Однажды орел… - Майрер Энтон (книги онлайн полностью .txt, .fb2) 📗
Джойс взяла суточную рапортичку и, хмурясь, погрузилась в чтение. Эти мечты — глупость, и больше ничего. Глупо и бессмысленно. У тебя своя жизнь, ты стала жертвой собственных интересов. Жизнь не складывается в угоду нашим фантазиям. Она встретила Сэма, провела в его обществе несколько коротких часов, была счастлива, что так случилось, но должна оставить мысль о дальнейшем. В этом мире большинству не удается встретить человека, близкого к их идеалу или хотя бы такого, кто вызывал бы большую симпатию. И нечего проливать слезы по этому поводу. Взять ее замужество с Брэдом, например…
Эти колебания между смелыми грезами и покорным подчинением судьбе выводили из себя Марти Хаченс, ее соседку по палатке. Добродушная брюнетка из Линбрука на Лонг-Айленде, она потрясала всех своим мастерством в хирургии и пользовалась большой популярностью у больных. Ее кредо было простым и кратким.
— Черт возьми, ведь живешь только раз! — сказала она как-то поздно ночью, когда они, обнаженные, лежали на койках и курили. — Уверяю тебя, второго случая не представится. Переспи с ним, и делу конец.
Джойс тихо рассмеялась:
— Хач, но он же генерал-майор.
— И что, по-твоему, у него нет никаких желаний? Не будь наивной. — Она произнесла это как проповедник в церкви. — Послушай, ведь он состоит из таких же элементов, как и любой рядовой первого класса.
— Но у него есть жена и семья.
— Да, есть. Но, как я слышала, в этой семье совсем не так хорошо, как могло бы быть. Гарри Резерфорд говорит, что она даже не пишет ему! Черт бы побрал этих шикарных американских сучек в модных штанишках! Хотелось бы мне поговорить хоть с одной из них! Я бы так нашлепала по их надменным кошачьим мордам, что им пришлось бы ходить задом наперед до конца дней своей ничтожной жизни. Гарри говорит, что, когда погиб их сын, она даже не…
— Ну хватит, Хач! — непроизвольно вырвалось у Джойс. — Оставь ее в покое! Тебе вовсе не к лицу сплетничать обо всем, что слышишь.
Хач резко приподнялась, опустила ноги на пол и повернулась к собеседнице. Ее густые черные волосы свесились на лоб.
— Слушай-ка, а ведь ты и в самом деле втрескалась в него…
— Да, — ответила Джойс после небольшой паузы. — Втрескалась.
— О, девочка! — Хач воткнула сигарету в пепельницу, сделанную для нее сапером десантных войск из алюминия сбитого японского истребителя. — В самом деле влюбилась! Так в чем же дело? Давай иди к нему. Он же здесь сейчас. Чего ты ждешь? Благодарности в приказе за сохранение невинности? Сейчас этим никого не удивишь…
Джойс убралась в лаборатории и помогла сменить повязку у сержанта с ожогами второй степени на обеих ногах; потом она направилась на склад, чтобы получить смену чистого белья для одной из палат. Выйдя на безжалостный тропический солнцепек, она зажмурилась и… надо же — вот он! Сунув большой палец в набедренный карман брюк, он с рассеянным видом подбрасывает другой рукой в воздух большую желтую монету и смотрит на выстроенные в шеренгу палатки. Они встретились взглядами. Рот у него приоткрылся, большие темные глаза засияли.
— Привет, — сказал он.
— Привет.
Непринужденной походкой он подошел к ней. Похудел еще больше, осунулся и выглядел таким усталым, что, казалось, пи-когда больше не сможет отоспаться. Глаза его смотрели на нее с каким-то ласковым изумлением. У нее сразу же отлегло от сердца.
— Вы, наверное, пришли навестить Бена? — спросила она поспешно и показала рукой: — Он вон там, в шестнадцатой…
— Я знаю. Я только что разговаривал с ним.
— Мы все в диком восторге от него.
— В этом я не сомневаюсь. — И помолчал в нерешительности. — Откровенно говоря, я пришел сюда, чтобы увидеть вас.
Она тщательно разгладила простыню поверх стопки белья. Как странно, но ей показалось, будто сразу же смягчился невыносимый тропический зной, будто проходившие мимо санитары, медсестры и посетители двигались в каких-то странных сумерках.
— Все говорят, что вы спасли плацдарм на Вокаи.
— У меня было много помощников.
Она растерялась, не зная, говорить ли что-нибудь о мальчике или не надо. Ей хотелось сказать, но она боялась причинить ему боль, если перейти к этому так неожиданно в этот захватывающий дыхание первый миг их встречи.
