Дорога - Маринина Александра Борисовна (первая книга .TXT) 📗
– Насчет каких возможностей? – не понял Камень.
– Да ты что! Это же Внешторг!
– Ну и что?
– Как – что? Ну да, – вдруг спохватился Ворон, – ты же не в курсе… Лежишь тут и не знаешь, что такое дефицит.
– Почему же? – обиделся Камень. – Я в курсе, ты сам мне рассказывал.
– Тогда должен понимать, что сотрудники Внешторга постоянно выезжают за границу и имеют возможность привозить оттуда всякое такое, чего в СССР на прилавках нет и никогда не будет. Да ты знаешь, как люди в те времена убивались за то, чтобы устроиться во Внешторг или в любое другое место, которое давало доступ к дефициту? Если ты сидишь на дефиците, то считай, что держишь бога за бороду.
– Да помню я, помню. Ты не отвлекайся, ты про Лизу рассказывай.
– А чего про нее рассказывать? Она вышла на новую работу и вполне довольна жизнью. Правда, возник маленький нюанс. Леля стала по ночам просыпаться.
– Не понял. Что тут такого-то?
– Ну как же? Раньше Родислав уходил к Лизе, когда дети заснут, и возвращался в половине седьмого, потому что в семь Люба их поднимала. А теперь Леля начала часа в четыре – в половине пятого вставать и прибегать к родителям, дескать, ей страшный сон приснился. Хорошо, что в первый раз это случилось, когда Родислав дома ночевал. Девочку долго успокаивали, но до семи утра она так и проспала с родителями. И Люба начала бояться, что в один прекрасный день она точно так же прибежит, а папы в постели нет. И что тогда будет?
– И что, девочка каждую ночь просыпается от кошмаров? – сочувственно спросил Камень. – Бедная крошка.
– Нет, не каждую ночь, конечно, но где-то раз в неделю случается. Вот и пришлось Любе с Родиславом договориться, что он будет возвращаться до четырех. А это, сам понимаешь, проблема. Транспорт-то не ходит, вся надежда только на такси, а это деньги. Но ничего, месяца два он на такси поездил, а там и очередь на машину подошла. Николай Дмитриевич деньгами помог, так что твой Родислав теперь на колесах, как большой. В конце мая Лиза ушла в декрет и в июле родила девочку, Дашей назвали. Ну и началось, сам понимаешь. Пеленки, распашонки, ползунки, кормление, бутылочки, соски, погремушки, бессонные ночи. Даша росла горластая, ревела в голос почти все время. Лиза-то как себе это представляла? Что она будет, как мадонна, с распущенными волосами, красивая, сидеть с младенцем на руках, а Родислав будет смотреть и умиляться. На самом деле все получилось не так, и если младенец на какое-то время умолкал, Лиза моментально засыпала, причем в любом положении, чем бы она ни занималась. Просто отключалась моментально – и все, вот до какой степени ей спать все время хотелось! И тут уж не до плотских утех было. Если Родислав приезжал, то в основном таскал дочку на руках, чтобы она не орала и Лиза могла поспать. При таком раскладе он, конечно, не рвался ездить туда слишком часто, так что первые несколько месяцев он чаще ночевал дома, чем у любовницы. Прошли два месяца оплачиваемого декретного отпуска, и встал вопрос: отдавать ребенка в ясли и выходить на работу или сидеть с дочкой до года, но без зарплаты?
– И что решили?
– Ну, ясное дело, решили, что пусть Лиза сидит с малышкой, а Родислав будет ее содержать.
– Это кто же так решил? Лиза? Или Родислав сам сподобился?
– Ну щас! Сподобится он. Люба решила.
– Люба?! – Камень ушам своим не поверил.
– А то кто же? Ну ты сам подумай своей каменной замшелой башкой: кто еще может принять такое решение? Родислав, конечно, лентяй и сибарит, он напряжения не любит, но он же не зверь, он понимает, что двухмесячную кроху в ясли отдавать – это чистой воды садизм. Значит, надо, чтобы Лиза сидела дома до года. А кто будет ее содержать, если ей на работе зарплата не полагается? Он и будет. Только надо деньги на это из своей зарплаты выделять, а как? Деньги-то немалые, это тебе не коробочку конфет и бутылочку шампанского прикупить, это взрослую женщину целый месяц содержать, кормить, поить, одевать, да еще и ребенка, которому тоже все время что-то надо. Такую сумму из зарплаты за здорово живешь не отначишь. Поэтому без согласия Любы это было бы невозможно. Но у Родислава язык не повернулся сказать жене, что так, мол, и так, я решил. Он с ней советоваться начал, дескать, как ты считаешь, как лучше сделать, а Люба – добрая душа, сразу говорит: конечно, Родинька, это твой ребенок, и ты должен о нем заботиться. В общем, опять она сказала то, что он хотел услышать. А он и рад.
