Атлант расправил плечи. Трилогия. - Рэнд Айн (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
И теперь Дагни сидела за столом в своем кабинете, где проводила долгие вечера, пытаясь определить, какие направления и когда могут выручить всю систему.
Перестроенная линия Рио-Норте могла бы спасти все остальное. Разглядывая листки бумаги, объявлявшие о новых и новых потерях, она не думала о долгой и бессмысленной агонии мексиканского предприятия. Она вспоминала свой телефонный звонок:
— Хэнк, ты можешь спасти нас? Можешь ли ты предоставить нам рельсы в кратчайший срок и в самый долгий кредит?
Спокойный и уверенный голос ответил:
— Конечно.
Мысль эта стала точкой опоры. Дагни склонилась над разложенными на столе листами бумаги, обнаружив, что теперь может сосредоточиться. У нее появилось хоть что-то, способное выстоять, не рухнуть, не рассыпаться в самый последний момент.
Джеймс Таггерт вступил в приемную кабинета Дагни, еще сохраняя известную долю той уверенности, которую полчаса назад ощущал в баре, в обществе своих приятелей. Однако когда он открыл дверь, уверенность эта испарилась сама собой. И к столу сестры он подходил уже как нашкодивший ребенок, ожидающий наказания, память о котором сохранится на многие годы.
Голова Дагни была склонена над бумагами, в свете лампы поблескивали пряди растрепанных волос, белая блузка липла к плечам, свободными складками выдавая худобу тела.
— Что у тебя, Джим?
— Что ты устраиваешь на линии Сан-Себастьян?
Она приподняла голову:
— Устраиваю? Что ты имеешь в виду?
— Какое у нас там расписание и какие поезда там ходят?
Она рассмеялась; к веселью в голосе примешивалась усталость:
— Иногда стоило бы читать отчеты, которые кладут на стол президента, Джим.
— Что ты хочешь сказать?
— То, что мы придерживаемся такого расписания и пускаем такие поезда по линии Сан-Себастьян уже три месяца.
— Один пассажирский поезд в день?
— С утра. И один товарный состав ночью.
— Боже милостивый! И это на такой важной ветке?
— На такой важной ветке не окупается и эта пара поездов.
— Однако мексиканский народ ждет от нас настоящей помощи!
— Я в этом не сомневаюсь.
— Ему нужны поезда!
— Для чего?
— Чтобы… чтобы помочь развитию национальной промышленности. Как, по твоему мнению, сможет она развиваться, если мы не обеспечим Мексику транспортом?
— Я не ожидаю, что промышленность этой страны будет развиваться.
— Это всего лишь твое личное мнение. И я не понимаю, какое право имеешь ты собственной волей урезать расписание. Одни только перевозки меди окупят все.
— Когда?
Джеймс поглядел на сестру. На лице его появилось удовлетворение человека, получившего возможность сказать обидную вещь.
— Надеюсь, ты не собираешься усомниться в процветании этих медных рудников? Ведь они принадлежат Франсиско д'Анкония! — Он подчеркнул голосом это имя, не отводя взгляда от сестры.
Она проговорила:
— Возможно, он твой друг, но…
— Мой друг? А я думал, что твой.
Дагни ровным голосом произнесла:
— Уже десять лет как не мой.
— Плохо-то как. Ведь он один из самых удачливых бизнесменов в мире. Он никогда не проваливал предприятий, деловых, как ты понимаешь, и в рудники эти он вложил миллионы, так что мы можем положиться на его суждение.
— Когда ты, наконец, поймешь, что Франсиско д'Анкония превратился в ничтожного тунеядца?
Джеймс усмехнулся:
— Я всегда полагал, что как личность он неинтересен. Но ты не разделяла моего мнения. Ты возражала. O, еще как возражала! Помнишь, как мы ссорились на эту тему? Может, процитировать некоторые твои высказывания? И высказать догадку о причине некоторых твоих поступков?
— Ты хочешь поговорить о Франсиско д'Анкония? И пришел сюда ради этого?
На лице его появились признаки гнева и разочарования, потому что ее лицо оставалось бесстрастным.
— Тебе прекрасно известно, зачем я сюда пришел! — отрезал он. — Я услышал совершенно невероятные вещи о тех поездах, которые ходят у нас по Мексике.
