Школа насилия - Ниман Норберт (читать хорошую книгу .txt) 📗
Мое впечатление? Забавно, в чем-то даже смешно. С другой стороны, очень знакомо. Мне каждый раз казалось, что их жесты, их манера отпускать шутки где-то уже встречались. Например, я вдруг вспомнил одно из твоих пародийных мини-шоу, где малыши имитируют великих звезд, вот и здесь я узнавал чье-то телодвижение, чью-то гримасу. Вдруг проскользнет что-то от Гаральда Шмидта, или Ингольфа Люка, или Штефана Рааба, а вот это похоже на Симпсона, Вики или Обеликса, а сейчас мы наблюдаем характерную жестикуляцию какого-то телеведущего то ли программы «МТБ», то ли программы «Вива».
Конечно, так было всегда, и не о том речь. В мое время по крайней мере было примерно так же, ведь в период полового созревания все, что считается клевым и крутым, — чистое подражание; просто я в какой-то момент почувствовал себя древним стариком.
Но что-то заставляло меня продолжать наблюдение, прямо-таки гипнотизировало. Чем больше заводился один из мальчишек, тем отчетливее вся акция приобретала черты какого-то мультика. Я серьезно: подергиванье его плеч, головы, очень быстрое карикатурное движение вверх бровей и одновременно широко раскрытые глаза и рот производили впечатление рисованного фильма. То, что я видел, превращалось в пеструю, вертящуюся плоскость. О чем он говорил? Да ровно ни о чем. В этих репризах слова не играли почти никакой роли, — эй, здорово, готово, бах, — пузыри междометий служили гарниром к номеру. Потом, совершенно неожиданно, следовал взрыв экзальтированного хохота, как будто был рассказан сногсшибательный анекдот, а парень как безумный колотил себя по бедрам. Наконец, после растянутого вступления он с изощренно дурацкой ухмылкой продемонстрировал воистину замечательное умение двигать кадыком. При этом он теребил концы воротника своей ветровки и махал локтями. Девицы, да и мы, не могли удержаться от хохота. Разумеется, и Люци. Когда парень встал, чтобы выйти на остановке, она состроила ему глазки, а он в ответ состроил глазки ей.
В квартире повсюду валяются молодежные журналы. Открывай на любой странице, и всегда встретишь одни и те же гримасы и позы. Вот, например, Рики, у парня в трамвае было в точности такое же пройдошное выражение лица. Бред в общем-то, но они постоянно все это поглощают и в конце концов настолько усваивают, что становятся такими же.
Парень в трамвае во всяком случае произвел сильное впечатление на Люци, на эту вот мою маленькую дочку, это было сразу заметно. Несомненно, теперь она сделает все возможное, чтобы походить на девиц именно того сорта, за которыми именно таким образом ухаживают такие парни. Могу поспорить на что угодно, ей это намного интереснее, чем коснуться наконец пола, садясь на шпагат.
Я не очень понимаю, в чем дело. То ли щеки у нее уже не такие круглые, как раньше, то ли слишком обозначились скулы, то ли подбородок как-то обострился. И когда я обращаю на это внимание, Люци сразу становится далекой, почти недосягаемой. Это, конечно, не высказанный вслух призыв приблизиться к ней по-другому, найти, так сказать, новый подход. Перспектива, которая подчас приводит меня в смятение.
С Ральфом в «БВМ» вчера ночью. До четырех утра, невероятно, да? Bay, наконец-то какое-то развлечение, подумаешь ты. Я сам так подумал, когда он позвонил. А потом и развлекся. Отправился в «БВМ» с Ральфом, ау, вау, единственным, единственным учителем во всем городе, кроме меня, который летом не уезжает на каникулы. Давай смотаемся в «БВМ», сказал Ральф после второй бутылки шардоне в кабаке под ратушей, и, вау, какое чудо, они нас пустили, когда мы вошли.
Ральф Отт, симпатичный коллега, отвечает за эстетическое воспитание. В нашей школе я только с ним мог бы завязать дружеские отношения. Увы, его интересы кардинально отличаются от моих. Космические комиксы, киберпространство, научная фантастика и прочие странные вещи. Он не так давно живет in town, как он бы выразился, в конце года собирается уволиться. Договорился, что возьмет отпуск на два года, за свой счет разумеется. Поедет на какие-то курсы компьютерной графики в Калифорнию. Мы ходили с ним на прогулки несколько вечеров, когда он только приземлился здесь. Но вскоре он предпочел наводить мосты в других местах, вне школьного коллектива. В чем я собираюсь взять с него пример. Кроме того, Ральф на восемь лет меня моложе и голубой.
«Не знаю, Франк, как это объяснить, но у меня подчас такое чувство, что мы, то есть я вместе с учениками, ждем какого-то учителя, а он не приходит, и никто не имеет понятия, как он выглядит».
