Синяя борода - Воннегут-мл Курт (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
Как все просто, правда?
Самый восточный из принадлежавших Грегори домов, как обнаружил я во время поездки в Нью-Йорк, сейчас служит офисом и резиденцией делегации Эмирата Салибар в Организации Объединенных Наций. Об Эмирате Салибар я услышал впервые и не смог найти его в своей Британской энциклопедии. Под таким названием я нашел только маленький городишко в пустыне, с населением одиннадцать тысяч, примерно как Сан-Игнасио. Цирцея Берман говорит, что пора купить новую энциклопедию, а заодно несколько новых галстуков.
Большая дубовая дверь с массивными петлями не изменилась, но молоток в виде Горгоны исчез. Грегори взял его с собой в Италию, и я снова увидел Горгону после войны на двери дворца Мерили во Флоренции.
Не исключено, что Горгона сейчас переселилась в другое место, после того, как графиня Портомаджьоре, которую так любили в Италии и которую так любил я, умерла во сне естественной смертью на той же неделе, когда ушла из жизни и моя обожаемая Эдит.
Ну и неделька выдалась для старого Рабо Карабекяна!
Средний особняк разделили на пять квартир, по одной на каждом этаже, включая цокольный, о чем я узнал по почтовым ящикам и звонкам в холле.
Но не упоминайте при мне о холлах! О них немного погодя. Всему свое время.
В среднем доме находилась гостевая, куда меня поначалу заперли, прямо под ней — парадная столовая Грегори, еще ниже библиотека и совсем внизу, в подвальном этаже кладовая его материалов для живописи. Но сейчас меня больше всего интересовал верхний этаж — средняя часть студии Грегори с протекавшим световым люком. Почему-то мне было очень любопытно, есть ли еще люк, и если есть, додумались ли, как устранить протечку, или до сих пор стоят горшки и тазы и, когда идет дождь или снег, звучит музыка в духе Джона Кейджа.
Но спросить было не у кого, и я так ничего и не выяснил. Так что вот, дорогой читатель, первый прокол в моем рассказе. Я так ничего и не выяснил.
А вот и второй. Дом западнее среднего, судя по почтовым ящикам, разделен на две квартиры: трехэтажную внизу и двухэтажную наверху. В этом доме у Грегори жила постоянная прислуга, и моя небольшая, но приличная комната тоже была здесь. Комната Фреда Джонса находилась, между прочим, прямо за комнатой Грегори и Мерили, которая была в Эмирате Салибар.
Из особняка с двумя квартирами вышла женщина.
Хоть она и тряслась от старости, но держалась осанисто и, очевидно, когда-то была очень хороша собой. Я присмотрелся и вздрогнул: да я же ее знаю. Я ее знал, а она меня — нет. Мы не были знакомы. Но я понял, что видел ее молодой, в фильмах. Секундой позже вспомнилось и имя. Барбира Менкен, бывшая жена Пола Шлезингера. Он давно потерял с ней связь и понятия не имел, где она. Давно, очень уже давно она не появлялась ни на сцене, ни на экране, но это была она. Грета Гарбо и Кэтрин Хепберн тоже живут где-то по-соседству.
Я с ней не заговорил. А если бы заговорил? Что я мог ей сказать? «Пол в полном здравии и шлет привет»? Или, может быть: «Расскажите, как умерли ваши родители»?
Ужинал я в «Сенчури-клаб», членом которого состою много лет. Оказалось, там новый метрдотель, и я спросил его, где прежний, Роберто. Выяснилось, что его прямо перед клубом насмерть сбил велосипедист-рассыльный, который ехал по односторонней улице в запрещенном направлении.
Я сказал: как жалко! — и метрдотель с готовностью со мной согласился.
Знакомых никого не было, и не удивительно, ведь все, кого я знал, умерли. Но в баре я познакомился с человеком намного меня моложе, который, как Цирцея Берман, пишет романы для молодежи. Я спросил его, слышал ли он о Полли Медисон, а он в ответ: а вы об Атлантическом океане слышали?
Мы вместе поужинали. Жены его в городе не бьыо, уехала читать лекции. Она известный сексолог.
Как можно деликатнее я рискнул спросить, не слишком ли обременительно спать с женщиной, имеющей такие познания в технике секса. Закатив глаза к потолку, он ответил, что я попал в точку:
— Мне непрерывно приходится подтверждать, что я ее действительно люблю.
Остаток вечера я тихо провел у себя в номере в отеле «Алгонквин», включив ТВ на порнографическую программу. Не то чтобы смотрел, а так, поглядывал время от времени.
Домой я планировал вернуться дневным поездом, но за завтраком встретил знакомого истхемптонца, Флойда Померанца. Тот тоже ближе к вечеру собирался домой и предложил подвезти меня в своем огромном кадиллаке. Я с радостью согласился.
Способ передвижения этот оказался таким приятным! В кадиллаке спокойнее, чем в утробе. Я говорил уже, что «Двадцатый век лимитед» был вроде мчащейся в пространстве утробы, в которую снаружи проникали непонятные перестуки и гудки. А кадиллак — вроде гроба. Померанца и меня словно в нем похоронили. К черту суеверия! Так было нам уютно в этом общем просторном гробу на гангстерский вкус. Хорошо бы хоронить человека вместе с кем— нибудь еще, кто подвернется.
Померанц молол что-то о попытках собрать осколки своей жизни и склеить ее заново. Ему сорок три года, как Цирцее Берман. Три месяца назад он получил одиннадцать миллионов отступных за то, что ушел с поста президента гигантской телекомпании.
— Большая часть жизни у меня еще впереди, — сказал он.
— Да, пожалуй, что так.
— Как вы думаете, мне еще не поздно стать художником?
— Никогда не поздно, — сказал я.
Раньше, я знаю, он спрашивал у Пола Шлезингера, не поздно ли еще ему стать писателем. Считал, что публику может заинтересовать история, происходившая с ним в телекомпании.
Шлезингер потом сказал: надо бы как-то убедить Померанца и ему подобных, а такими кишит Хемптон, что они уже выжали из экономики больше чем достаточно. А не построить ли в Хемптоне Почетную галерею разбогатевших, предложил Шлезингер, и там в нишах расставить бюсты председателей арбитражных судов, специалистов по перекупке акций, любителей перехватить миллион в мутной воде да с толком его вложить, ловких авантюристов, золотящих ручку, подмазывающих кого надо, а на пьедесталах выбить статистические данные: кто сколько миллионов ухитрился легально присвоить и за какой срок.
Я спросил Шлезингера, буду ли удостоен бюста в Почетной галерее разбогатевших. Он подумал и пришел к выводу, что в принципе Почетной галереи я достоин, но только мои деньги появились как результат случая, а не алчности.
— Ты должен быть в Галерее любимчиков слепой удачи, — сказал он, предложив построить эту галерею в Лас-Вегасе или Атлантик— Сити, но потом передумал:
— Лучше на Клондайке, наверно. Желающим полюбоваться на Рабо Карабекяна в Галерее любимчиков слепой удачи придется приезжать на собачьих упряжках или на лыжах.
Пол не может пережить, что я унаследовал долю в акциях футбольной команды «Цинциннати Бенгалс» и мне плевать, что там происходит. Он заядлый футбольный болельщик.
