Лето перед закатом - Лессинг Дорис Мэй (читать книги полные .TXT) 📗
Иногда, если повезет, процесс – или стадия – старения проходит в ускоренном темпе. Для Кейт это лето обещало обернуться именно таким – до предела напряженным, концентрированным отрезком жизни.
Что ожидало ее впереди? Обыкновенная старость – и больше ничего. Старость, разумеется, никого стороной не обходит. Ах, как летит время!.. Не успеешь оглянуться, а жизнь уже прошла… Что ни говорите, а зрелость – это уже закат . И так далее, и тому подобное. Но случай с Кейт не вполне обычный, старость не будет подкрадываться к ней исподволь, едва заметно, осознаваемая лишь в моменты отчаянных усилий удержать стремительный бег лет, своевременно подкрашивая волосы, поддерживая в норме вес, внимательно следя за модой, чтобы всегда выглядеть элегантной женщиной, а не молодящейся старушкой. Почти у всех людей старение – процесс многолетний… если только старость не наступает мгновенно – под влиянием тяжелых переживаний, во время землетрясения, когда почва уходит из-под ног, когда родному городу грозит наводнение или когда у тебя на глазах гибнут под бомбами дети, и сердце каменеет от горя, и нет сил жить. Молодость сменяет средний возраст, но отметить момент перехода из одного возраста в другой – трудно. Позднее приходит старость, но опять же человек не замечает, когда это случилось. Однако перемены в самом человеке все-таки произошли, – и еще какие! – например, в его отношении к окружающим; но ему самому это вряд ли заметно, ибо душа его обрастала ледком медленно, день за днем. Приходит время, и однажды, на склоне лет, человек вынужден признать: Как это ни грустно, молодость уже позади. У большинства людей бывает именно так. Но у Кейт Браун все было иначе: ей суждено было покончить с этой проблемой разом, в течение нескольких месяцев. И хотя могло показаться, что все перипетии того лета носили сугубо внутренний характер и испытанию подвергались ее терпение, добрый нрав и запас стойкости, в действительности же чисто внешние факторы оказали влияние на ее скромную судьбу, спрессовав ее жизнь и заставив Кейт почувствовать, что старость неотвратима и уже стучится у порога. Ни личные добродетели, ни свойства ее натуры никак не повлияли на события того лета.
Если бы к тому времени, когда старость уже вошла в жизнь Кейт, ее спросили, какой путь к ней она бы предпочла, она не задумываясь ответила бы, что именно такой и никакой иной; но выбрать именно такой вариант сама она не смогла бы, поскольку у нее не хватило бы ни опыта, ни воображения. Нет, она отнюдь не стремилась к тому, что с ней должно было случиться в недалеком будущем, хотя интуитивно чувствовала: что-то происходит! Стоя под сенью дерева с подносом в руках, она не могла отделаться от одной мысли: со мной творится что-то неладное, что именно, не понимаю.
Она поставила поднос на столик, сделанный из какого-то материала, изобретенного в последнее десятилетие. Столик выглядел как металлический, но на поверку был почти невесом, и казалось, его можно было поднять двумя пальчиками, однако стоял он вполне устойчиво и не опрокидывался, если на один конец его ставили что-нибудь тяжелое.
В выборе этого стола она не участвовала – его выбрали без нее, равно как и эти вот чашки из пластмассы, искусно имитирующей фарфор.
Женщина вышла на середину лужайки, откуда видны окна верхнего этажа, и, прежде чем крикнуть и позвать к столу мужа, перевела дух и мысленно представила себе картину, которая откроется ему, когда он, высунувшись из окна, откликнется: «Иду!»
Он увидит стоящую посреди газона женщину в белом платье с розовым шарфиком вокруг шеи и в белых туфлях.
Вот это был ее выбор, сознательный и хорошо взвешенный: ее внешность с головы до пят – воплощение утонченного вкуса и умеренности, отвечающей духу буржуазного пригорода, где она жила, и ее положению жены своего мужа. Ну и, разумеется, матери своих детей.
Платье с этикеткой «Jolie Madame» было в меру строгим и очень к лицу. Неотъемлемой частью туалета были чулки и туфли. Волосы – и здесь мы дошли до того объекта, на котором сосредоточивалась вся энергия и выдумка нашей героини, – были уложены крупными, мягкими волнами вокруг лица, где она милостиво оставила несколько веснушек – на горбинке носа и на скулах. Муж всегда говорил, что веснушки красят ее. Волосы были с рыжеватым отливом, не слишком бросавшимся, однако, в глаза. Это была здоровая, миловидная, готовая во всем пойти навстречу женщина.
