Пинбол-1973 - Мураками Харуки (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
Крыса взял стакан, отпил половину, поставил обратно на стол.
— Вот смотри, Джей, все люди скисают, да?
— Ага...
— Но скисать можно по-разному. — Крыса машинально вытер губы тыльной стороной руки. — А посмотришь на людей, так никакого разнообразия. Два-три варианта, не больше.
— Наверно...
Потерявшие пену остатки пива собрались в лужицу на дне стакана. Крыса достал из кармана сплющенную пачку, сунул последнюю сигарету в зубы.
— Хотя, если подумать, какая разница? Пусть, как хотят, так и скисают. Правильно?
Джей молча слушал, наклонив стакан с колой.
— Все люди меняются. А какой в этом смысл, я никогда не понимал. — Крыса закусил губу, уставился на стол и задумался. — Мне так кажется, что любые перемены и любой прогресс в конечном счете сводятся к разрушению. Или я не прав?
— Наверно, прав...
— Поэтому у меня нет ни любви, ни симпатии к тем, кто радостно идет навстречу пустоте. И в этом городе тоже.
Джей молчал. Замолчал и Крыса. Взяв со стола спичку, он медленно зажег ее с другого конца от тлеющей сигареты и закурил новую.
— Вся проблема в том, — сказал Джей, — что ты сам хочешь измениться. Правда ведь?
— Точно.
Протекло несколько ужасно тихих секунд. Десять или около того. Наконец, Джей произнес:
— А люди вообще сделаны на удивление топорно. Ты даже не представляешь, до какой степени.
Крыса перелил в стакан остатки пива из бутылки и одним глотком выпил.
— Я запутался, — сказал он.
Джей покивал.
— Ни на что решиться не могу.
— Да оно и видно. — Джей улыбнулся, точно устал от разговора.
Крыса поднялся, сунул в карман пустую пачку и зажигалку. Часы показывали час ночи.
— Спокойной ночи, — сказал Крыса.
— Спокойной ночи, — ответил Джей. — И вот еще: кто-то сказал — ходите помедленней, а воды пейте побольше.
Крыса улыбнулся Джею, открыл дверь и поднялся по лестнице. Безлюдную улицу ярко освещали фонари. Крыса присел на дорожное ограждение и взглянул на небо. «Сколько же надо воды, чтобы напиться?» — подумал он.
20
Преподаватель испанского позвонил в среду, накануне нашего ноябрьского отпуска. Был обеденный перерыв, мой напарник ушел в банк, а я сидел в кухне-столовой и ел спагетти, которые приготовила секретарша. Они были минуты на две передержаны и вместо базилика посыпаны мелко нарезанной периллой — но на вкус получилось неплохо. В самый разгар прений о способах приготовления спагетти зазвонил телефон. Секретарша взяла трубку — и через два-три слова передала ее мне, пожав плечами.
— Я насчет «Ракеты», — раздался голос. — Она нашлась.
— Где?
— Не телефонный разговор, — сказал он. Некоторое время мы оба молчали.
— Что вы имеете в виду?
— То, что по телефону это трудно объяснить.
— В смысле «лучше один раз увидеть»?
— Нет, — пробормотал он. — Даже если увидеть, все равно объяснить трудно.
Я не знал, что сказать в ответ, и ждал продолжения.
— Это я не для пущей важности или чтобы подразнить. Я просто хочу с вами встретиться.
— Понятно.
— Сегодня в пять вас устроит?
— Вполне, — сказал я. — Кстати, может заодно и поиграем?
— Конечно, поиграем, — сказал он. Мы попрощались, я повесил трубку и снова принялся за спагетти.
— Куда это ты собрался?
— Играть в пинбол. Куда именно, еще не знаю.
— В пинбол?
— Ну да. Запускаешь шарик...
— Знаю, знаю... Только почему вдруг пинбол?
— Действительно... В этом мире полно вещей, которые наша философия не в силах истолковать.
Она подперла щеку рукой и задумалась.
— А ты хорошо в пинбол играешь?
— Когда-то играл хорошо. Это была единственная область, где я мог чем-то гордиться.
— А я вообще ничем не могу.
— Значит, тебе и терять нечего.
Она снова задумалась. Я тем временем доел спагетти. Потом достал из холодильника джинджер-эль.
— В том, что может когда-нибудь потеряться, большого смысла нет. Ореол вокруг потери — ложный ореол.
— Кто это сказал?
— Не помню, кто. Но это правда.
