Капитан и Враг - Грин Грэм (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗

— Я же спрашивал тебя про Капитана, а не про Лайзу.

— Да-да. Как же он теперь себя называет?

— Ты же видел его подпись на письме. Карвер.

— Лучше будем по-прежнему звать его Капитаном. Легче запомнить. Тебя интересует, как мы познакомились. Что-то у меня мысли путаются. Все из-за обеда. И с тобой так будет, когда поживешь с мое. Голова толком не работает — вот так же было со мной и в тот вечер, когда мы после хорошего ужина сели играть в шахматы. Почему он говорит, что это был трик-трак? Иной раз, мне кажется, он врет, просто чтоб соврать. А может, хочет, чтоб все было в тайне.

— В тайне от кого?

— О, не обязательно от полиции. Возможно, от самого себя. Так о чем мы говорили?

— Ты собирался рассказать мне, как вы в первый раз встретились.

— Ах, да, собственно, произошло это в подземке, между Лейстер-сквер и Ковент-Гарден. Можно сказать, вполне подходящее место — подземка. Было поздно — около полуночи, и на платформе находилось всего несколько человек — собственно, только я ждал, когда откроются двери на выход, да какой-то человек читал газету, и еще был мальчишка — совсем мальчишка, не старше шестнадцати; он подошел ко мне и сказал: «Кошелек или жизнь». (Наверно, слышал это по телевизору или прочел в каком-нибудь детском журнальчике.) Я рассмеялся и повернулся к нему спиной, тут я услышал, как что-то звякнуло об пол, и там лежал нож, а чей-то голос произнес: «Пошел отсюда, паршивец», и это, как ты понимаешь, был Капитан. Шустрый был: одна нога тут, другая там, как я тебе говорил. Он сказал мне тогда: «Молодые ребята — самые опасные. Они не раздумывают». Я, конечно, поблагодарил его, и на другой день мы встретились неподалеку от того места в «Солсбери», на Сент-Мартинз-лейн, посидели, выпили, и он сказал, что едет на север Лондона, почти рядом со мной, наниматься на работу, ну и я, конечно, предложил ему у меня переночевать. Он ночевал у меня целую неделю и, похоже, вовсе не спешил приступать к работе — если она вообще была. Вот тогда-то он и познакомился с Лайзой. Она была на пятом месяце, и я думать не думал, что он воспылает к ней. Нельзя сказать, чтоб она выглядела наилучшим образом. Ну а дальше ты знаешь, как все развивалось.

— Я мало что знаю.

— После аборта она уехала с ним. Должно быть, написала ему, как только поднялась на ноги. Надо сказать, мне это немало облегчило дело: она ведь была совсем никудышная, когда вышла из больницы.

— Вы же любили друг друга. Это не могло не быть ударом для тебя.

— Я бы так не сказал — любили, просто спали в одной кровати. А эти слова «любовь», «любовники» оставь для колонки светских сплетен. Она же надула меня, когда решила завести ребенка. Может, думала заставить меня жениться, но я вовсе не собирался делать такую глупость. Я сказал, что оплачу ей аборт, но давать деньги на ребенка не стану. С меня и одного вполне достаточно — тебя. В те дни этот ее аборт кучу денег мне стоил — такие вещи были ведь не совсем законны, и не моя вина, что получилось неладно и Лайза больше не могла иметь детей. Когда она об этом узнала, то, видно, впала в отчаяние и вспомнила про Капитана. Уж очень он был убедительно добрый. Он ведь может в чем угодно убедить — особенно когда врет.

— И ты не ревновал?

— Ревновал бедняжку Лайзу? Да никогда в жизни. Дай-ка мне еще раз посмотреть это письмо.

Теперь он более внимательно перечитал его.

— Что это за чертовщина насчет мулов? Не собирается же твой Капитан стать фермером — он не из таких.

— По-моему… Я, конечно, не уверен… когда я был маленьким, он рассказывал мне про Дрейка — как тот захватывал караваны мулов, на которых везли золото через Панаму.

— Панаму… караваны с золотом… не думаешь же ты?..

— О нет, едва ли золото перевозят теперь на мулах. Это просто образное выражение… словом…

— Словом — что?

