Клеа - Даррелл Лоренс (чтение книг txt) 📗

«А что Эль-Скоб, он был святой?» – на корявом – чем богаты – арабском спросил я.

Полуживой, слепленный кое-как комок человеческой плоти кивнул, поклонился как мог и проговорил в ответ: «Из мест далеких он пришел сюда, из Сирии. Здесь нашел он свой приют. Имя его – светоч для справедливых и праведных. Он был апостолом добра».

Мне почудилось – я сплю и вижу сон. И едва ли не наяву пришел голос Скоби: «В общем, вполне приличная маленькая рака, не из худших. Заметь, я не сколочу на этом капитала, но служба, милый мой, служба превыше всего!» Смех тугой стальной пружинкой стал раскручиваться где-то у меня внутри и искать выхода, но тут я почувствовал на локте цепкие коготки Клеа. Мы выбрались из затхлой тесной норки в сиреневую полумглу двора, обмениваясь на ходу восторженными пожатиями локтей и плеч, – Абдул между тем все так же трепетно возложил на ванну роскошное зеленое покрывало, поправил фитилек и поспешил за нами следом. Он аккуратнейшим образом запер калитку, принял, рассыпавшись веером хрипатых благодарностей, от Клеа положенную мзду и, шаркая, ушел во тьму, оставив нас сидящими на куче ломаного камня.

«Я не стала колоться сразу, – сказала она. – Боялась, а вдруг мы начнем смеяться – зачем обижать Абдула».

«Клеа! Но это же его ванна !»

«Я знаю».

«Черт меня побери, как так могло получиться?»

Ее мягкий смех!

«Нет уж, будь добра, объясняй».

«Это удивительная история. А раскопал ее, кстати, Бальтазар. Скоби именуется теперь официально Эль-Якуб. По крайней мере, под этим именем рака зарегистрирована в коптских церковных книгах. Но, как ты сам только что слышал, в действительности он – Эль-Скоб! Ты же знаешь, как эти макам забываются со временем, на них перестают обращать внимание. Они умирают, и люди постепенно забывают даже имя того святого, в честь которого они, собственно, и были изначально построены; а то их и вовсе занесет песком – и все. Но бывает и так, что они вдруг воскресают к жизни. В один прекрасный день излечится у раки какой-нибудь эпилептик или объявится кликуша и что-нибудь этакое предскажет – и ать-два! святой проснулся, святой воскрес. Короче говоря, все то время, пока наш старый пират здесь жил, Эль-Якуб тоже жил с ним рядом, в самом конце сада, только никто тогда об этом не знал. Его позастроили, натыкали вокруг каких-то стен – ты же знаешь, как не по-людски они тут строятся. И забыли о нем совершенно. Тем временем Скоби вскоре после смерти стал в округе предметом оживленнейших и самых трепетных воспоминаний. Стали рассказывать сказки о сверхъестественных его способностях. Он, скажем, умел готовить колдовские всякие зелья (помнишь виски-заменитель?), и вокруг него начал понемногу складываться самый настоящий культ. Говорили, он был некромант. Игроки клялись его именем: „Эль-Скоб плюнул на эту карту“, – здесь до сих пор так говорят. Еще ходили слухи, что он умел по собственной воле превращаться в женщину и, если в женской своей ипостаси ложился с импотентом, к тому возвращалась его мужская сила. И бесплодных женщин мог заставить зачать. Некоторые женщины даже называли своих детей его именем. В общем, за пару лет он вполне освоился в кругу александрийских святых, хотя, конечно, у него не было своей настоящей раки: все ведь знали, что отец Павел украл его тело, завернул его во флаг и закопал на католическом кладбище. А многие из них даже и лично при том присутствовали и получили массу удовольствия от Объединенного оркестра Его Величества Полицейских сил; Скоби, кажется, тоже когда-то в нем играл, а? Мысль, которая давно уже не дает мне покоя. Играл ли он на каком-нибудь музыкальном инструменте, а если да, то на каком? Тромбон? Как бы то ни было, в ту самую пору, когда святость его только и ждала для окончательной, так сказать, самоактуализации какого-нибудь знака, знамения или по возможности чуда, обвалилась, и очень кстати, стена, явив народу негодующего, должно быть, в глубине души Якуба. Да, но тела-то в раке не было. Даже коптская церковь, хоть она и внесла в конце концов, с явною, кстати, неохотой, Эль-Якуба в святцы, ничего о нем не знала, кроме того, что родом он был из Сирии. Они даже не знали наверняка, какой он, собственно, был веры! Мне это имя вообще кажется откровенно еврейским. Тем не менее они тщательнейшим образом разыскали и опросили всех старейших обитателей квартала – с целью установить истинное имя святого. И на том успокоились. Но община-то – совсем другое дело! У нее под самым носом обнаружилась пустая рака, словно бы нарочно для друга нашего Скоби. Он же просто обязан был обзавестись постоянным местом жительства, хотя бы для того, чтобы соответствовать величию имени своего. Сам собой разразился спонтанный праздник, в ходе которого эту ванну, ответственную за целый ряд отравлений со смертельным исходом в этом же самом квартале (велик Аллах!), торжественно перенесли в раку и надлежащим образом освятили, наполнив ее предварительно священным песком из реки Иордан. Коптская церковь ни о каком Скобе и слышать, конечно же, не захотела, и в официальных случаях он именуется по-прежнему Якубом; но для простых верующих он был и остается Скоб. Могла бы возникнуть, конечно, серьезная проблема, но здешние священники, все как один, – прирожденные дипломаты, и они предпочли просто-напросто не заметить акта реинкарнации Эль-Скоба: они ведут себя так, как будто считают, что это то же имя, Эль-Якуб, на местном, так сказать, диалекте. И все довольны. Они фактически – подобной толерантности и впрямь, пожалуй, больше нигде на земле не сыщешь – даже утвердили в святцах в качестве официального, так сказать, дня собственный мистера Джошуа Скоби день рождения – скорее всего, просто потому, что Эль-Якуб им метрики не представил. И, да будет тебе известно, здесь каждый год празднуют в честь Скоби мулид в самый день святого Георгия. Абдул, должно быть, запомнил день его рождения, потому что Скоби всякий раз натягивал по всем четырем углам кровати бечевки к потолку и развешивал на них бумажные флажки – все, какие только мог ему одолжить знакомый торговец из газетного ларька. А потом напивался – ты же сам мне рассказывал, – пел матросские песни и читал «Наш старый выцветший Георгиевский стяг», пока не доводил себя до слез!»

