В конце сезона туманов - Ла Гума Алекс (версия книг TXT) 📗
В чистенькой гостиной, обставленной подержанной мебелью, в кресле перед приемником сидел маленький сухонький старичок. Когда жена ввела Бейкса, он повернул ручку и убавил звук.
— Это отец Фрэнсис, — сказала женщина Бейксу, усаживая его на стул с высокой спинкой.
Старик кивнул, и Бейксу показалось, будто он привык к частым визитам молодых людей — дочкиных ухажеров.
— Ах, как Фрэнсис долго возится, — вздохнула пожилая женщина. Она мысленно торопила дочь, будто знала, что дело серьезное и с этим парнем у Фрэнсис все пойдет как надо. Она не усидела в гостиной и отправилась на розыски.
— Ради бога, не обращайте на меня внимания, — сказал Бейкс старичку, — продолжайте слушать.
Старик полез за чем-то в карман.
— Эти буры прилично играют, — он ткнул пальцем в приемник, — больше они ни на что не годны. Обычно я хожу на матчи наших ребят, но сегодня игр нет. А вы увлекаетесь регби?
— Вообще-то я предпочитаю футбол, хотя и не играл в него со школы.
— И мне нравится футбол, когда команды стоящие, — старик все еще рылся в карманах. — Но регби побыстрее, поактивней.
Он прекратил безрезультатные поиски и зашарил глазами по комнате.
— Мэри, — закричал он, — где моя трубка, черт побери! Никак не могу найти.
— О Господи, — донесся откуда-то голос хозяйки, — можно подумать, что я курю твою дурацкую трубку!
Потом в коротком коридоре раздались шаги Фрэнсис, и она влетела в гостиную с обвязанной полотенцем головой и мыльными брызгами на смуглых руках. Бейкс залюбовался ее длинными крепкими ногами, маленькой тугой грудью, проступавшей под халатиком. У него свело под ложечкой, и он как ошпаренный вскочил со стула, смущенно улыбаясь.
Она сморщила носик и сказала:
— Предупреждала ведь, чтобы не приходили так рано. Вот, не успела вымыть голову.
— Тем лучше, увижу вас без прикрас…
Портниха внезапно умолкла. От этого Бейкс очнулся и, взглянув на нее, увидел, что та склонила голову в косынке набок и к чему-то прислушивается. На садовой дорожке заскрипели шаги, открылась входная дверь, кто-то завозился в прихожей.
— Вот и он, — воскликнула портниха, — это ты, Абдулла?
В комнату заглянул мужчина.
— Салям алейкум! — произнес он и тут только заметил на кушетке Бейкса.
— А, это вы! Хелло, сэр! Рад вас видеть! — Улыбаясь, он протянул Бейксу руку. У него была оливковая кожа, черные волосы, блестевшие, как клеенка, золотые коронки, нелепые усики, будто подрисованные кем-то из озорства. Спортивный пиджак в яркую клетку, отутюженные темные брюки. Абдулла работал закройщиком на швейной фабрике и, видать, потихоньку обшивал себя в рабочее время либо в обеденный перерыв.
— Ну, как делишки, старина? — спросил Бейкс, пожимая протянутую руку.
— Извините, что заставил ждать. Надо было зайти в одно местечко.
— Все в порядке. Мы тут с хозяйкой пока поговорили.
— Еда в духовке, — сказала женщина, не отрываясь от шитья. — Я сделала котлеты. Зови и гостя ужинать — хватит на всех.
— Обо мне не беспокойтесь, — сказал Бейкс, но Абдулла взял его за рукав и потянул за собой. Бейкс подхватил чемоданчик и пошел за хозяином на кухню.
Абдулла снял пиджак, повесил его на спинку стула, выставил тарелки, достал ножи и вилки. Они принялись за котлеты с острой подливой, и Бейкс заговорил о листовках. Над буфетом висело изображение храма Кааба в Мекке.
— Понятно, — сказал Абдулла, — завтра ночью. Халима ничего об этом не знает. — Он подмигнул. — Молчание — золото. Все будет сделано как надо. — Он взял кость руками и тщательно обглодал ее. — И знаете что, я снесу листовки на фабрику. Оставлю вечером в столовой, а наутро рабочие на них наткнутся. Как вам это нравится?
— Это будет в пятницу утром, — вслух размышлял Бейкс. — Отличная мысль. А на тебя не подумают? Сейчас всюду доносчики.