— Я думаю, он думает… — Такое впечатление, что стоит сказать «думаю», как следом рождается другое «думаю». Эти «думаю» плодятся как кролики… есть еще «я недоумевал».

Отец спросил:

— Так что же ты думаешь?

— Я думаю, он верит, что сделает большие деньги.

— Сомневаюсь, чтобы у Капитана это когда-либо получилось. Но вернемся к чеку…

— Ты думаешь… — Опять это «думаешь». -…мне следует получить по нему? Если Лайза умрет.

— Я бы не стал этого дожидаться. Ты сумеешь распорядиться деньгами куда лучше бедняжки Лайзы. Но будь осторожен. Капитан из людей опасных. Не знаю, почему я так говорю. Просто инстинкт подсказывает. И то, как он обошелся с тем парнишкой в подземке. Подземка. Он из тех, кто действует, так сказать, под землей, в подполье.

— И все же…

— Ты ведь довольно долго жил с Капитаном. Он стал бы колебаться и раздумывать, получать ли деньги по чеку, если выплата по нему может быть приостановлена?

Я пораскинул мозгами и решил, что Сатана прав.

Прежде чем уйти из клуба, я спросил отца:

— Ты навестишь Лайзу?

— Нет, — сказал он, — мне это ни к чему, да и ей, безусловно, тоже.

Деньги по чеку я получил после изрядных проволочек (должно быть, банк дозванивался в Панаму, а семичасовая разница во времени едва ли облегчала дело). Мне было в известной мере стыдно, но это чувство было таким поверхностным, что мигом испарилось, как только я выплатил отцу пятьдесят фунтов. Воспользовавшись моим новообретенным богатством, я даже устроил себе пир из копченой лососины и сухого бордо в одном из ресторанов Сохо, который при обычных условиях был бы мне не по карману, но еда в одиночестве не принесла того удовольствия, какого я ожидал. И не из-за денег, а, наверное, из-за мысли, что я так еще и не написал Капитану о болезни Лайзы, о том, что она, по всей вероятности, даже находится на пороге смерти.

Вскоре после этого маленького праздника, который я себе устроил, пришло новое письмо с пометкой «Срочное». Его принесли, как раз когда я садился завтракать — пить чай с гренками, и я не сделал ни глотка, не съел ни крошки, пока дважды не перечитал его.

И затем — неизменный постскриптум: «Перед тем как будешь ложиться спать, подумай обо мне». Сначала он написал: «Когда будешь ложиться спать», а потом по какой-то таинственной причине переправил «когда» на «перед тем как» — разве что хотел избежать сексуального оттенка. «Вместе мы редко были несчастливы, верно?» Весьма скромное утверждение для любовника, подумал я. Если он был ее любовником. Любовь, в моем представлении, должна говорить другим языком. Возможно, это была ложь во благо со стороны мужчины, хотевшего успокоить женщину и удержать на расстоянии.

Мне пришла в голову одна параллель, и я вынул из папки, лежавшей на моем столе, черновик письма, написанного мною год тому назад. Когда дело касалось любовных писем, я всегда набрасывал сначала черновик, и это послание было адресовано девушке по имени Клара, в которую, как мне казалось в ту пору, я был влюблен; я недоумевал — опять «недоумевал», — не было ли у Капитана тоже такой привычки писать черновики и не может ли так быть, что он послал Лайзе не тот экземпляр, ибо письмо его было уж очень похоже на предварительный набросок, не предназначенный для чужих глаз? В конечном счете в черновиках нет ничего плохого. Я всегда делаю черновые наброски, когда пишу статью. В обоих случаях — будь то любовное письмо или статья — я усиленно тружусь над тем, чтобы произвести максимум впечатления на читателя. Даже поэт, сказал я себе, пишет черновики, и ни один критик не обвиняет его за это в неискренности. Поэт часто сохраняет свои черновики, и, случается, их публикуют после его смерти. А вот черновики Капитана, подумал я, судя по окончательному варианту — если это был окончательный вариант, — пожалуй, действительно настолько неотшлифованны, что их едва ли кто-то станет публиковать.