Корабль дураков - Портер Кэтрин Энн (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
— Господи, что там еще?
— Ничего, — сказала миссис Тредуэл. — Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Хорошо бы еще таблетку снотворного, — уныло попросила Лиззи. — Скажите, что слышно нового? Чем кончился праздник?
Миссис Тредуэл дала ей таблетку и стакан воды.
— Ходят разные слухи, — сказала она. — Ничего особенно интересного. Когда разыгрывалась лотерея, народу почти не было, кто-то из близнецов вынимал билеты из открытой корзинки, и почти все выигрыши достались самим актерам, только пианист получил маленький белый шарфик, а один студент-кубинец — кастаньеты… но я просто случайно услыхала, как об этом говорили немцы — Гуттены и еще кто-то. А мне самой никто ничего не рассказывал. Ну как, поспите еще? — дружелюбно спросила она в заключение.
— Да, наверно, — почти уже спокойно сказала Лиззи. — А про герра Рибера вы ничего не слыхали?
— Он отдыхает, — сказала миссис Тредуэл, — надеюсь, и вы отдохнете.
Она вышла из каюты почти в отчаянии, но до маленькой гостиной, которая в эти дни почти все время пустовала, умудрилась дойти, ни на кого не глядя и ни с кем не здороваясь. Здесь она сидела в одиночестве, листая старые журналы, пока горн не позвал к столу. Перед глазами у нее неотступно стояли лица Баумгартнеров. Ну конечно, им тоже пришлось в эту ночь пережить какую-то скверность. Ей вовсе не хотелось гадать, что бы это могло быть. Наверняка вели себя друг с другом недостойно, а теперь жалко и уныло пыжатся, щеголяют своей воспитанностью, силясь доказать друг другу и ребенку, что они не такие уж плохие, хотя каждый по вине другого и предстал в самом неприглядном виде. Этот отвратительный маленький спектакль с открыванием дверей и учтивым поклоном должен означать: смотри, в другое время, в другом месте или в ином окружении я и сам был бы лучше, совсем не такой, каким ты меня всегда видишь. Миссис Тредуэл откинулась на спинку стула, закрыла глаза. На самом деле они твердят друг другу только одно: люби меня, люби, несмотря ни на что! Люблю ли я тебя, нет ли, стою любви или не стою, умеешь ты любить или не умеешь, даже если на свете вовсе нет никакой любви и это просто выдумки — все равно люби меня!
И вместе с этими отрывочными мыслями где-то на дне души зашевелилась брезгливость, отвращение к себе. Словно во сне вспомнилось давнее-давнее отчаяние, долгие слезы, неисцелимое горе несчастной любви или того, что ей называли любовью, крушение всех надежд… а на что она, собственно, надеялась? Уже не вспомнить… и, конечно, то было просто ребячество, нежелание как-то примириться с правдой жизни, признать, что надежды — одно, а самые обыкновенные законы человеческого существования — совсем другое. Она была больно ранена, а потом оправилась — что ж, всему виной глупая романтическая неосторожность, не так ли? Миссис Тредуэл встала, глубоко вздохнула и принялась ходить взад и вперед по душной комнатке. Все утро она подсознательно пыталась шаг за шагом восстановить в памяти — что же случилось с ней накануне вечером и что она сделала? Сценка с молодым моряком вспомнилась довольно ясно. И как повис на перилах борта Баумгартнер, кажется, его одолела морская болезнь. Потом ей передали на попечение Лиззи, тогда она забавы ради раскрашивала себе лицо; а потом…
Что толку с этим тянуть. С утра, убирая свою одежду, она так и не нашла золоченые туфельки. Ночная рубашка спереди понизу забрызгана кровью. И сейчас, бродя по гостиной, она все вспомнила и остановилась, схватилась за спинку стула, чуть в обморок не упала. Походила еще немного из угла в угол, потом пошла разыскивать Дженни Браун. Вот кому, наверно, все известно, она ведь «подружка» того нелюдимого молодого человека, соседа Дэнни по каюте… Теперь в памяти миссис Тредуэл отчетливо вырисовалось все, что произошло, что она сделала; надо бы только узнать кое-какие подробности: сильно ли она изувечила врага и — самое главное — узнал ли он ее.
Дженни Браун стояла у доски объявлений. Листок с неровными краями — подделка под старинную прокламацию — гласил:
Жертвы вчерашнего насилия и кровопролития мирно отдыхают. Предполагаемые преступники находятся под наблюдением, они еще не задержаны, но в ближайшее время предстоят весьма неожиданные разоблачения.
Подпись: Les Camelots de la Cucaracha.
Кроме того, тут были вести с далекой суши: в каких странах бастуют докеры, в скольких портах прекращены работы, число забастовщиков, каковы потери в заработной плате, сколько миллионов убытку уже потерпели судовладельцы, а конца всему этому не предвидится; на Кубе положение попрежнему напряженное, все попытки примирить враждующие группировки провалились; безработица охватила весь мир и все обостряется, спокойствие и порядок всюду под угрозой; вчера на корабле главный карточный выигрыш в таком-то размере достался герру Левенталю; сегодня в два часа состоятся «бега»; потерявшего самопишущую ручку с золотым ободком и выгравированной буквой «Р» просят обратиться к казначею.
— Но тут ничего не сообщают о здоровье тех, кто пострадал во время вчерашних развлечений, — обратилась к Дженни миссис Тредуэл. — Интересно, как они себя чувствуют.
— Кажется, получилась веселенькая история, — сказала Дженни. — Говорят, танцовщица, которую зовут Пастора, напала на Уильяма Дэнни с кухонным ледорубом. А тот долговязый швед стукнул Рибера пивной бутылкой по голове. Я все это мельком слышала сейчас, когда гуляла по палубе.
И вдруг, ни с того ни с сего, миссис Тредуэл рассмеялась — не громко и не то чтобы легкомысленно, нет, искренне, весело, с истинным наслаждением, да так заразительно, что тихонько, неуверенно засмеялась и Дженни; вообще-то при ее настроении ей было вовсе не до смеха, и она даже не понимала, почему смеется.
— Значит, та маленькая плясунья его все-таки поколотила?
— Так он сам говорит, уж наверно, ему виднее, — сказала Дженни.
И они еще посмеялись блаженным, безжалостным смехом, откровенно радуясь, что несносный малый получил по заслугам.
— После этого я почти готова заново поверить, что есть на свете справедливость, — сказала Дженни.
