Водяной - Вальгрен Карл-Йоганн (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗
— Любую большую проблему надо делить на помельче и решать одну за другой. Когда они все вместе, кажется — ну все, с этим я никогда не справлюсь. А по очереди… Так что попробуй. Я всегда так делаю.
Профессор налил воды в стакан, аккуратно разместил таблетки на языке, проглотил и запил водой.
— И тебе нужно время, чтобы подумать. Стресс усугубляет все… ты слышишь, что я говорю, Нелла? Ты витаешь где-то… запомни: стресс усугубляет все.
Я вздрогнула и уставилась на профессора:
— Самое скверное, что Герард вовсе и не думает, что это я на него настучала.
— А кто?
— Кто-то из его шайки. Он разнюхал что-то.
— А что ж тогда над тобой измывается?
— Потому что ему это нравится.
— Ни один человек не рождается подонком. Есть тысячи причин, отчего люди становятся такими, какими они становятся, и поступают так, как поступают. С ним что-то не так, с этим твоим Жераром… — Он почему-то произнес его имя на французский лад.
— А мне-то от этого какая польза? Польза будет, если кто-то даст мне взаймы тысячу. Вот это будет польза. Иначе они опять возьмутся за брата.
— Если бы у меня были деньги, я бы тебе их дал тут же…
Это правда. Дал бы не задумываясь. Миллион бы дал, если нужно. Беда только, что деньги его вообще не интересуют, потому у него их и нет никогда.
Надо заканчивать этот разговор. На кухонном окне стоял ящик с необычной формы камнями, одна из его многочисленных коллекций. Открытый альбом с почтовыми марками на столе рядом с мойкой. Рядом с дверью в прихожую — остекленный шкаф с чучелами: какие-то маленькие птички, тетерев, лиса, заяц в белой зимней шубке. Каждый раз, когда я у него бывала, приходила в восторг — как чучельнику удалось поймать движение: они точно улетят сейчас или убегут по своим лисьим и заячьим делам. А сегодня — нет. Только сейчас мне пришло в голову, что это жестоко: надо же сначала убить всех этих зверюшек, распять, выдрать внутренности и мясо, набить какой-то дрянью… я вовсе не хотела об этом думать, но мысли упорно возвращались туда, куда я старалась приказать им не возвращаться.
— А с кем-то из учителей ты не можешь поговорить?
— Только хуже будет.
— А с мамой?
— А с Санта-Клаусом?
— Значит, ты тоже, как и я, надеешься на чудо, — вздохнул профессор. Полез в задний карман, достал ассигнацию, сложил пополам и протянул мне: — Вот. Все, что у меня есть. Пятьдесят крон.
Я покачала головой:
— Не надо. Я подумала — ты прав. Большие проблемы надо делить на маленькие. И сразу приходят решения. Не буду я платить Герарду. Все равно он от нас не отстанет.
Профессор улыбнулся. Раньше он, наверное, часто улыбался. До того несчастного случая, когда так повредил ноги, что теперь до конца жизни вынужден ходить на костылях и пить таблетки. До того как он превратился в эту странную, похожую на подбитую ворону фигуру. Хромал по жизни на оплаченных страховой кассой костылях, читал все, что можно прочитать, и собирал все, что можно собирать.
— Что я могу еще для тебя сделать?
— Да… Русалки. Можешь навести справки — что, собственно, мы о них знаем?
— Русалки? Ты имеешь в виду русалок… ну этих… из сказок?
— Любых. Все, что имеет отношение к русалкам. Например: верили люди когда-то, что они и вправду существуют? Бывают ли русалки ну… как сказать… мужского пола? Русалы… или как их назвать? В общем, все-все, что про них написано.
— Ты что, получила в школе такое задание?
— Неважно. Поищи, пожалуйста, а потом мне расскажешь. И еще — можно мне пошерудить в твоих ключах?
Он сунул пятьдесят крон в карман, почему-то в другой, не тот, откуда достал.
— Конечно. В ящике с ключами? В моей коллекции? Конечно. Ты что, не можешь попасть домой?
— Да… что-то в этом роде.
— Никаких проблем. Вернее, одна из маленьких проблем, из которых состоят большие. Скажи только, какой тип замка.