— Подсадные утки, — ухмыльнулся Абдулла, — знаю, знаю. Ни рта раскрыть, ни поговорить ни с кем. Я прикидываюсь безмозглым дурачком. Этаким работягой, весельчаком и бабником. — Он снова подмигнул, облизывая пальцы. — Халиме ни гу-гу. А за меня не бойтесь. Если бы удалось организовать рабочих! Что за жизнь, когда никому нельзя довериться. — Он сокрушенно покачал головой. — Неужто и дальше так будет, мистер?
— Придется идти на риск и говорить с людьми, — сказал Бейкс, жуя котлету. Есть не хотелось, но отказываться невежливо. — Должно быть чутье на хороших людей. Вот, нашел же я тебя. Значит, есть и другие. И черт с ними, со шпиками: волков бояться — в лес не ходить.
— Профсоюзники струхнули. — Абдулла встал и подошел к буфету. — Я сварю кофе. — Из гостиной слышался стрекот швейной машины.
— Надо действовать в обход их. Нельзя ставить крест на всех рабочих, если вожаки наложили в штаны. Пролетариат не раз поступал вопреки воле тред-юнионистов. Стоит доказать рабочим, что наше дело правое, и ничто их не удержит.
— Верно, — согласился Абдулла, — так было не раз. Взять хотя бы всеобщую стачку после полицейского расстрела. О аллах! — внезапно вскипел он, — люди пришли заявить о своих правах, заявить, что они не рабы, а по ним открыли огонь! Глазом не моргнув отдали приказ! Ведь мы же люди! Как можно стрелять в людей!
— Это лишь доказывает беспомощность властей. Нельзя давать им передышки. Любой, пусть даже самый скромный вклад в общую борьбу приобретает теперь особое значение.
Абдулла налил кофе в чашки и снова улыбнулся, сверкая золотыми коронками.
— Видит аллах, за нами дело не станет!
IX
В то утро долго не рассветало. Время будто остановилось, и земля не сдвинулась за ночь с места. Холодная, непроницаемая, прогорклая тьма, как застывшая каша-размазня, облепила восточный край неба. Рассвет пригнулся под бременем ночи, упираясь ногами в землю и расправив плечи, как человек, толкающий тяжелый фургон.
Но люди чтили Время. В оконцах, забитых фанерой, затянутых мешковиной, заткнутых от стужи старым барахлом, задернутых жалкими занавесками, будто волшебные фонари, зажглись огоньки. Черное небо придавило поселок, но постепенно ночь отступала и под тонкой мглой, как за дымовой завесой, расползался рассвет.
Прачка встала затемно, сварила кофе. Сидя спросонок на убогой кровати под картонным потолком, она пила кофе, а утро прикасалось ледяными безжизненными пальцами к ее большим уютным бедрам, еще хранившим тепло постели. Сегодня ей предстоит обстирать четыре дома, огромный узел грязного белья валялся на полу. Надо бы взяться за стирку пораньше.
В другом конце поселка кто-то прогрохотал палкой по изгороди из гофрированного железа.
На задворках лачуг Рассыльный возился впотьмах с велосипедом, проверяя, не спустили ли шины за ночь. Он обжег пальцы догоревшей спичкой и смачно выругался сквозь зубы.
Из домов доносились звуки неохотно пробуждавшейся жизни, обитатели готовились к новому трудовому дню.
Юноши в лохмотьях и разнообразных шляпах, кепках и заношенных шлемах «балаклава» ходили по улицам от дома к дому, передавая слово.
Уголовник выглянул из-за угла покосившейся хибары, потом стремглав пересек темную мостовую. Мало радости столкнуться с мужем, возвращающимся с ночной смены. Бери, что плохо лежит, но не ищи на свою голову неприятностей. Он юркнул в сумрачные объятия проулка. Долгая преступная жизнь закалила его цинизм. Он думал теперь о завтраке и пиве, а о женщине уже позабыл. Тихо, как кот по песку, он скользнул мимо развалюхи, где спала Девочка.
Девочка заворочалась во сне. Ей приснилось, что сегодня можно не ходить в крошечную, в одну комнату, школу, где весь день ученики сидят на полу. Она видела себя на красавце пароходе, из трубы валит дым, они плывут к сливочному горизонту — все как на картинке в книге. Ее родители, спавшие на единственной в доме кровати. стягивали с себя тряпье, заменявшее одеяла, ворчливо сетуя, что приходится вставать в такую рань.
Поселок огибала немощеная дорога, ведущая к приподнятому, как дамба, шоссе. Его черная широкая лента раскручивалась в направлении труб Стального города. За немощеной дорогой лежало голое, вытоптанное поле, а на краю его стоял полицейский участок.
