В поисках Одри - Кинселла Софи (чтение книг TXT) 📗

Ты меня слышишь?

Да у тебя голос 100 децибел, как я могу не слышать.

– Что ты ДЕЛАЕШЬ? – все еще орала мама, папа взял ее за локоть.

– Энн, Энн. У меня работа в восемь утра.

Вот это большая ошибка. Мама накидывается на него, словно папа тоже в чем-то провинился.

– Да мне плевать на твою работу! Это твой сын, Крис! И он нас обманывает! Играет в компьютер по ночам! А чем он еще занимается?

– Я просто не мог заснуть, – ответил Фрэнк. – Ясно? Не мог уснуть, решил почитать, но книгу не нашел, поэтому подумал… ну, понятно. Чтобы устать.

– И как давно ты не спишь? – рявкнула мама.

– Часов с двух, – жалобно сказал брат. – Не мог уснуть. У меня, наверное, бессонница.

Папа зевнул, мама бросила на него страшный взгляд.

– Энн, – сказал он, – нельзя ли оставить это до утра? Если мы сейчас все переругаемся, спать он лучше не станет. Прошу тебя, идем в кровать. – Он снова зевнул, весь такой лохматый, как медвежонок. – Пожалуйста.

То было прошлой ночью. Это все было прошлой ночью. И сегодня мы тоже вовсе не «дружная семья». Мама за завтраком устроила Фрэнку допрос с пристрастием по поводу «Сколько раз он вставал по ночам играть в «Завоевателей?» и «Как давно у него бессонница?» и «Понимает ли он, что компьютерные игры – как раз и есть причина бессонницы?».

Фрэнк едва отвечал на ее вопросы. Он был бледен и мрачен, как будто был вообще «не здесь». И чем больше она разглагольствовала о циркадном биоритме, световом загрязнении и о том, «Почему он не выпил овалтин перед тем, как идти спать?», тем больше Фрэнк уходил в свою раковину.

Я даже не знаю, что такое овалтин. Мама всегда упоминает его в связи со сном, словно это какое-то волшебное зелье, и интересуется, почему мы его не пьем. Но она ни разу его не покупала, так что как нам его пить?

Потом Фрэнк ушел в школу, а я все утро читала «Игру престолов», а потом уснула. После обеда я снимала птичек в саду, полагаю, это не то, чего хотела от меня доктор Сара, но меня это умиротворяет. Они такие милые. Клюют хлебные крошки в кормушке и дерутся друг с другом. Может, я стану фотографировать или снимать на видео жизнь диких животных или что-нибудь в этом духе. Плохо только, что когда долго стоишь на коленях, они начинают болеть. К тому же не знаю, кто захочет целый час смотреть, как птицы клюют крошки.

Но я увлеклась, так что когда к дому подъехала машина, я вздрогнула от удивления. Для папы рановато, кто же это может быть? Может, Фрэнка из школы кто-то подвез. Такое иногда бывает.

Может, Линус.

Я осторожно уползаю за угол дома и выглядываю. К моему удивлению, это все же папа. Он выходит из машины, на нем деловой костюм, и он выглядит так, будто его достали.

– Крис! Наконец-то!

– Я ушел, как только смог. У меня сейчас, знаешь ли, много дел… это что, так важно?

– Да! Крис, у нас кризис. С сыном. Мне нужна твоя поддержка.

– Боже. Что случилось?

Я снова ныряю в сад и тихонько перебираюсь в кухню, чтобы послушать их разговор. Родители выходят в холл.

– Я взяла его компьютер с собой на пилатес, – сурово говорит мама.

– Что? – Папа в шоке. – Энн, я понимаю, ты хочешь, чтобы он не играл, но не чересчур ли это?

Я прямо представляю себе, как мама на заплетающихся ногах входит в церковь, держа в руках братов компьютер, так что приходится рукой зажимать себе рот, чтобы не засмеяться. Она что, его теперь с собой всюду таскать будет? Как собачку?

– Ты не понял, – взвивается она. – Я показала его Арджуну.

– Арджуну? – Папа уже в полном замешательстве.

– Он со мной на пилатес ходит. Он разработчик компьютерных программ, работает на дому. И я говорю: «Арджун, ты можешь сказать, сколько на этом компьютере за последнюю неделю играли в игры?»

– А. – Папа осторожно смотрит на нее. – И что, сказал?

– О да, – зловещим тоном отвечает мама. – Сказал.