— А разве в мире есть что-нибудь, что не может потеряться?
— Я верю, что есть. И тебе лучше в это верить.
— Постараюсь.
— Возможно, я слишком большой оптимист. Но не такой уж и дурак.
— Я знаю...
— Не хочу хвастаться, но это гораздо лучше, чем наоборот.
Она кивнула.
— Значит, ты сегодня вечером идешь играть в пинбол?
— Ага.
— Подними-ка руки.
Я поднял обе руки к потолку. Она внимательно обследовала свитер у меня подмышками.
— Все в порядке, иди играй.
Встретившись в той же кофейне, что и в прошлый раз, мы сразу взяли такси. «Прямо по Мэйдзи-дори», — сказал таксисту преподаватель испанского. Такси тронулось, он достал сигареты, закурил и угостил меня. На нем был серый костюм и голубой галстук с тремя диагональными полосками. Рубашка тоже голубая, но несколько светлее галстука. На мне — синие джинсы и серый свитер, а на ногах — закопченные армейские ботинки. Я напоминал студента-двоечника, вызванного в профессорский кабинет.
Мы пересекли улицу Васэда. «Еще дальше?» — спросил таксист. «На Мэдзиро-дори», — сказал преподаватель. Такси повернуло на улицу Мэдзиро.
— Так далеко? — спросил я.
— Далековато, — ответил он и вынул вторую сигарету. Я следил за пейзажем, состоящим из бегущих за окном торговых рядов.
— Попотел изрядно, пока нашел, — сказал он. — Сначала прошелся по списку фанатов. Там человек двадцать, со всей страны, не только из Токио. Связался с каждым; результат — нулевой. Сверх того, что нам уже известно, никто ничего не знал. Потом вышел на предпринимателя, который занимается подержанными автоматами. Найти его было несложно — сложным оказалось вытрясти из него список автоматов, которые через него прошли. Огромное количество!
Я кивнул, глядя, как он закуривает.
— Помогло то, что я смог точно указать отрезок времени. Февраль семьдесят первого года или около того. Это облегчило поиски — и я нашел то, что искал. «Гилберт и сыновья», «Ракета», серийный номер 165029. Утилизована третьего февраля семьдесят первого года.
— Утилизована?
— Сдана в металлолом. Помните «Голдфингер» с Джеймсом Бондом? Под пресс — и в переплавку. Или на морское дно.
— Но вы говорили...
— Слушайте дальше. Я подумал тогда, что все ясно, поблагодарил его и вернулся домой. Но на душе что-то скребло. Какой-то внутренний голос шептал, что дело обстоит иначе. На следующий день я сходил к нему еще раз, узнал адрес пункта по переработке металлолома — и отправился туда. Полчаса понаблюдал, что они делают с металлоломом, а потом зашел в контору и дал им свою визитную карточку. На неискушенных людей карточка университетского преподавателя обычно производит впечатление.
В начале он говорил размеренно, но потихоньку его речь превратилась в скороговорку. Не знаю почему, но это действовало мне на нервы.
— Я сказал им, что пишу книгу и что для книги мне нужно знать, как перерабатывается металлолом. Они согласились помочь. Но о пинбольной машине, которая попала к ним в феврале семьдесят первого года, не знали ничего. Понятное дело, два с половиной года прошло, а тут такие детали... Им ведь что — свалили в кучу, раздавили, да и все. Тогда я задал еще один вопрос. А если мне у них что-нибудь понравится — ну, к примеру, стиральная машина или рама от велосипеда, — смогу ли я взять это себе, заплатив надлежащую сумму? Конечно, ответили они. И я спросил, не помнят ли они таких случаев.
Осенние сумерки заканчивались, на дорогу наплывала темнота. Мы приближались к черте города.
— Если вам нужны подробности, спросите у секретаря на втором этаже, сказали они. Я, естественно, поднялся на второй этаж и спросил. Мол, не забирали ли у вас пинбольной машины в семьдесят первом году? Забирали, — ответил секретарь. И кто же? — спросил я. Он дал мне телефонный номер. Как я понял, он звонит по этому номеру всякий раз, когда к ним поступает пинбольный автомат. Имеет за это какие-то деньги. Тогда я спросил, сколько же всего этот человек забрал пинбольных автоматов. Точно не помню, — сказал секретарь, — бывает, что он посмотрит и возьмет, а иногда и не станет брать. Я попросил его вспомнить хотя бы примерно. И он сказал, что никак не меньше пятидесяти.
