Подполье свободы - Амаду Жоржи (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
– Послушай, Зе-Педро… Если ты думаешь, что мы здесь разыгрываем комедию, то ошибаешься. Если один из вас не признается, я раздавлю этого ребенка. – И снова обращается к Жозефе: – Неужели у вас нет сердца?
С другого конца комнаты раздается голос:
– Ты не человек, Баррос, – ты гадина!
Инспектор оборачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как один из полицейских затыкает зуботычиной рот железнодорожнику Пауло. Но голос звучит снова, оскорбляющий, полный презрения:
– Только такому мерзавцу, как ты, может прийти на ум бить маленького ребенка. Мерзавец, трус – вот кто ты такой! Если тебе хочется кого-нибудь бить, так бей меня: я мужчина и молча перенесу все побои. А ты дрянь, баба, трус, курица!..
И оскорбления следуют одно за другим, несмотря на удары. На какое-то мгновение Баррос колеблется: кажется, его занимает только Пауло, и он собирается приняться за него, чтобы проучить, забыв на время об остальных. Но, рассмеявшись, он тут же приказывает полицейскому:
– Оставь его… Он хочет таким способом принудить нас забыть про ребенка. Вот дурак!..
Жозефа не спускает глаз со стола, где копошится ребенок. Услышав слова Зе-Педро, она принимает решение: что бы ни произошло, – молчать, но всем своим существом она страдает за мальчика. Она видит его у самого края стола и кричит:
– Он сейчас упадет!..
При звуке материнского голоса ребенок приподнимает головку.
Баррос толкает его на середину стола, и плач возобновляется.
Мысли Жозефы путаются, из груди у нее вырываются рыдания.
Баррос делает два шага по направлению к Зе-Педро.
– Или ты заговоришь, или увидишь, как ребенок затрепыхается в моих руках. Неужели ты такой негодяй, что способен смотреть, как твой сын будет мучиться исключительно по твоей вине? – Он делает паузу, дожидаясь, но так и не дождавшись ответа. – Если он действительно твой сын, не кого-нибудь другого… Сегодня я это проверю.
Маскареньяс любил природу: широкие просторы, густые заросли леса, открытое поле. Как-то, еще мальчиком, он отправился в далекое путешествие. Смена пейзажей, развертывавшихся за окном вагона, была настоящим праздником для его глаз. Но в одном месте в горах локомотив издал пронзительный свисток и поезд въехал в туннель. Воздух сразу стал тяжелым, возбуждающим тошноту, удушье. И вот теперь, в этой камере пыток, он испытывает то же самое: позывы к рвоте, удушье. Он не может больше этого выносить.
– Если тронешь ребенка, придет день – я убью тебя, Баррос. Клянусь, убью!
На этот раз Баррос даже не оборачивается. Теперь он смотрит на Карлоса, обращается к нему:
– Видишь, Карлос? Беру тебя в свидетели: во всем виноваты вы сами. Вы не хотите говорить. Тебе приходилось видеть, как по-настоящему били ребенка? Не шлепочки папы и мамы, а настоящие удары хлыстом?
Жозефе вспоминается день рождения ее ребенка, радость Зе-Педро. Потом мысль переносится к дням, когда ребенок заболел: у него был грипп в сильной форме, они с мужем не спали ночей, сторожа тревожный сон малютки. Воспоминания следуют одно за другим, ужас стоит в расширенных глазах; ей начинает казаться, что ребенок уже умер, она с трудом понимает, что, собственно, происходит. Ее глаза блуждают по комнате. Зе-Педро не сводит с нее напряженного, полного тоски взгляда…
Баррос говорит, обращаясь к Карлосу:
– Все зависит от вас… Если ты скажешь, я оставлю ребенка в покое. Кто такой Жоан? Адрес Руйво… История Гонсало… Ведь это совсем немного… Ты видал, как избивают маленьких детей? Нет? Очень скоро увидишь.
От молодого и веселого Карлоса остались одни глаза с их открытым взглядом. И Карлос отвечает, но не Барросу. Он обращается к Понтесу, сидящему на стуле и дрожащими руками отирающему пот на голове:
– Доктор… Скажите мне, доктор… Неужели вы допустите, сеньор, такое преступление? Неужели вы позволите?
Баррос весело смеется:
– Кто? Понтес? Он даже получит от этого удовольствие. Не правда ли, Понтес?