— Какие вещи?
— Какого рода подвижной состав ты там используешь?
— Хуже которого у меня нет.
— Ты это признаешь?
— Я отмечала это в посланных тебе отчетах.
— И это правда, что ты используешь дровяные паровозы?
— Эдди отыскал их для меня в Луизиане, в чьем-то заброшенном депо. Он не сумел даже выяснить название этой железной дороги.
— И эта рухлядь носит имя поездов Таггерта?
— Да.
— В чем заключается великая идея? Что происходит? Я хочу знать, что происходит!
Дагни проговорила ровным голосом, глядя в лицо брату:
— Если ты хочешь знать, я оставила на линии Сан-Себастьян одну только рухлядь и притом в минимальном количестве. Я забрала из Мексики все, что можно забрать: маневровые паровозы, инструменты и оборудование, даже пишущие машинки и зеркала.
— А за каким чертом?
— Чтобы грабителям досталось поменьше добычи, когда они национализируют линию.
Он вскочил на ноги:
— Это тебе с рук не сойдет! На сей раз такая выходка выйдет тебе боком! Надо же иметь совесть, чтобы обойтись столь низменным, подлым образом… просто из-за каких-то зловредных слухов, когда мы располагаем контрактом на двести лет…
— Джим, — проговорила она неторопливо, — наша фирма не располагает ни одним лишним вагоном, паровозом или тонной угля.
— Я не позволю, я самым решительным образом не позволю проводить такую бесстыдную политику в отношении дружественного народа, нуждающегося в нашей помощи. Низменная жадность не оправдание. В конце концов, существуют и высшие соображения, даже если ты не способна понять их!
Дагни положил перед собой блокнот и взяла карандаш:
— Хорошо, Джим. Сколько поездов должна я по твоему указанию пустить по линии Сан-Себастьян?
— Гм?
— Сколько поездов и на каких линиях я должна отменить, если ты хочешь иметь там дизельные тепловозы и стальные вагоны?
— Я не хочу, чтобы ты отменяла поезда!
— Тогда откуда я возьму подвижной состав для Мексики?
— Это ты должна знать. Это твоя работа.
— Я не в состоянии выполнить ее. Так что решай.
— Опять твои гнилые штучки… хочешь переложить ответственность на меня!
— Я жду твоих распоряжений, Джим.
— Я не позволю тебе заманить меня в такую ловушку!
Она отбросила карандаш:
— Тогда расписание поездов на линии Сан-Себастьян остается без изменения.
— Хорошо, подождем до следующего месяца, до заседания правления. Я потребую, чтобы там приняли решение. Чтобы раз и навсегда запретили производственному отделу превышать рамки своих полномочий. И ты ответишь там за все.
— Отвечу.
Дагни вернулась к прерванной работе еще до того, как за Джеймсом Таггертом закрылась дверь.
Когда она покончила с делами, отодвинула бумаги и посмотрела в окно, небо сделалось черным и город превратился в россыпь освещенных окон на исчезнувших стенах. Дагни поднялась без особой охоты. Она понимала, что устала сегодня, и видела в усталости свое мелкое поражение.
Снаружи в офисе было темно и пусто. Сотрудники уже разошлись по домам, и лишь Эдди Уиллерс находился на своем месте, за столом, располагавшимся за стеклянной перегородкой, который казался теперь освещенным кубом в углу просторного помещения. Проходя мимо, она помахала ему.
Она спустилась на лифте в вестибюль, но не здания, а расположенного под ним вокзала «Таггерт». Ей нравилось проходить через вокзал по пути домой.
Ей всегда казалось, что вестибюль этот напоминает храм. Глядя вверх, на высокий потолок, она видела неярко освещенные своды, опиравшиеся на огромные гранитные колонны, и верхние абрисы застекленных тьмой окон. Своды, полные торжественной умиротворенности католического собора, защитным покровом простирались над людской кутерьмой.
Видное место в вестибюле занимала статуя основателя дороги Натаниэля Таггерта, не пользовавшаяся, впрочем, особым вниманием пассажиров.
Лишь одна Дагни не могла равнодушно пройти мимо нее, не отдав дань уважения изваянию великого предка. Взгляд, брошенный на него по пути через вестибюль, был единственной известной Дагни разновидностью молитвы.
