Снежный великан - Креллер Сьюзан (бесплатные книги полный формат .txt, .fb2) 📗
В этом году Адриана волновали совсем другие вещи. Он сидел на кухне и молча медленно ел, впервые за целый день; а радио пустословило на рождественские темы еще громче, чем в прошлые зимы, — возможно, оно старалось заполнить тягостное молчание сентиментальными рассказами и слащавой музыкой.
С каждым днем Рождество становилось все ближе и ближе и совсем не думало о том, чтобы обойти их городок стороной или спрятаться под всем этим снегом, который без конца падал с неба.
В Адриане крепла уверенность, что одного подарка он на этот раз не получит; с каждым днем он убеждался все больше, что и он сам ничего не приготовит для Стеллы. Ему ничего не оставалось делать, как терпеливо сносить слишком сладкие ароматы рождественской ярмарки, нырять в холод, как в зимний пруд, шагать по снегу замерзшими ногами, все дальше и дальше, и однажды утром проснуться и понять, что уже слишком поздно.
Понять: отсрочки не будет, пощады ждать не стоит.
Двадцать четвертое декабря, все ясно.
Оно наступило.
На это указывали две вещи. Во-первых, рождественские ясли с множеством действующих лиц — безвкусно и заурядно. Во-вторых, низкорослая елочка, которую всегда украшали за несколько дней до Рождества.
Однако для матери Адриана елка была абсолютно ничем в сравнении с деревянной публикой, окружавшей новорожденного Иисуса; вот почему она с полным самозабвением расставляла главные действующие лица в рождественских яслях только утром двадцать четвертого декабря: Мария и Иосиф, вол и осел, несколько волхвов и пастухов, овцы с собакой, аляповатый ангелочек и слоненок с отломанным хоботом и, наконец, сам виновник торжества.
Мать Адриана была единственным человеком в их семье, кто по собственной воле ходил в церковь и знал наизусть церковные хоралы «Хвала Иисусу Христу» и «Во веки веков, аминь». Очевидно, она простила этого Бога, который так и не сделал ее меньше ростом, и продолжала ревностно верить в Него. И напротив, отец Адриана держался подальше от всего, что хоть как-то было связано с «Хвалой Спасителю» и с Иосифом и Марией.
Ну, по крайней мере, старался держаться подальше.
Еще одним доказательством наступления мучительного Рождества было то, что двадцать четвертого декабря отец Адриана всегда что-нибудь менял в традиционной композиции семейных яслей, например переставлял фигурки. Так, однажды он поместил рядом с младенцем Иисусом двух волхвов, в то время как Мария и Иосиф были вынуждены терпеливо ждать своей очереди рядом с волхвом, последним прибывшим с Востока. В другой раз он даже подложил под зад одной из овечек изюм и как-то заменил ничего не подозревающего пастуха садовым гномиком, купленным по дешевке. Каждый год он превосходил самого себя и, вероятно, еще за несколько месяцев до Рождества основательно обдумывал свои действия. Обновленные ясельные сцены всегда были созданием изощренного ума человека с отличным чувством юмора.
Удивительно, но каждый раз мать Адриана делала вид, что не замечает очевидных изменений в вертепе, хотя до мельчайших подробностей знала, как должны располагаться фигурки. По-видимому, кроме пятничных писем между родителями была еще одна негласная договоренность, и это всегда забавляло Адриана.
Как только отец переделывал ясельную композицию, Адриан понимал, что время пришло. Всего лишь через несколько часов к ним в гости придет семья Мараун с шампанским, минеральной водой и апельсиновым соком, словно уже наступил канун Нового года или конец чего-то другого.
Просто так было всегда. Ежегодная встреча двух семейств была такой же обязательной для гостиной в доме Адриана, как новогодняя елка или рождественские ясли Иисуса. По всей видимости, это была идея матери Стеллы, но точно уже никто не помнил — да и зачем? Ведь эта ежегодная традиция радовала всех, даже мать Адриана, хотя она все еще не была довольна миссис Элдерли на все сто процентов. Семья Мараун оставалась у них совсем недолго, самое большее час. Тем не менее этот час всегда был самым счастливым за все рождественские праздники. Это было время Адриана и Стеллы, которое они проводили в его комнате, бесконечно далеко от праздничных, слегка подвыпивших голосов остальных.