— Наверное, это было ужасно, — не удержалась она.
— Временами было нелегко.
— И вот вы вернулись. С новой победой.
— Новая победа…
На мгновение его лицо стало таким печальным, таким измученным и расстроенным, что ее охватило жгучее желание обнять его, прижать его голову к груди. Она любила его сильнее, чем представляла себе. У нее подкашивались йоги. И это мог заметить каждый, кто проходил мимо. По тому, как она склонила голову, по ее позе каждый мог догадаться о ее чувствах. Но ей все равно. Пусть видят. Пусть.
— Слава богу, вы живы, — проговорила она.
Он не сводил взгляда с ее глаз.
— Бен сказал, что у вас сегодня выходной.
— Да, я свободна. Это просто… — она показала на белье, — скуки ради, чтобы чем-нибудь заняться.
— …Пошли покатаемся, — предложил он, охваченный внезапным порывом. — Вокруг острова. Выкупаемся. У меня есть джип.
— В вашем полном распоряжении?
— Да, в моем. — Он улыбнулся. — Поехали.
— Хорошо, — сказала она непринужденно. — Поедем.
Пляж был маленький — аккуратный белый полумесяц между двумя миниатюрными скалистыми мысами. Вода между рифом и берегом была такой же непостоянной, как непрерывно меняющийся рой мыслей в голове: то желтая, как золотой песок; то ярче изумруда с великолепными, захватывающими дух полосками бирюзы. Они плавали в спокойной, теплой воде недалеко от берега, среди коралловых рифов, похожих на заготовки скульптур, сделанные старыми слепыми мастерами. Потом лежали под пальмами, растущими вдоль берега. Солнечные лучи падали на их тела четкой сеткой света и теней, отчего они походили на разукрашенных для обряда первобытных людей. Поодаль, в глубине бухточки, две туземные женщины, одна с ребенком на руках, обнаженные по пояс, в длинных ярких ситцевых юбках бродили по мелководью, охотясь за ракушками, да еще мальчуган с палкой в руке носился взад и вперед, поднимая серебристые брызги.
Большую часть дня Сэм был молчалив, затем вдруг разговорился. Опершись локтями в песок, пристально всматриваясь в морскую даль, он рассказал о странах, в которых побывал за долгие годы службы в армии, о людях, хороших и гадких, встретившихся ему в жизни. Она слушала его затаив дыхание.
— Как много вы повидали! — воскликнула она восхищенно. — Почти весь свет…
— Довольно мрачный способ увидеть все это, — заметил он после небольшой паузы. — Я был всего-навсего солдатом. Да, солдатом… Конечно, я суров, — неожиданно сказал он. — Однако, хотим мы этого или нет, но мы здесь, мы влезли в эту войну с головой. И нам больше ничего не остается, как покончить со всем этим наибыстрейшим, жесточайшим способом… Это закон джунглей: мы их или они нас… Мне доверили пятнадцать тысяч парней, так что есть о ком поволноваться. Да, конечно, я суров, — повторил он и впервые с начала своего рассказа взглянул на нее. — А каким же, черт возьми, мне еще быть? Распевать панихиды, рвать на себе одежду и посыпать голову пеплом? Запереться в какой-нибудь каменной башне и рыдать навзрыд по поводу того, каким бессердечным зверем может быть человек? Умыть руки от всего этого? Нет, это невозможно. Я каждую минуту думаю о тех, кто лежит в госпиталях и о тех, кто копошится там, в грязных окопах, и смотрит на меня жутким взглядом… Все это не выходит у меня из головы!.. Любой рядовой лежит там в грязи, дрожит как осиновый лист и думает: «Что что за идиот? Посмотрите на этого сукина сына с двумя звездами. Ради всего святого, почему же он такой дурак?» Так что, как ни крутись, а виноват во всем ты. Твоя вина. Чтобы ни случилось, виноват ты. Ты, и только ты.
Джойс не все поняла из сказанного им. Она знала, что в тыл японцам высаживали какой-то десант, но по какому-то роковому стечению обстоятельств японцы в ту же самую ночь, только немногим раньше, и на тот же самый участок высадили подкрепление, которое успело окопаться и было настороже. Передовой батальон американцев высадился, но понес большие потери и остался без радиосвязи. Затем, без всяких видимых на то причин, противник большими силами предпринял три атаки на участке его дивизии, как раз тогда, когда Бен должен был начать наступление. Четыреста семьдесят седьмой полк отразил атаку японцев и отрезал им путь к отступлению, но на это ушло шесть часов, и батальон Джимми Хойта к этому времени был почти весь истреблен и буквально сброшен в море.