Впервые я увидела профессора в библиотеке в Фалькенберге. После автобусной аварии прошел год, и, пока социальные службы решали, давать ему пожизненную пенсию по инвалидности или не давать, он через бюро по трудоустройству нашел временную работу. Мы с братишкой как раз сделали для себя открытие. Оказывается, библиотека — замечательное место, где можно пересидеть домашние скандалы. Открыто аж до семи. Ведешь себя тихо — сиди хоть до закрытия. Мы просматривали комиксы или играли во что-нибудь. А когда я уставала от Тин-Тина и Лаки Люка, когда мне надоедало побеждать братишку в китайские шашки, я просила Ласло найти мне что-нибудь интересное почитать. Он каждый раз сиял. Особенно если спросишь что-нибудь про астрономию или динозавров. Уходил и возвращался с целой кипой. Очень скоро у меня появилось чувство, будто мы старые друзья. Он знал, какие книги мне интересны, и самое забавное — часто оказывалось, что они интересны и ему самому. Если в библиотеке было мало народу и у него появлялось свободное время, мы шли в кафетерий и болтали о чем придется.
Прежде всего я спросила, почему он ходит на костылях. Профессор рассказал — автобусная экскурсия в Германию, авария на автобане… переломы обеих ног, причем такие скверные, что он никогда уже не сможет ходить по-настоящему. Ирония в том — так он и сказал: ирония — в том, что он никогда не был за границей, если не считать первых двух лет жизни в Венгрии, откуда его увезла мама. И авария случилась почти сразу, не успел автобус сойти с парома. Так что он никакой Германии и не увидел — только кусок автобана и больница. Мне кажется, это его больше всего и огорчило — настолько, что он дал себе слово никогда не выезжать из Швеции.
Вскоре после этого Ласло снял старый хуторской дом под Скугсторпом. Заместительство в библиотеке подошло к концу, но он сказал, что я могу приходить в гости в любое время. Я долго сомневалась — вообще-то я не особенно доверяю взрослым, но в конце концов решила его навестить. К нему мало кто заходил, если, конечно, не считать его матери: та дважды в неделю появлялась с едой из полуфабрикатов и исчезала опять. Он обрадовался — даже, я бы сказала, чересчур обрадовался, — тут же предложил выпить чаю, а главное, ему не терпелось показать мне все свои коллекции и рассказать всякие невероятные истории, вычитанные им в книгах.
С тех пор так и повелось. Раза два в месяц я обязательно его навещала. Чаще всего просто так, поболтать, но иногда просила помочь с уроками, или мне надо было что-то спросить. Ласло знал все и обо всем, а если не знал, тут же лез в свои книги, чтобы узнать.
Все это я вспомнила, пока крутила педали назад в Скугсторп. Если где-нибудь, кто-нибудь и когда-нибудь писал о русалках, Ласло найдет. Обязательно найдет.
У нашего гаража стояла машина. «Форд Таунус». Похоже было, беднягу в последнюю секунду спасли из-под пресса на свалке. Окно в кухне открыто настежь — проветрить, что ли, решили. Мини-велосипед Роберта валялся рядом с крыльцом.
В прихожей — ваза с тюльпанами. Я сразу почуяла запах маминых духов — тех, дорогих, которыми она почти никогда не пользовалась. И все равно до меня не сразу дошло, что происходит: рюкзак на полу, потертые ковбойские сапоги, кожаная куртка на вешалке. Но все же дошло.
Я быстро поправила волосы, попыталась стереть грязное пятно на брючине и сама себе удивилась: неужели это ради него я прихорашиваюсь?
Голос в гостиной — знакомый-презнакомый, хотя я не слышала его почти год. Он же почти никогда не звонил из тюрьмы. Вообще не любил говорить по телефону, а если говорил, то мрачно и односложно, а иногда бросал трубку посреди разговора.
По радио звучала какая-то сентиментальная мелодия, и я слышала, как он подпевает. Потом возник еще один голос, пописклявее, чем папин, но не мамин и не братишки, а мужской. Мужской голос, только писклявый. Пошутил, должно быть. Потому что папа захохотал своим странным кашляющим смехом, как поперхнувшийся лис — я однажды слышала в зоопарке. Из гостиной появилась мама с подносом в руках и, увидев меня, просияла:
