Прекрасное лето - Павезе Чезаре (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
ХV
Ей, смеясь, открыл Гвидо, и из глубины комнаты послышался девичий голос:
– Кто там?
Гвидо протянул ей руку и сказал:
– Заходи.
В мерклом свете у самой портьеры какая-то девушка надевала плащ. Она была без шляпки и посмотрела па Джинию сверху вниз, как будто была здесь хозяйка.
– Это моя коллега, – сказал Гвидо. – А это просто Джиния.
Девушка, закусив губу, подошла к окну и стала, как в зеркало, глядеться в темное стекло. Походкой она напоминала Амелию. Джиния смотрела то на нее, то на Гвидо.
– Так-то вот, Джиния, – сказал Гвидо.
Наконец девушка ушла, но на пороге обернулась и еще раз смерила Джинию взглядом. Дверь захлопнулась, и послышались удаляющиеся шаги.
– Это натурщица, – сказал Гвидо.
В эту ночь они остались на тахте при зажженном свете, и Джиния уже не старалась прикрыться. Они перенесли керосинку к тахте, но все равно было холодно, и, после того как Гвидо с минуту смотрел на Джинию, ей пришлось опять забраться под одеяло. Но прекраснее всего было, прижимаясь к нему, думать о том, что это настоящая любовь.
Гвидо встал и как был, голый, пошел за вином и вернулся, дрожа от холода. Они согрели стаканы над керосинкой, и в постели от Гвидо пахло вином, но Джинии больше правился теплый запах его кожи. У Гвидо на груди были курчавые волосы, и, когда он раскрывался, Джиния сравнивала их со своими, тоже светлыми, и ей было и стыдно и приятно в одно и то же время. Она сказала на ухо Гвидо, что боится смотреть на него, а Гвидо ответил:
– Ну и не смотри.
Лежа в обнимку, они заговорили об Амелии, и Джиния сказала ему, что она попала в беду из-за женщины.
– Так ей и надо, – сказал Гвидо. – Разве этим шутят?
– От тебя пахнет вином, – тихо проговорила Джиния.
– В постели еще и не тем пахнет, – ответил Гвидо, по Джиния зажала ему рот рукой.
Потом они погасили свет, и Джиния смотрела в потолок и думала о разных-вещах, а Гвидо дышал ей в щеку. За окном виднелись убегающие вдаль огни. Запах вина и теплое дыхание Гвидо вызывали у Джинии мысль о его родных местах. И еще она думала о том, вправду ли Гвидо, который всю исцеловал ее, не говоря ни слова, нравится ее тело, хотя она такая худышка, или он тоже предпочел бы Амелию, смуглую и красивую.
Потом она заметила, что Гвидо заснул, и ей показалось невероятным, что можно спать вот так, обнявшись, и она потихоньку отодвинулась, но на новом месте, не согретом их телами, ей стало не по себе – она почувствовала себя голой и одинокой. Опять подкатила тошнота и защемило сердце, как бывало в детстве, когда она мылась. И она спросила себя, почему Гвидо спит с ней, подумала о том, что будет завтра, вспомнила, как она ждала его все эти дни, и глаза у нее наполнились слезами, которые она выплакала тихо, чтобы Гвидо не услышал.
Они оделись в темноте, и в темноте Джиния вдруг спросила, кто была эта натурщица.
– Так, одна бедняга. Ей сказали, что я вернулся, вот она и пришла.
– Она красивая? – спросила Джиния.
– Ты что, не видела?
– Но как можно позировать при таком холоде?
– Вам, девушкам, холод нипочем, – сказал Гвидо. – Вы созданы для того, чтобы быть голыми.
– Я не смогла бы, – сказала Джиния.
– Да ведь лежала же ты только что голая.
Когда зажегся свет, Гвидо с улыбкой посмотрел на нее.
– Ты довольна? – сказал он.
Они сели рядышком на тахту, и Джиния положила голову на плечо Гвидо, чтобы не смотреть ему в глаза.
– Я так боюсь, что ты меня не любишь, – сказала она. Потом Джиния стала готовить чай, а Гвидо тем временем курил, сидя па тахте.
– Кажется, я делаю все, как ты хочешь. Я даже на весь вечер выпроводил Родригеса.
– Он вот-вот вернется? – спросила Джиния.
– У него нет ключа от подъезда. Я сам спущусь за ним. Они расстались у подъезда, потому что Джинии не хотелось встречаться с Родригесом. Она вернулась домой на трамвае осоловелая, уже ни о чем не думая.
