Все божьи дети могут танцевать - Мураками Харуки (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
— Получается, что со вчерашнего вечера я на больничной койке. Потеряв сознание…
— Именно, — ответила медсестра. — Вчера ночью вас мучили жуткие кошмары. Причем, сдается, не один и не два. Вы несколько раз вскрикивали «Дружище Квак». Это что, прозвище вашего приятеля?
Катагири закрыл глаза, прислушиваясь к биению собственного сердца. Медленно, однако равномерно оно задавало ритм жизни. До каких пор это — реальность, и откуда начинается фантазия? Действительно ли существует Дружище Квак, который сразился с Дружищем Червяком и предотвратил землетрясение? Или все это — плод моей чрезмерной фантазии? Этого Катагири не знал.
Вечером в палату заявился Дружище Квак. Когда Катагири открыл глаза, тот сидел при слабом свете на стальном стуле, прислонившись к стене. Выглядел он очень усталым. Его выпуклые глаза были закрыты, меж зеленых век оставалась лишь узкая щелочка. Он спал.
— Дружище Квак, — позвал его Катагири.
Тот медленно открыл глаза. Большое белое брюхо с каждым вдохом раздувалось и снова опадало. Катагири сказал:
— Как мы и договаривались, я собирался прийти в полночь в бойлерную. Но вечером произошло непредвиденное событие, и я оказался в этой палате.
Дружище Квак едва заметно кивнул:
— Я знаю. Но все в порядке. Беспокоиться не о чем. Вы мне помогли, чем смогли.
— Помог?
— Да. Вы изо всех сил спасали меня во сне. Благодаря чему я выстоял в битве с Дружищем Червяком. И все это — с вашей помощью.
— Ничего не понимаю. Я долго пролежал без сознания. Вот с этой самой капельницей. Что со мной происходило во сне, совершенно не помню.
— Ну и хорошо. Этого лучше не помнить. В любом случае, вся жестокая схватка происходила в воображении. Это и есть наше поле битвы. Мы там побеждаем, мы там проигрываем. Естественно, всему нашему существу есть предел, и в конечном итоге мы, проиграв, уходим. Как прекрасно заметил Эрнест Хемингуэй, ценность нашей жизни определяется не по тому, как мы побеждаем, а по тому, как проигрываем. Мы с вами смогли спасти Токио от разрушения. Сто пятьдесят тысяч человек избежали смерти. Причем никто ничего даже не заметил. Мы добились своего.
— Как вы сломили Дружище Червяка? И какова была моя роль?
— Мы бились не на жизнь, а на смерть. Мы… — Дружище Квак умолк, затем глубоко вздохнул и продолжал: — Мы с вами собрали все свои силы, всю свою волю. Кромешная темнота была на руку Дружищу Червяку. Вы приготовили педальный генератор и изо всех сил заливали подземелье ярким светом. Дружище Червяк попытался было вас изгнать, натравив на вас мрачных призраков. Но вы — выстояли. Жестоко схватились мрак и свет. В лучах вашего света я сражался с Дружищем Червяком. Он обвился вокруг меня и поливал липким раствором страха. Но я рвал его в клочья. Однако он не умер, а только расчленился. И вот… — Дружище Квак умолк. Затем, как показалось, заговорил из последних сил: — Федор Достоевский с нежностью описывал брошенных Богом людей. Это жестокий парадокс — когда Бог бросает людей, создавших Его самого, однако и в нем Достоевский выискивал ценность человеческого бытия. Сражаясь во мраке с Дружищем Червяком, я мимоходом вспомнил «Белые ночи» Достоевского. Я… — замялся Дружище Квак. — Ничего, если я немного посплю? Устал.
— Нужно хорошенько выспаться.
— Я не смог разбить Дружища Червяка, — закрывая глаза, промолвил Дружище Квак. — Предотвратить землетрясение смог, но в самой битве с Дружищем Червяком лишь добился ничьей. Я ранил его, он — меня… Однако я, господин Катагири…
— Что?
— Я — самый что ни на есть чистый Дружище Квак, и вместе с тем я — олицетворение недружищекваковского мира.
—Я этого не понимаю.
— Я тоже не понимаю, — продолжал Дружище Квак с закрытыми глазами. — Просто мне так кажется. Не все то правда, что мы видим. Мой враг — я сам внутри себя. Внутри меня есть «не я». В голове — муть. Подъезжает паровоз. Но я хочу, чтобы вы меня поняли.