– Ничего себе! – присвистнул Камень. – И как это сказалось на семейном бюджете Романовых?
– Да плохо сказалось, ясен перец. Люба начала со страшной силой на всем экономить, но ведь на детях экономить нельзя, им фрукты нужны, соки разные, одежда, они ж растут не по дням, а по часам, значит, надо экономить на себе и на муже. Вот где уроки Анны Серафимовны пригодились! Люба-то моя из ничего конфетку может сделать, никто сроду не догадается, что такой шикарный стол на три копейки накрыт. В общем, с питанием она кое-как выкручивалась, а вот чтоб кофточку себе новую купить или даже колготки – это нет. Зашивала и старые донашивала. Кстати, я посмотрел, как она колготки зашивала, – чуть с ветки не рухнул! Знаешь, чем она шила?
– Ну, чем? Иголкой, наверное, чем же еще.
– Да это понятно, что иголкой! А в иголке-то что?
– Ну, нитка. Чего ты привязался? – огрызнулся Камень.
– Щас! Нитка. Не нитка, а волос. Она волос у себя из головы выдергивала и в нитку вдевала, получается тонко, и цвет подходящий, ничего не видно, если аккуратно зашивать. Представляешь?
– Нет, – честно признался обалдевший Камень, – не представляю. А что, нельзя было тонкие нитки купить? Это тоже дефицит?
– А то! В те времена в СССР почти все было дефицитом. Толстых ниток навалом, а тонких, чтобы колготки зашивать, – наищешься. С продуктами тоже беда, самые простые в магазине есть, а как что получше – так только по блату или в пайках. Колбаса на прилавке только вареная, копченых и особенно сырокопченых не достать, сыра два сорта, да и то не каждый день, в общем, караул. Майонез в баночках за тридцать шесть копеек – и тот не купить просто так, надо ловить, когда выбросят.
– Куда выбросят? На помойку?
– На какую помойку, лопух ты палеолитный! На прилавок выбросят. Это термин тогда такой был – выбросить. Значит, продавать.
– Ах вон чего, – протянул Камень. – Так и говори.
– Я и говорю. Хорошо еще, что у Любы на заводе пайки хорошие давали, и у Родислава в Академии тоже, но самые лучшие пайки были в Министерстве, где Головин служил. Он все время дочери продукты подбрасывал. И вообще, после смерти жены он полностью сосредоточился на двух вещах: на службе и на семье дочери. Звонит по три раза в день, про все спрашивает, все вызнает, всем руководить пытается. Задушил прямо своей любовью, продохнуть невозможно. Люба, конечно, радуется, что отец в депрессию не свалился, но, с другой стороны, она от такого тотального контроля давно уже отвыкла. Ну, одним словом, ничего, как-то все устаканилось, хотя Люба все время в страшном напряжении: вдруг отец заметит, что с деньгами что-то не то. Она же знает, какой он глазастый и памятливый, она до сих пор не забыла, как просила у отца пятнадцать лет назад билет в театр для Андрея Бегорского и оказалось, что Николай Дмитриевич прекрасно знает Андрея понаслышке и даже помнит, что тот увлекается шахматами, хотя самого Андрея ни разу в глаза не видел. В общем, боялась она ужасно. У него память-то отличная и глаз приметливый, он же не мог не замечать, что дочь за несколько месяцев ни одной обновы ни мужу, ни себе не купила. Так она знаешь что делала? То и дело просила у Аэллы какую-нибудь тряпочку, якобы ей куда-то там надо и надеть нечего, надевала при отце, а потом возвращала Аэлле. Так и выкручивалась. Значит, Лиза родила девочку в конце июля, лето прошло, осень, советские войска вошли в Афганистан, наступил восьмидесятый год, зиму перезимовали, весна наступила, а там и май месяц, когда у маленького Николаши день рождения. Вот тут-то все и случилось.