Этой фразы я никогда не забуду. Он выдал ее во время нашей первой экскурсии по кабакам, пьяный в стельку. Ральф любит выпить. Но в сущности, именно эта фраза в кабаке заложила краеугольный камень нашей откровенности, хотя, кроме как в кабаке, с ним не больно-то сваришь кашу.
Я предполагаю, что Ральф, в свою очередь, немного меня жалеет. Потому и позвонил вчера вечером. Он знает, как я живу, и ему-то самому нет никакой надобности идти в ресторан с таким унылым занудой, как я. Кроме того, он единственный человек, которому я рассказал, чем занимаюсь с тобой. Bay, воскликнул тогда Ральф, чертовски интересно. И с тех пор он даже время от времени подбрасывает мне материал.
Во всяком случае иногда мы действительно тусуемся с молодыми хиповыми ребятами в знаменитой «БВМ», самой раскрученной, самой посещаемой, самой что ни на есть андерграундской дискотеке во всем мире. Эта лавочка, где, по словам Ральфа, выступают популярнейшие бэнды субкультуры, где гарцуют самые культовые диск-жокеи, разумеется, заполнена до отказа. «БВМ» означает «битов в минуту», орал он мне в ухо, стараясь перекричать грохот электроударных. Мы располагались на небольшом подиуме, глядя сверху на переполненный дансинг прямо у нас под ногами. Ральф чуть ли не силой приволок меня сюда: ты непременно должен это увидеть, тут ты кое-чему научишься, втолковывал он мне в кабачке под ратушей, это тебе не газетные статьи, не картинки по телевизору, не научные анализы, не твои вечные СМИ. Тут никакого секонд-хенда, все из первых рук, настоящие впечатления. Reality. Реальность.
Что же удивительного, если мероприятие вызвало у меня некоторую нервозность? Я вошел в «БВМ» и немедленно приступил к своему исследованию. Прикиды, манера двигаться, серия диапозитивов, проецируемых на стену слева от стойки, дикая смесь из кадров старых немецких фильмов, рекламных фото шестидесятых годов, размытых снимков городских пейзажей с претензией на артистизм. Все жаждет обратить на себя мое просвещенное внимание. В одной руке я держу свою театральную сигарку, в другой — стакан виски, который успел раздобыть Ральф; я непременно должен ухватить что-то из этих якобы более реальных реалий, обещанных мне моим уже не слишком твердо держащимся на ногах коллегой. И что же, по мнению Ральфа, я узнаю здесь нового, неизвестного? Что же здесь, черт побери, такого, что и сравнить нельзя с моим прежним скромным личным опытом по части дискотек и тусовок? Вот какие вопросы занимали меня на посту наблюдения у края танцплощадки. Да нет, я не был пьян, Ральф опустошил значительно большую часть бутылки. Я просто сгорал, если угодно, от любопытства, хотя и сохранял холодно регистрирующий взгляд на происходящее. Посреди грохочущей круговерти, неподвижный и упрямый, я был чем-то вроде сверхбдительного стража. Ральф то и дело хлопал меня по спине, клал голову мне на плечо, показывал то на какую-то деталь, то на плавные взмахи рук танцующих, метания диск-жокея, на какой-то диапозитив с молодой Лизелоттой Пульвер.
Я бы солгал, если бы стал утверждать, что сразу был смущен, взволнован, ошеломлен, что нечто в этом заведении действительно сбило меня с толку. Я искал, но при всем желании не обнаружил ничего подобного. Скорее я оказался в необычайно приятной, расслабляющей, чтобы не сказать мирной атмосфере. Люди, как испокон веков, посиживали с бутылкой пива в руке, танцевали кто во что горазд, щеголяя тряпками собственного пошива. Разве что здесь было намного меньше, ну да, электричества, чем в мое время. Меньше агрессии, если ты знаешь, что я имею в виду. Даже украшенные самым воинственным пирсингом, экипированные самым отчаянным образом типы без остатка растворялись в этой happy family, счастливом семействе. С одной стороны, они сами собой восхищались, с другой стороны, они куда-то ныряли, смешивались, сливались с волной тел, раскачивались в ритме безостановочной звуковой машины, превращались в некую гримасу, жест. Потому что, если и было здесь нечто особенное, то, прежде всего, конечно, убаюкивающий ритм здешней музыки, я отлично это понял. В ней не было никаких напряженных переходов, а только бесконечная череда минимальных отклонений от общего неизменного звукового фона. А мягкие полетные взмахи их рук, или, лучше сказать, дружное колыхание (действительно видное повсюду) воображаемых шелковых платков, на каковое мне немедленно указал Ральф, едва я успел оглядеться, их банданы, их жесты, имитирующие гитарный перебор, я вскоре истолковал как некие опознавательные знаки тайного — назовем так — договора о спасении мира, здесь, в «БВМ».
