Дорогая Массимина - Паркс Тим (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗

КРАСАВИЦА МАССИМИНА ВСЕ ЕЩЕ НЕ НАЙДЕНА, – гласил заголовок. – ПОБЕГ ИЛИ ПОХИЩЕНИЕ?

Далее следовали скудные подробности внезапного исчезновения Массимины – девушка испарилась, не взяв никаких вещей, кроме ярко-красного спортивного костюма, что был на ней. Однако до тех пор, пока полиции не удастся связаться с синьором Моррисом Даквортом, отвергнутым семьей il findanzato, остается надежда, что речь идет всего лишь о побеге влюбленных, хотя вероятность, что случилось нечто ужасное, с каждым часом возрастает.

Что ж, так оно и есть!

Инспектор Марангони, которому поручили это дело, сказал, что не исключает ни похищения, ни убийства, ни даже самоубийства. Директор Нельсоновской школы английского языка Хорас Роландсон в своем интервью назвал Морриса Дакворта сдержанным и добросовестным преподавателем, не склонным к опрометчивым поступкам; он не сомневается, что синьор Дакворт появится на следующей неделе, чтобы получить чек (старый пердун; да он удавится за свои гроши). То обстоятельство, что Моррис Дакворт не получил зарплату за последние две недели, серьезное свидетельство против побега (ну что за циничный мир!).

Загадка, – с энтузиазмом заключала «Арена», – остается неразгаданной, тогда как тревога родственников растет. Синьора Тревизан твердо убеждена, что даже если бы Массимина сбежала, она непременно связалась бы с родными, чтобы избавить их от мучительной неопределенности.

«Массимина – добрая и милая девушка, получившая традиционное воспитание, – сообщила нам синьора Тревизан, – она не наркоманка и совсем не похожа на современных избалованных детей. Массимина не могла оставить дом, зная, что ее любимая бабушка лежит в больнице.»

Сразу видно, что в провинции ничего не происходит, подумал Моррис. Лондонская «Телеграф» не удостоила бы это событие и двух строчек.

Почти половину подвала газетного листа занимала фотография Массимины, весьма лестная для девушки, но совершенно бесполезная для следствия, поскольку опознать по ней беглянку было попросту невозможно. Даже здесь семейное тщеславие одержало верх над здравым смыслом. Оставалась всего одна опасность: в пятницу вечером Стэн и Грегорио видели его вместе с Массиминой. Но Грегорио уже на пути в Сардинию, а вероятность того, что Стэн читает итальянские газеты, ничтожна. И все же риск остается. Может, ему стоит признаться, что провел с нею час или около того. Прямо сейчас отправиться в полицию и рассказать…

Моррис некоторое время мучился над этим вопросом, но так и не смог прийти к решению. Ладно, там будет видно.

В квартире он в первую очередь занялся ежедневником. Завернул его в бумагу и вложил письмо, написанное все теми же мерзкими, по-детски угловатыми печатными буквами:

СДАЮСЬ, КАРТУЧЧО! БОЛЬШОЕ СПАСИБО ЗА ТВОЕ ЛЮБЕЗНОЕ ПИСЬМО. НЕ ЖЕЛАЯ ДОСТАВЛЯТЬ НЕУДОБСТВО ДАЖЕ СТОЛЬ ОТВРАТИТЕЛЬНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ОСОБИ, КАК ТЫ (ВСПОМНИ СВОЙ ЗАМУСОЛЕННЫЙ «ПЕНТХАУС»), Я ПРИЛАГАЮ К ПИСЬМУ ТВОЙ КОЖАНЫЙ ЕЖЕДНЕВНИК. ОДНАКО ПОМНИ, МОЙ ГНУСНЫЙ ДРУГ, ЧТО Я СНЯЛ КОПИИ С СООТВЕТСТВУЮЩИХ СТРАНИЦ И ЕЩЕ НЕ ЗАКОНЧИЛ НАВОДИТЬ СПРАВКИ. ЕСЛИ У ТЕБЯ ЕСТЬ ОСНОВАНИЯ ЧЕГО-ТО СТЫДИТЬСЯ, ТО ТЫ ОБО МНЕ ЕЩЕ УСЛЫШИШЬ.

UN ABBRACCIO MORTALE, IL TUO AMICO,

IL DIPLOMATICO. [40]

Несколько минут Моррис смотрел на письмо. Некоторые фразы ему не нравились. Неуклюжий стиль, словно из какой-то дурной детской телепередачи, но придумывать по новой не было времени. Впрочем, с отправкой придется подождать до возвращения в Виченцу. Не стоит давать этому мерзавцу козырь, посылая оба письма из Вероны.

Так, теперь детективы. Моррис опустился на кушетку в гостиной и разложил перед собой четыре книжки. Но тут же вскочил и принялся искать ножницы. И липкую ленту. У него где-то должна быть липкая лента. И перчатки, черт возьми! Потому что на липкой ленте остаются отпечатки пальцев. Надо же, как вовремя вспомнил о перчатках. А он не дурак, совсем не дурак.