Повисает молчание. Папа инстинктивно пятится, но избежать звуковой лавины не успевает.

– Каждую ночь! КАЖДУЮ НОЧЬ! С двух до шести. Ты представляешь?

– Ты шутишь. – Папа как будто искренне поражен. – Ты уверена?

– Арджун подтвердит. – Мама достает телефон. – Вот, спроси у него! Он работает на Гугл. За свои слова отвечает.

– Ясно. Я не сомневаюсь. С Арджуном разговаривать не обязательно. – Папа опускается на ступеньку. – Боже мой. И каждую ночь?

– Тайком. Он нам врет. У него зависимость! Я так и знала. Так и знала.

– Ладно. Тогда запретим ему играть совсем.

– Совсем, – кивает мама.

– Пока не повзрослеет.

– Как минимум, – говорит она. – Как минимум. Знаешь, со мной в группе занимается Элисон, у них дома даже телевизора нет. Она говорит, что в наше время сидеть перед экраном – это замена сигаретам. Это яд, но вред мы осознаем, только когда становится уже слишком поздно.

– Да, – обеспокоенно отвечает папа. – Но нам же до таких крайностей доходить не обязательно?

– Может, и стоит! – нервно вскрикивает мама. – Крис, может, мы все неправильно делали! Может, надо вернуться к основам. Играть в карты. Гулять всей семьей. Вести разговоры.

– Гм… ладно.

– Ну и книги! С ними что? Вот чем надо заниматься! Прочесть короткий список «Букера»! А не смотреть эти идиотские ядовитые передачи по телевизору и не играть в отупляющие игры. Крис, а мы что делаем? Что мы делаем?

– Точно, – энергично закивал папа. – Нет, я абсолютно согласен. Абсолютно. – После небольшой паузы он добавляет: – А как же «Даунтон» [4]?

– Ну, «Даунтон». – Мама ошеломлена. – Это другое дело. Это… сам понимаешь. История.

– А «Убийство» [5]?

У моих родителей зависимость от «Убийства». Они проглатывают серии по четыре за раз, а потом говорят: «Ну, может еще одну? Всего одну?»

– Я о детях говорю, – наконец находится она. – О молодом поколении. Им книги надо читать.

– А, ну хорошо, – выдыхает папа с облегчением. – Потому что если я в чем-то насчет своей жизни уверен, так это в том, что досмотрю «Убийство».

– Ты что, шутишь? «Убийство», конечно, досмотрим, – соглашается она. – Например, сегодня можно серию посмотреть.

– Можно две.

– После того, как с Фрэнком поговорим.

– Боже, – говорит папа, потирая голову, – мне надо выпить.

После этого на какое-то время дом смолкает. Затишье перед бурей. Феликс возвращается из гостей, где они готовили пиццу, достает какую-то совершенно тошнотную томатно-сырную массу и заставляет маму греть это в духовке. Есть потом отказывается.

После этого он отказывается есть и что-либо еще, потому что он хочет свою пиццу, хотя есть он ее не будет. Да. Логика четырехлетнего – это нечто очень странное.

– Я хочу СВОЮ пиццу, – воет он.

– Ну тогда ешь, – отвечает мама. – Вот она.

– Нееееет! – Феликс смотрит на нее в слезах. – Неееет! Не эту! Не ЭТУ!

Под конец он вообще сбрасывает ее со стола, но ее падения на пол он вообще не в состоянии перенести. У Феликса начинается истерика.

– Ему, наверное, «Фрут Шут» [6] давали, – мрачно предполагает мама и тащит братишку в ванную. (Через полчаса он уже снова белый, пушистый и улыбчивый и охотно ест бутерброды. Ванна для четырехлетки все равно что валиум.)

Затем на меня возлагают обязанность «проследить, чтобы Феликс доел до конца, включая корки», так что я вынужденно застреваю за кухонным столом. А я надеялась поговорить с Фрэнком первой, чтобы предупредить. Но все равно, наверное, не помогло бы, потому что мама как караульный на спидах. Каждые пять минут она выходит в холл и открывает дверь, а один раз даже выскочила на улицу, осмотрела горизонт по всем направлениям, как будто Фрэнк собрался идти домой другой дорогой, чтобы ее одурачить. Мама просто ждет не дождется встречи. Время от времени она обращается к своему отражению в зеркале со словами вроде: «Это настоящий обман» и «Жестоко, но справедливо. Жестоко, но справедливо, молодой человек».