Доктор в знак согласия кивает головой, даже пытается улыбнуться, но лицо его искажается гримасой.
– Не твой ли это ребенок? – смеясь спрашивает инспектор Карлоса. – Ведь ты часто бывал у Зе-Педро, не так ли?
Он с минуту ждет, потом пожимает плечами.
– Вина ложится на вас… Лучше признаться теперь, а не после того, как мы начнем… – Показав одному из помощников на радиоприемник, он коротко приказывает: – Музыку! – Показав на ребенка, обращается к другому: – Раздень этого щенка…
Баррос оглядывает одного за другим полицейских, находящихся в комнате. Демпсей жмется к двери, стараясь не встречаться глазами с начальником. Один лишь Перейринья улыбается.
– Прочеши ему для начала задницу.
– Не делай этого, негодяй!.. – рыдая, кричит Рамиро и в кровь разрывает сухожилия рук, стараясь освободиться от веревок.
– Мерзавец!.. – выкрикивает железнодорожник.
Начинает звучать мелодия вальса. Перейринья берет хлыст, проводит пальцами по проволоке, как бы пробуя его. Доктор Понтес неотрывно смотрит на остановившиеся громадные глаза Жозефы, ее открытый, беззвучный рот. Но что-то происходит с ее глазами. Перейринья подымает руку. Баррос кладет ребенка на бок, но тот пытается отползти. Никто не слышит его отчаянного крика, но зато все слышат крик Жозефы: хриплый и странный вопль, совсем незнакомый голос, будто крикнул кто-то другой, только что вошедший в комнату человек.
Доктор Понтес видит, как его учитель, старый профессор Барбоза Лейте протягивает руку по направлению к женщине – его обычный жест, когда он требовал от студентов быстрого диагноза. Доктор Понтес поднимается с места. Перейринья вторично замахивается хлыстом. Ребенок, захлебываясь, исступленно кричит и судорожно изгибается на столе. Доктор Понтес подходит к Барросу, трогает его за плечо и показывает на Жозефу.
– Она сошла с ума… – говорит он.
У себя в кабинете Баррос открыл шкаф, достал бутылку кашасы и два стаканчика. Поставил на стол, налил. Доктор Понтес поспешно схватил стаканчик, поднес к губам. Руки его так дрожали, что он пролил немного кашасы на свой пиджак. Баррос выпил залпом, сплюнул, налил себе еще.
– Не люди, а чума! Даже от сумасшедшей и от той ничего не добиться!
Понтес засмеялся. Смех этот был безудержно громкий, злой, неприятный.
– Чему вы смеетесь? Я не нахожу во всем этом ничего смешного…
После того, как Понтес установил диагноз сумасшествия у Жозефы, Баррос велел убрать ребенка и увести остальных арестованных. Он настоял, чтобы доктор при помощи электричества вызвал у женщины шок. И совсем не для того, чтобы излечить ее, а в расчете на то, что в состоянии нервного возбуждения она проговорится. Может быть, таким способом ему удастся хоть что-нибудь выведать. Жозефа говорила о сыне, повторяла его имя, напевала обрывки колыбельных песенок. Теперь она заснула, все еще продолжая находиться в состоянии шока. По мнению доктора, она могла пробудиться или выздоровевшей, или буйной сумасшедшей – на практике бывает и то и другое. Самое лучшее, считал он, направить ее в тюремную психиатрическую больницу.
Доктору Понтесу было очень трудно сдержать смех: Баррос в его бессильной ярости представлялся ему до чрезвычайности забавным. Уже давно он так не смеялся, как сейчас. С трудом справился со своим смехом и проговорил:
– Они сильнее вас, Баррос. В ваших руках против них одно оружие – боль, а у них против вас – нечто гораздо более сильное.
– Что же именно? – спросил инспектор, стукнув кулаком по столу.
– Почем я знаю… Что-то в сердце. Это какое-то дьявольское наваждение, но оно делает их сильными. Как бы там ни было, а они победили вас полностью…
И снова им овладел смех, он трясся от смеха, который невозможно было сдержать, – смех, более оскорбительный, чем все ругательства железнодорожника в камере пыток.
Баррос еще раз стукнул кулаком по столу.
– Перестаньте смеяться или я разобью вам морду!..
Доктор Понтес отошел от стола, но сдержать смех так и не смог: это было выше его сил. Как был смешон инспектор, такой бессильный, приниженный, – можно умереть со смеху…