Заслонившись рукой от солнца и выждав мгновенье, она позвала:
– Майкл! Майкл! Кофе!
За стеклом, в котором отражалось яркое солнце, появилось расплывчатое пятно – лицо мужа, и он крикнул в ответ:
– Идем!
Женщина вернулась к столу, осторожно ступая, чтобы не запачкать травой туфли. Будь ее воля, она бы предпочла пробежаться босиком, скинув чулки и туфли, распустив волосы, в свободном балахоне типа гавайского му-му, в сари или в саронге – в чем-нибудь этаком.
Она не позволяла себе никаких экстравагантностей ни в одежде, ни в прическе, ибо давно, когда дети были еще подростками, видела, как их шокировало, если она давала волю фантазии. Мэри Финчли, соседка, живущая в доме напротив, одевалась как бог на душу положит, не считаясь ни с мужем, ни с детьми; ребята не выносили этого и не упускали случая показать матери свое к этому отношение.
И хотя Кейт была согласна с Мэри, когда та говорила: «А с какой стати потакать их капризам, подлаживаться под их вкус? Дети не должны быть тиранами», сама Кейт всегда старалась приспособиться к своим детям. Она считала, что в подобной ситуации ее дети будут вести себя не лучше, чем дети Мэри.
Кейт расположилась в тени дерева, выставив на солнце только ноги, словно в чулках они могли загореть. Она рассматривала свой большой дом – прямоугольный, окруженный обширным садом. Как будто прощалась со всем этим – такое настроение было навеяно состоявшимся недавно у нее с мужем разговором о том, что дети скоро станут совсем взрослыми и пора подумать, не сменить ли этот громоздкий дом на что-нибудь поменьше. Может быть, купить квартиру в городе? Или приобрести на паях с друзьями – с Финчли, например, – домик, где-нибудь подальше от городского шума, и навсегда поселиться в провинции.
Кейт частенько думала об этом, но всегда как о далеком будущем.
Пока же стоял май – английское лето, непостоянное и зыбкое, преддверие осени, – а с его приходом начинались перебои в жизни семьи, этого небольшого организма, который размеренно и четко работал в южной части Лондона, точнее, в Блэкхите. Здесь ежегодно происходили взрывы – тем более сильные, чем взрослее становились дети, и организм выбрасывал вовне частицы себя, с каждым разом рассеивая их все шире и дальше по планете. Организм ежегодно как бы делал выдох поздней весной и вдох в сентябре.
В прошлом году в июле Майкл, довольно видный невролог, поехал на очередную конференцию, проходившую в Америке; воспользовавшись случаем, он остался на три месяца поработать в бостонской клинике и возвратился только в октябре. Кейт тоже поехала с мужем на конференцию, но вскоре ей пришлось вернуться домой по семейным обстоятельствам, правда, в сентябре она вырвалась к нему еще раз – поездки ее туда и обратно зависели, естественно, от передвижения по белу свету их отпрысков. А это беспокойное племя курсировало между домом и самыми отдаленными уголками Европы на протяжении всего лета.
В этом году Майклу по обмену опять предстоит работать четыре месяца в той же клинике в Бостоне. Старший сын Стивен, двадцатитрехлетний студент последнего курса университета, собирается с друзьями на четыре месяца в поездку по Марокко и Алжиру. Двадцатидвухлетняя Эйлин поедет вместе с отцом в Штаты – в гости к своим друзьям, с которыми познакомилась прошлым летом во время туристской поездки по Испании. Второго сына, Джеймса, пригласили до начала занятий на первом курсе университета в археологическую экспедицию в Судан. Что касается самой Кейт, то на этот раз она решила не ехать с мужем в Штаты. Такое решение было отчасти продиктовано стремлением не портить поездку дочери – она знала, что уже самим своим присутствием будет мешать ей. Кроме того, ехать всем троим – очень дорого. И в довершение всего она не была уверена, что не помешает мужу… Эта мысль вызвала у нее улыбку, более похожую на гримасу, которая с успехом могла бы сопровождать такое клише: Брак строится на взаимных уступках; вникать в эту сферу глубже она не имела ни малейшего желания, это она знала твердо.