Они обменивались подарками, разговаривали или просто сидели; удивительно, но и в другие дни (до недавнего прошлого) они часто делали то же самое: просто сидели в его или в ее комнате. Однако встречи на Рождество являлись чем-то особенным, почти запретным и неслыханным: блеск глаз Стеллы, предназначенный только ему, — теплый пункт в программе праздника, в остальном такой же скучной, как и выдумки отца в этом году.
Впервые за всю свою карьеру перестанов-щика фигурок отец не особенно утрудил себя. Вероятно, идея новой композиции пришла ему в голову совсем недавно, за обедом или в пыльном кабинете, и оказалась ни веселой и ни хорошей — вообще никакой, как и все эти рождественские дни.
Нет, правда.
Отнюдь не шедевр.
На этот раз он просто опрокинул Марию и Иосифа рядом с яслями Иисуса, чтобы ночью родители могли лежать рядом бок о бок со своим сыночком. Они выглядели как две упавшие фигурки — немного жалко и немного не на своем месте. Но это было совсем не оригинально. Тем не менее рождественские ясли были освящены и одно являлось несомненным.
Самый несчастливый час года почти пробил.
ГЛАВА 13
— Входите, — сказала мать Адриана. — Да вы совсем продрогли! Ну же, входите, а то посинеете от холода.
Замерзшие один за другим вползали в дом: пропахшие эвкалиптом дедушка и бабушка со стороны отца, бабушка со стороны матери, у которой уже не было мужа, но зато было до смешного много снежинок на шляпке, и наконец тетя Адриана, сестра его матери, ни на один сантиметр не превышавшая среднего роста.
Сколько Адриан себя помнил, эта разношерстная компания каждый год приходила к ним в гости на Рождество и обычно вскоре после приветствия Адриан и отец удалялись на кухню, чтобы в течение нескольких минут многозначительно закатывать глаза.
Иначе они бы не выдержали этого рождественского общества: традиционного кекса с изюмом, такого же сухого, как и разговоры бабушек и дедушки о тазобедренных суставах, долгих часов, которые верующие члены семьи проводили в церкви, и точно такого же бесконечного ожидания, пока все гости наконец не исчезнут.
На этот раз Адриану не пришлось закатывать даже один глаз и прерывать некоролевскую церемонию приветствия, что он делал в прежние времена. Все равно с прежними временами его ничто больше не связывало. Как робот, Адриан пожимал руку каждому гостю: у дедушки она была твердая и морщинистая, у его жены — слабая, у другой бабушки — намазанная кремом и, наконец, у тети — вялая, словно дохлая рыба.
Потом он еще слишком долго стоял у входа, засунув руки в карманы, и ничего не чувствовал. Позже, в гостиной, он сидел на диване, забаррикадировавшись газетой с программой передач, которую перелистывал с пустым взглядом; он смирился с надтреснутыми голосами бабушек и дедушки, с минутами, растягивающимися, словно капли меда, с запахом кофе, с присутствием стариков и тети и даже с рождественским кличем матери, приглашавшей всех к столу.
Она снова разговаривала с Адрианом вот уже неделю — и даже больше, чем это было необходимо: четыре-пять фраз в день. Великодушно отмеренная порция, если учесть, что Адриан отвечал всегда односложно, роняя маленькие словесные капли, которые тут же испарялись. Вероятно, мать специально готовилась к этому рождественскому вечеру, чтобы никто не заметил тягостного молчания, царившего в их доме, чтобы она могла без запинки сказать: «Адриан, подай мне сахар» или «Адриан, помоги бабушке».
Очевидно, ей пришлось заново учиться разговаривать с собственным сыном. Она смахнула ржавчину с давно ненужных материнских слов, и каждый день Адриан чувствовал, как в течение нескольких секунд она просто смотрела на него.
Даже если это было бессмысленно.
Даже если все было бессмысленно для него.
