даже на завод, одним словом, хочет стать рабочим, а рабочему зачем образование? Клялся, что будет помогать ей, что, может, наконец, если уж ей так хочется, заниматься в вечерней школе, многие так делают. Поверила ли она ему – не поверила, наверное, хотелось верить.

Скиталец же вырвался, можно считать, на волю. Был он в школе тогда уже в третьем классе, значит было это в 1931 году, когда Враль еще только радовался первому глотку свежего воздуха: родился.

Однажды Скит поинтересовался у друга Николая, были ли воры при Петре Первом?

– Воры были всегда, даже еще раньше. Ты знаешь про Адама? Самый первый человек на земле тоже был вором, – объяснил Николай.

– А Жора-грузин недавно говорил, что Адам был грузином…

– Это неважно, – решил Колька, – нация тут при чем? Пусть грузин, но все равно вор.

– Если Адам был самый первый человек, – сомневался Скит, – у кого же он тогда стибрил?

– Да у Господа Бога и спер. Бог объявил Адаму и его бабе: ничего не трогать в моем саду, а они какой-то плод стибрили и спалились (попались – жарг.) [1].

Однажды шатался Скит по Марьинскому рынку около одной из палаток, где торговали всякого вида одеждой и обувью. Скит накнокал (высмотрел – жарг.) торговку в белом фартуке с корзиной, в ней булочки, пирожки, а в кармане ее фартука он увидел деньги. Скиталец нуждался в них, чтобы быть не хуже Николая, чтобы сделать заявку на свое будущее. Кроме того, у него уже возникали естественные интересы, которые всегда были у каждого вора в те времена: одеться получше, да и поесть что-нибудь вкусненькое.

Торговка, поставив корзину, выбирала себе обувь: подошли еще женщина с мужчиной и отвлекли внимание продавца. Скит этим воспользовался, забрал деньги из кармана торговки и бросился бежать в направлении Лазаревского кладбища. Здесь круглосуточно вращался разный сброд любого возраста, и воры здесь были всех специальностей. Околачивались и те, кто не имел никакого отношения к воровской жизни: пьяницы, голубятники, зеваки, желающие поживиться за счет воров, картежники и, конечно же, барыги, ищущие что бы перепродать. Немало скрывалось здесь и побегушников из тюрем.

На одной из могил расселись два молодых человека, карманники: Оловянный и Шкет. Скит с ними уже как-то встречался. Обратив внимание на растерявшегося мальчишку, воры окликнули его:

– Эй, мальчик, поди сюда!

Скиталец нерешительно подошел.

– Садись. Откуда ты?

– С Межавого, – ответил осмелевший Скит.

– У тебя что, родных нет?

– Почему же… – Скиталец рассказывает о себе.

– А сейчас где живешь?

Молодые люди, им по двадцать, с интересом разглядывают Скита.

– На Миусском кладбище, – ответил Скит.

– Выпить хочешь?

Скиталец хочет есть, но знает, если воры предлагают, значит, надо соглашаться, он ведь никто в сравнении с ними; они – люди! Ему налили полстакана пшеничной, и он залпом выпил.

– Закусывай! – Оловянный предлагает ветчину. Воры решают взять мальчишку к себе. Они собираются приодеть его. Захмелевший Скит признается, что у него есть собственные деньги, украденные у торговки, и рассказывает, как было дело. Воры смеются, хвалят, говорят, что ему пора спать: водка сильно разобрала его.

В кладбищенском заборе в сторону Трифоновской улицы был сделан проход, метрах в двадцати от него построен небольшой шалаш из веток, сверху шалаш покрыт толем, внутри застланы старые половики, старые пальто, даже ватное одеяло имеется и подушки. Сюда-то и привели воры Скита.

Проснувшись наутро, солнце уже стояло высоко, но еще ощущалась утренняя свежесть. Птицы неугомонно щебетали, создавая у Скита ощущение сказочности. Рядом спали воры, но когда Скит зашевелился, они проснулись.

– Сейчас махнем на Сухаревку, купим тебе что-нибудь из одежды, – объявил Оловянный, – а сначала в чайную, позавтракаем.

Через проход на Трифоновку, недалеко водокачка, умылись; затем на трамвай и на Палиху в закусочную, заказали яичницу с салом, водки. Официант, увидев с ворами несовершеннолетнего, не хотел подавать водку, Оловянному с трудом удалось уговорить его. Воры, конечно, и Скиту предложили, но он теперь отказался, организм не принимал. Потом наняли извозчика и поехали на Сухаревский рынок, по дороге договорились, что сегодня работать не будут, а только отдыхать на кладбище, пока деньги есть.

На Сухаревском в палатке приобрели Скиту серый костюм в елочку, из обуви на его ногу подошли только сандалии, в одной из палаток отыскали кепку.

В подвальном туалете Скит переоделся и показалось, будто он как-то изменился. Старое тряпье оставили в туалете. Сели в трамвай и поехали на Цветной бульвар. Здесь Шкет и Оловянный исчезли в магазине, чтобы запастись пшеничной водкой, ветчиной, банками осетрины в томате, двумя фунтами ситного. Купили газеты, чтобы завернуть продукты, затем опять на трамвай и уже через Марьинский рынок пришли на кладбище, расположились на одной из могил. Не успели воры выпить, подошли двое, карманники: Лиса Блондин и Митя Тарзан. Поздоровались, попросили разрешения сесть. У них с собой свои запасы, примерно такого же ассортимента.

– Откуда малыш? – поинтересовался Тарзан.

– С Рощи, с Межавого, неплохой мальчишка, – объяснил Оловянный, – побегает с нами, кое-чему поучится и будет вором.

Воры выпили, поговорили о делах. Скит в эти дела не вникал, ему просто все интересно – идиллия новой жизни, романтика. А воровская жизнь на кладбище в самом разгаре: на одних могилах выпивают, на других играют в картишки; некоторые воры приходят с добычей, тут же начинается продажа добытых вещей барыгам.

Тарзан с Лисой распрощались, Скитальца же воры повели в шалаш.

– Пусть поспит, а мы с тобой сходим к знакомым, завтра пойдем держать садку (шарить по карманам в транспорте – жарг.) на «букашке» («Б», линия трамвая в Москве – А.Л.).