«Не худший вариант бессмертия».

«Он был бы просто счастлив, если б знал заранее».

«Это уж точно! Стать после смерти святым, покровителем собственного quartier [33]! Ах, Дарли, я знала, что тебе понравится. Знаешь, я часто сюда приезжаю, так же вот, в сумерки, сижу на камушке, смеюсь про себя и радуюсь за старого пирата».

Мы посидели там еще, понемногу возле раки разрастались тени, и мы смеялись так, чтобы не очень слышно, и говорили, как и должно людям говорить у гробницы святого, оживляя в меру сил память о старом пирате со вставным стеклянным глазом, чья тень, должно быть, все еще бродит по ветхим комнатам на третьем этаже. Засветились тусклые фонари на Татвиг-стрит. Не тот привычный яркий свет, но приглушенный, смутный, – на весь прилегающий к гавани район распространялся приказ о затемнении, и Татвиг-стрит была не исключение. Мысли мои бродили вольно и праздно.

«А Абдул, – спросил я как-то вдруг. – С ним что такое?»

«Ах да, я же обещала тебе рассказать; ты ведь помнишь, Скоби купил ему небольшую цирюльню. Ну, его раз предупредили, чтобы он бритвы держал чистыми и „не распространял сифилис“, два предупредили. А он на все эти предупреждения даже и внимания не обращал, должно быть, не верил, что Скоби действительно может на него заявить. А старик возьми да и заяви, и лучше бы он этого не делал. Абдул чуть не помер, так его в полиции отделали, глаз ему выбили. Амариль с год, наверно, собирал его буквально по кусочкам. А потом он еще и подхватил какую-то жуткую болезнь, так что с цирюльней пришлось распрощаться. Бедняга. Но, сдается мне, что это не худшая кандидатура на пост сторожа личной раки бывшего своего патрона».

«Эль-Скоб! Бедный Абдул!»

«Он теперь с головой ушел в религию и обрел утешение – проповедует понемногу, читает суры в свободное от работы время. И, знаешь, мне кажется, реального Скоби он забыл. Я как-то раз его спросила, не помнит ли он часом старого джентльмена, что жил на верхнем этаже, – он поглядел на меня эдак смутно и стал бормотать что-то нечленораздельное; такое было ощущение, как будто он пытается нашарить что-то в темноте, в самом дальнем закоулке памяти, и безуспешно. Настоящий Скоби исчез, совсем как Якуб, а его место занял Эль-Скоб».