Проходя мимо ванной, Моррис задержался и посмотрел на себя в зеркало: высокий, светловолосый, улыбчивый, чертовски элегантный в новых брюках и белой рубашке. Само очарование. В Кембридже Моррису нравились рауты на открытом воздухе. Вообще от светской жизни он получал мало удовольствия, но тут другое дело. Несколько секунд Моррис упивался ощущением собственной привлекательности. Плоть у него в брюках была тверда, шея поверх итальянского воротника – розовая и чистая. Господи, чего же им всем еще надо? И у кого язык повернется бросить ему упрек, если сами довели его до этого? Он поспешил обратно в гостиную.

Детективы, как и следовало ожидать, оказались редкостно тупыми. Злодейство на почве страсти или замешанное на политике, убийство ради любви (ха!) и денег, убийство из-за старой семейной вражды, старых долгов; пронырливые смышленые уродцы распутывают преступления, вежливо расспрашивая всех подряд, и женщины штабелями валятся к их ногам. Чушь собачья. Везде и всюду, даже в жалком чтиве, сплошная гуманистическая дрянь: дескать, мир – это отвратительное место, где хороших парней бьют, но на последней странице эти хорошие ребятишки непостижимым образом оказываются победителями, и какая, к хрену, разница, как их зовут – Мегрэ, мисс Марпл или Джеймс Бонд. Барахло! А штудировали эти книжные уродцы объявления о вакансиях, пытались ли найти работу, бились они как рыба об лед, терпели неудачу за неудачей? Нет, конечно, о неудаче они даже не слышали. Впрочем, не так. В начале книжонки она на мгновение появляется, маячит грозной тенью на заднем плане, но стоит немного попотеть – и неудача благополучно испаряется. В общем, без труда не вытащишь и рыбку из пруда. А если неудача остается при тебе, значит, ты ее заслужил. Но не вздумай перейти к мерам радикальным и решительным – тебя мигом объявят извращенцем. Кругом одна гуманность, куда ни плюнь. Тошно становится, читая нынешние опусы. То ли дело несколько лет назад, когда вошел в моду правдивый литературный цинизм, но долго он не продержался, наступили восьмидесятые, а вместе с ними прихромала и неунывающая кляча Гуманность.

Но хватит философствовать, время поджимает, а дел предстоит до хрена, если он хочет к вечеру вернуться в Виченцу.

Моррис послюнявил указательный палец и принялся листать шедевр осла Сименона. Мрачные страсти-мордасти, темные парижские бары, но ничего подходящего. Ничего… Ладно, возьмемся за Агату Кристи, эту старую маразматичку. Длинные платья и любовные письма, джентльмены курят трубки и чешут за розовыми ушами, в крошках яблочного пирога следы неизменного мышьяка. Тоже ничего. Третья книга оказалась более перспективной, хотя и совсем уж тупой. На тридцать пятой странице Моррис нашел, что искал.

Шейх Шактиар,

Ваше любимое чадо в руках Борцов за свободу бедуинов, которые, не колеблясь, обрекут его на самую печальную судьбу, если Вы не выполните наши требования! Еще до того, как в третий раз зайдет солнце, Вы должны положить тысячу динаров золотом, завернутых в верблюжью шкуру, на могилу Жестокого Абдуллы в оазисе Уаджакуд. Но если Вы станете хитрить, судьба Вашего сына будет решена и он встретится со своими подлыми предками еще до того, как нынешняя луна сойдет на нет.

Мстители ислама.

Эта восхитительная по своей глупости записка привела Морриса в полный восторг. Она идеально подходила в качестве первого удара. Вплоть до последнего верблюжьего волоска. Ничто так не пугает, как откровенный фарс, когда не знаешь, верить в эти бредни или расценивать их как идиотскую шуточку.

Моррис натянул резиновые перчатки и принялся кромсать книжные листы.

Надо лишь заменить «сына» на «дочь» (на первой странице Агаты Кристи имелась какая-то дочь) и «его» – на «ее». Вместо «Борцов за свободу бедуинов» Моррис наклеил несколько вопросительных знаков, а «тысячу динаров золотом» пересекла по диагонали реплика комиссара Мегрэ: «Мы уточним этот вопрос, когда до него дойдет очередь». Вот так. Конверт он купит в городе, возьмет его через носовой платок, а адрес надпишет печатными буквами, прямо там, на почте, устроившись за свободной конторкой. Современная наука, конечно, творит чудеса, но при таком скрупулезном подходе его невозможно будет уличить. Полиция ведь понятия не имеет, что похитители – не итальянцы, скорее всего карабинеры решат, что это дело рук одной из местных уголовных шаек. Бог свидетель, таких в благословенной Италии хватает.