Купальская ночь - Вернер Елена (читать книги txt) 📗
– Надо же, – как-то раз хмыкнула Алена, проведя ладонью по кудрям дочери и шутливо их взъерошив. – Волосы у тебя явно не мои.
– Это от отца?
– Ну а от кого еще? Я же говорю – не мои.
Едва ли можно было уязвить Катю больше. Отца своего она ни разу не видела. Точнее, видела, но в том почти младенческом возрасте, который рано или поздно приходится забыть. А потом родители развелись, и Алена вместе с ней уехала в Москву. Что у них там произошло, Катя не знала и не спрашивала, хотя Алена всем видом показывала, что воспоминания ее не трогают и не раздражают. Просто было как-то обидно, что папе наплевать на дочь. И, что удивительнее, наплевать на Алену. Катя не могла понять, как можно развестись с такой женщиной, и всерьез подумывала, не сумасшедший ли у нее отец.
А потом начались подростковые проблемы с кожей. Катя в отчаянии отпустила длинную челку, чтобы прикрыть усыпанный прыщиками лоб. Но это не спасало от нервных срывов, плача в подушку по ночам и острого желания удавиться. Алена искренне пыталась помочь дочери, но толком не знала, чем. Сказать, что все это пройдет?
– Котенок, ну что ты? Это же все временно. Вот увидишь, скоро пройдет, – как полагается, бормотала она в растерянности.
– Да? А у тебя долго прыщи были? – всхлипывала Катя, с надеждой отнимая руки от глаз.
Алена конфузилось:
– Да у меня вроде вообще не было, – и конец ее увещеваний тонул в очередном безутешном рыдании.
Дело, понятно, было не во внешности. Кожа у Кати года через два очистилась, фигура начала принимать приятные очертания. Но ей казалось, что материнская легкость и грация, то, что составляло суть Алены, осталось только у Алены. Как будто Катю несправедливо лишили наследства. Как будто Алена специально не поделилась. И объяснять матери это было бесполезно, хотя однажды в агонии переходного возраста она потребовала Алену научить ее быть такой же красивой, как она сама.
– Кать, ну что за чушь? Все люди разные! Ты же такая симпатичная. Надо просто уметь… ну я не знаю… Ну, спину держи ровно, что ли, – пожимала Алена плечиками, даже не осознавая, как она это делает. – А то ты же вся скрюченная сидишь вечно. И не читай носом, а то не хватало еще очков на минус двадцать. Вот тогда точно раскрасавица будешь.
А потом все пропало. Катя просто поняла, что ей такое не светит. И успокоилась. Можно больше не страдать под одеялом, не пытаться осветлить волосы лимонным соком, не таскать кофточки из маминого шкафа. Зато можно учиться готовить по толстой коричневой тетради с рецептами, исписанными летящим Алениным почерком с завитушками, и читать книги, собранные ею целыми собраниями сочинений, страшный дефицит по советским меркам. Катя постоянно теряла закладки, и место, на котором остановилась, обозначала загнутым уголком страницы – вольность, позволить себе которую Алене бы и в голову не пришло.
Алена почувствовала эту перемену. Катя стала более спокойной и ласковой. Но и более замкнутой, что неизбежно бывает, если читать слишком много книг. Впрочем, Алену все это устраивало. Если с детьми она еще как-то ладила, то дочь-подросток все это время вызывала у нее хорошо скрываемый ужас. Конечно, в этом она не призналась бы и самой себе. Так что Алена просто была рада, что трудности позади, и они вдвоем с честью вышли из испытания под названием «взросление». А потом стало и вовсе не до этого – умерла бабушка Тося…
Катя улизнула на речку. Ее охватывало беспокойство, и в дрожащем зное сада становилось все неуютнее. Белый день, повседневность заслонила собой ночные переживания, и все казалось уже и не смешным, и не интересным, и не романтичным – а надуманным, тем, чего не было. Одна неуверенность, одни сомнения, от которых холодеет в животе. Пока девушка не взяла себя в руки, она и не замечала, что ее глаза все время сощурены от яркого света и устремлены вдаль – за калитку, в край улицы, на мост, на другой берег, на сбегающие к пляжу со всех сторон тропинки. Она поминутно выискивала фигуру, которая даже не успела стать знакомой. Как только Катя это осознала, так рассердилась сама на себя и взялась за книгу, сев под липой и запретив себе глазеть по сторонам. Придет – так придет, а нет – так нет.