Так началась для нее новая жизнь, потому что теперь, после того как они с Гвидо видели друг друга голыми, ей все казалось иным. Вот теперь она действительно была как бы замужем, и, даже когда оставалась одна, ей достаточно было подумать о глазах Гвидо, вспомнить, как он смотрел на нее, чтобы прогнать чувство одиночества. «Вот что значит выйти замуж». Она спрашивала себя, вела ли себя мама так же, как она с Гвидо. Но ей казалось невозможным, чтобы у других хватило на это смелости. Ни одна женщина, ни одна девушка не могла видеть голого мужчину, как она видела Гвидо. Такое может случиться только раз.
Но она не была дурой и понимала, что все так думают. И Роза тоже так думала, когда хотела покончить с собой. Разница только в том, что она ходила с Пино в луга и не знала, как хорошо встречаться и болтать с Гвидо.
Однако с Гвидо было бы хорошо и в лугах. Джиния все время думала об этом. Она проклинала снег и холод, которые были помехой всему, и, замирая от наслаждения, думала о лете, когда они будут ходить на холм, гулять ночью, открывать окна. Гвидо сказал ей:
– Видела бы ты меня в деревне. Только там я пишу по-настоящему. Ни одна девушка не сравнится с холмами.
Джиния была рада, что Гвидо не взял натурщицу, а хотел написать картину, которая опоясывала бы всю комнату, как прорезь в стене, так, чтобы на тебя со всех сторон глядели холмы и ясное небо. Он обдумывал ее, когда был солдатом, а теперь целый день возился с полосами бумаги и делал на них мазки, пока еще просто так, для пробы. Однажды он сказал Джинии:
– Я еще недостаточно хорошо тебя знаю, чтобы написать твой портрет. Подождем.
Родригес почти не показывался: когда к ужину Джиния приходила в студию, он уже сидел в кафе. Зато там бывали другие знакомые Гвидо, которые приходили провести с ним вечер, в том числе и женщины: однажды Джиния увидела окурок, запачканный помадой, и вот тогда-то, чтобы доставить удовольствие Гвидо, она, сказав, что не хочет беспокоить его и стесняется этих людей, предложила ему оставлять дверь открытой, когда он один и хочет ее видеть.
– Я бы приходила всегда, Гвидо, – сказала она, – но я понимаю, что у тебя есть своя жизнь. Я хочу, чтобы, когда мы видимся, мы были одни и чтобы я никогда не бывала тебе в тягость.
Говорить ему подобные вещи доставляло ей такую же острую радость, какую она испытывала, когда они обнимались. Но в первый раз, когда она нашла дверь запертой, она не выдержала и постучала.
Иногда в обед к ней приходила Амелия с осунувшимся лицом и синевой под глазами. Они сразу выходили, потому что Джиния не хотела дать ей время сесть на тахту, и до трех часов слонялись по улицам. Амелия без стеснения заходила в бар и пила кофе, оставляя на чашке пятно помады – она густо красилась, чтобы не выглядеть бледной. Когда Джиния сказала ей, что так она может заразить людей, которые будут после нее пить из этих чашек, Амелия ответила, пожав плечами:
– Пусть моют. Ты что думаешь? На свете полно таких людей, как я. Вся разница в том, что они этого не знают.
– А тебе, видно, лучше, – сказала Джиния. – У тебя голос звонче.
– Ты находишь? – сказала Амелия.
Только об этом они и говорили. Джиния хотела бы о многом спросить Амелию, но не решалась. В тот единственный раз, когда она упомянула о Родригесе, Амелия скорчила гримасу и сказала:
– Брось, ну их обоих.
Но однажды вечером она пришла к Джинии и спросила:
– Ты пойдешь сегодня вечером к Гвидо?
– Не знаю, – сказала Джиния. – У него, наверно, будет народ.
– И ты стесняешься, не хочешь надоедать ему? Приучаешь его развлекаться без тебя? Дура, пока ты не перестанешь тушеваться, у тебя никогда ничего не выйдет.
Когда они шли в студию, Джиния сказала ей:
– Я думала, ты поссорилась с Родригесом.
– Он все такая же свинья, – ответила Амелия. – Подумать только, что я спасла ему шкуру. Это он тебе сказал, что мы поссорились?
– Нет. Он только говорит, что ты нашла удобный предлог, чтобы крутить с этим врачом.