— Дружище Квак, ты устал. Тебе нужно отдохнуть. Выспишься — и все будет в порядке.
— Господин Катагири, у меня мутнеет в голове. Но если… я…
Слова покинули Дружища Квака, и он впал в кому. Почти до пола свисали его длинные лапы, плоский рот слегка приоткрылся. А Катагири напряг глаза и пригляделся: все тело огромной лягушки было покрыто ранами. Исполосованная бесцветными шрамами кожа, часть головы откушена…
Катагири долго смотрел на укутанного в толстую пелену сна Дружища Квака и решил для себя: выйдя из больницы, он непременно прочтет «Анну Каренину» и «Белые ночи» Достоевского. Чтобы потом можно было не спеша поговорить с Дружищем Кваком о литературе.
Спустя какое-то время Дружище Квак зашевелился. Катагири сначала подумал, что он ворочается во сне. Но не тут-то было. Дружище Квак зашевелился неестественно, будто сзади кто-то дергал за ниточки огромную игрушку. У Катагири перехватило дыхание. Что же будет дальше? Он хотел встать и поддержать Дружиша Квака. Но все тело его затекло и не слушалось.
Вскоре над глазом Дружиша Квака образовалась большая опухоль и стала расти. Затем опухоли появились на плече, под мышками, и вот уже все лягушачье тело стало сплошной язвой. Что произойдет дальше, Катагири даже представить себе не мог. Он, затаив дыхание, наблюдал.
Вдруг одна из язв с треском лопнула, кожица в том месте отскочила, потекла густая жидкость, разнеслась жуткая вонь. Вслед за первой начали лопаться и остальные язвы. Сразу из двадцати-тридцати мест стены окатила гнойная жидкость с липкими кусками кожи. Тесную палату окутал нестерпимый смрад. На месте язв открылись черные дыры, из которых наружу полезли разные личинки — большие и маленькие, вялые, белые. За ними последовали сороконожки — они противно перебирали своими бесчисленными лапками. Казалось, насекомым не будет конца. Тело Дружиша Квака — то, что прежде им было, — все кишело этими тварями из мрака. Упали на пол два огромных глаза. Черные жуки с крепкими челюстями набросились на поживу. Полчища червей, будто наперегонки, устремились вверх по больничным стенам и вскоре захватили потолок. Они затмили собой свет лампы, проникли даже в противопожарный датчик.
Весь пол тоже устилали насекомые. Они облепили лампочку торшера, и комнату окутал мрак. Кровать они тоже не миновали. Сотни тварей забирались в постель Катагири, ползали по его ногам, проникали под пижаму, в пах. Маленькие личинки и черви набивались в задний проход, в уши, в нос. Сороконожки разжимали ему челюсти и одна за другой ныряли в глотку. Катагири в отчаянии закричал.
Щелкнул выключатель, палату залил яркий свет.
— Господин Катагири? — послышался голос медсестры. Он открыл глаза. Все тело было мокрым от пота, будто его окатили из ведра. Никаких насекомых — лишь тело зудит от их скользких прикосновений. — Опять кошмар? Бедненький вы.
Сестра быстро приготовила раствор и вколола ему в руку. Катагири сильно и глубоко вдохнул, затем выдохнул. Сердце колотилось.
— Что вам такое снится?
Где сон, где реальность — эту грань он уловить не мог.
— Не все то правда, что мы видим, — сказал сам себе Катагири.
— Точно, — улыбнувшись, подхватила медсестра. —Особенно, что касается снов.
— Дружище Квак, — пробормотал он.
— Что он такого сделал, этот ваш Дружище Квак?
— Он один спас Токио от землетрясения.
— Вот и славно, — согласилась медсестра и поменяла капельницу. — Вот и хорошо. Куда еще для Токио бед? Расхлебать бы то, что есть.
— Но Дружище Квак погиб и его больше нет. Или вернулся в муть. И больше сюда не придет.
Медсестра улыбнулась и промокнула лоб Катагири:
— Вы, кажется, любили этого самого Дружища Квака.
— Паровоз, — слабеющим языком произнес Катагири. — Сильнее всех.
Закрыл глаза и погрузился в тихий сон без сновидений.
Медовый пирог
— Медведь Масакити набрал столько меда, что есть —не переесть. Перелил его в ведерко, спустился с гор и пошел в город его продавать. Масакити был известным бортником.