Липы только недавно зацвели, и вокруг них тек медовый запах, и вились шмели. Устроившись рядом, шумно дышала Найда, вывалив на бок розово-синий язык.
– Ага, а вот и ты! – рядом плюхнулась Сойкина. – Ох, совсем я запарилась!
Настена разделась и направилась к воде. Катя поняла по ее хитроватому виду: что-то знает, но, как обычно, будет тянуть кота за хвост. Но сегодня Катино терпение было истощено, и она рванула следом.
– Ты можешь толком сказать, что вчера произошло? – Настя осторожно присаживалась, с каждым разом погружаясь все глубже, и, наконец, села так, что вода покрыла грудь и плечи. – Ох, хорошо….
Катя устроилась на мелководье, следя за солнечными бликами, играющими на волнистом песчаном дне. Мелкие рыбешки, сбившись в стайку, стали нахально пощипывать ей пятки.
– Ничего и не произошло.
– Да ага, конечно. Вы перелезли через забор, Ваня с Женькой не успели, потом этот дед выполз…
Катя вдруг вспомнила все в красках и не смогла сдержаться.
– Ну вот, ты лыбишься! – надулась Сойкина. – А я, между прочим, переживала, что там с вами да как. Женька так вообще вся изошлась сама знаешь на что! Мы вас ждали-ждали…
– Мы потом вернулись, но вас уже не было, – невинно заметила Катя.
– Женька злая была как чертяка, – многозначительно поведала Настена. – Так что берегись.
– А чего мне беречься? Она мне кто?
– Знаешь, Женька любому подгадить может. Думаешь, Костя сегодня утром к ней почему заявился? Поди, подлизывался, чтобы не сильно воняла и нервы не мотала.
Услышав это, Катя зажмурилась и с головой окунулась. Досчитала до пяти и вынырнула.
– А с чего ты все это решила?
Настена самодовольно хмыкнула:
– Ну а зачем еще бы он к ней пришел? Не такая, поди, любовь, чтоб до вечера не подождать! С самого утра наведался. Меня мамка за сахаром послала, я мимо проходила и видела – выскочил из их дома, и Женька из окна выглядывала и вслед ему пялилась.
Эти слова въелись в Катину голову, будто их выжгли кислотой. И вертелись, вертелись… Сойкина давно убежала восвояси, вдоволь насплетничавшись и обсудив все, что видела на вчерашних гуляниях, а Катя все лежала на полотенце и слышала ее голос. «Костя утром к ней заявился… подлизывался… Выходил, а Женька из окна выглядывала…» Она не могла забыть, но старалась никак к этому не относиться. Да и почему ее так сильно уязвляет тот факт, что Костя Венедиктов утром заскочил к своей девушке? Не говоря уж о том, зачем именно он это сделал и что они делали у нее дома. Ей, Кате, все это должно быть совершенно безразлично, потому что она и вчера, и сегодня знала – Женя и Костя встречаются. Не попрощавшись вчера должным образом, он решил попросить прощения, может быть, сказать, что он соскучился, или как-то иначе ее утешить или развеселить перед рабочим днем. И то, что вчера Костя и Катя сидели на берегу и болтали, ровным счетом ничего для него не значит. И для нее не должно.
Катя не могла читать, не хотела купаться. Она расстелила полотенце на самом солнцепеке и устроилась на нем, желая превратиться в уголек и перестать думать. Она чувствовала, как щиплет нос, щеки, как ослепительный жар затекает под ресницы, и верхнее веко слипается с нижним, как расплавленное. Она поворачивалась, и солнце пекло плечи, ягодицы и впадинки под коленками. И когда терпеть больше не было сил, она снова переворачивалась.
Наконец, ее желание было исполнено – все мысли пропали. Голова стала чугунной, неподъемной, все движения давались с трудом. Катя кое-как поднялась, чувствуя, что вокруг все плывет, и перед глазами мелькают белые вспышки и черные искрящиеся точечки. И с наслаждением искупалась. Река мгновенно смыла жар, сначала даже сердце зашлось от такой резкой перемены. И когда все тело остыло, голова стала еще горячей.
