Атлант расправил плечи. Трилогия. - Рэнд Айн (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗

Он знал, что никаких покупок делать она не собирается; ленч — единственная цель ее приезда.

Они встретились в дорогом ресторане для избранных, слишком роскошном, чтобы попасть на страницы скандальных газет, совсем не из тех мест, в которых Джеймс Таггерт, большой охотник до рекламы, был завсегдатаем. Джим не хотел, чтобы их видели вместе, заключила Лилиан.

Легкая улыбка не покидала ее лица, пока она слушала разглагольствования Джима об общих друзьях, театрах и погоде, тщательно выстраивая вокруг себя защиту из малозначащих фраз. Лилиан сидела, грациозно изогнувшись, словно наслаждаясь тщетностью того представления, которое разыгрывал Джим, и тем фактом, что он вынужден этим заниматься ради нее. Она с терпеливым любопытством ожидала, когда разгадает его цель.

— Я считаю, что вы действительно заслуживаете похвалы или даже медали, Джим, — произнесла Лилиан, — за то, что так веселы в столь трудное для вас время. Разве вы только что не закрыли лучшую ветку своей железной дороги?

— О, это всего лишь небольшая финансовая неудача, не более. В такие времена, как сейчас, приходится идти на сокращение расходов. Учитывая общую ситуацию в стране, мы еще неплохо держимся. Лучше всех остальных, — и, пожав плечами, добавил: — К тому же, это еще вопрос, была ли линия Рио-Норте нашей лучшей веткой. Так считала только моя сестра. Это было ее детище.

Лилиан уловила оттенок явного удовольствия в его словах.

Улыбнувшись, она произнесла:

— Понимаю.

Исподлобья, в упор глядя на Лилиан, с преувеличенной надеждой на нужное понимание его слов, Джим проговорил:

— Как он это воспринял?

— Кто? — Лилиан прекрасно понимала, о ком идет речь.

— Ваш муж.

— Воспринял что?

— Закрытие этой линии.

Лилиан весело улыбнулась:

— Ваша догадка так же хороша, как моя, Джим, а моя — просто прелесть.

— Что вы имеете в виду?

— Вы знаете, как он должен это воспринимать, знаете и то, как воспринимает это ваша сестра. Так что не напускайте тумана.

— О чем он говорил последние дни?

— Муж уже неделю в Колорадо, поэтому я… — она умолкла. Начав отвечать, Лилиан заметила, что Джим задал серьезный вопрос слишком уж небрежным тоном, и догадалась, что он сделал первый шаг к раскрытию цели своего приглашения. После неуловимой паузы она закончила еще непринужденнее: — …поэтому я не знаю. Но он вернется со дня на день.

— Не хотите ли вы сказать, что он упорствует в своем бунтарстве?

— Джим, это еще слишком мягко сказано!

— Была надежда, что обстоятельства научат его мудрости.

Она забавлялась, не давая ему понять, что ей все уже ясно.

— О да, — невинным тоном изрекла Лилиан, — будет прекрасно, если что-нибудь заставит его измениться.

— Он сам усложняет свое положение.

— Как всегда.

— Но обстоятельства делают нас более… гибкими, рано или поздно.

— Я слышала много мнений о нем, но слово «гибкий» никогда среди них не звучало.

— Что ж, времена меняются, и люди вместе с ними. В конце концов, согласно законам природы, животные должны приспосабливаться к окружающей среде. Я сказал бы, что способность к приспособлению — одна из характеристик, наиболее востребованных в настоящее время законами, продиктованными отнюдь не природой. Мы живем в очень непростое время, и я не хотел бы видеть, что вы страдаете вследствие его непримиримой позиции. Как друг, я не желал бы видеть вас в опасности, в которой он непременно окажется, если не научится сотрудничать.

— Как это мило с вашей стороны, Джим, — любезно проворковала она.

Он скупо и осторожно цедил слова, балансируя между смыслом и интонацией, чтобы достигнуть нужного градуса недоговоренности. Он хотел, чтобы она поняла, но поняла не до конца, не до самого глубинного смысла; сама суть современного языка общения, которым он владел в совершенстве, заключалась в том, чтобы не позволить никому понять все и полностью.

Ему не понадобилось много времени, чтобы раскусить мистера Уизерби. Во время своей последней поездки в Вашингтон он вдалбливал ему, что снижение тарифов на железной дороге нанесло бы ей смертельный удар. Повышение заработной платы разрешили, но требования урезать тарифы по-прежнему раздавались в прессе, и Таггерт понимал, что это означает, раз мистер Моуч позволяет газетам шуметь. Это значило, что нож по-прежнему приставлен к его горлу. Мистер Уизерби не ответил впрямую на его уговоры, но заявил, будто размышляя вслух:

— У Уэсли так много проблем. Если он станет каждому давать передышку, то, выражаясь финансовым языком, должен будет ввести в действие некую чрезвычайную программу, о которой у вас весьма смутное представление. Но вам известно, что за шум поднимут непрогрессивные представители страны. Например, такой человек, как Риарден. Мы не хотим, чтобы он выдал еще одну фигуру высшего пилотажа. Уэсли много дал бы тому, кто сможет поставить Риардена на место. Но боюсь, это никому не под силу. Хотя я могу и ошибаться. Вам, Джим, лучше знать, ведь Риарден некоторым образом ваш друг, он приходит к вам на приемы и все такое…

Глядя через стол на Лилиан, Таггерт произнес:

— Я обнаружил, что дружба — самая надежная вещь в жизни, и кажется, я доказал вам это.

— Но я никогда в этом не сомневалась.

Он произнес тоном зловещего предостережения:

— Я считаю, что во имя нашей дружбы должен вам сказать, хоть и под большим секретом, что позиция вашего мужа обсуждается в верхах. Уверен, что вы понимаете, о чем я.

«Вот за что я ненавижу Лилиан Риарден, — думал Таггерт, — она знает игру, но ведет ее с такими неожиданными выкрутасами. Это совершенно против правил — то посмотрит на меня изумленно, то рассмеется прямо в лицо, то вдруг, после всех этих слов о том, что она ничего не понимает, попадет точно в десятку».

— Но, дорогой, разумеется, я понимаю, что вы имеете в виду. Вы хотите сказать, что цель этого роскошного завтрака вовсе не одолжение, которое вы намерены мне сделать, а услуга, которую вы хотите получить от меня. Это вы попали в беду и решили использовать оказанную мною помощь для сделки там, в верхах. И еще это означает, что вы напоминаете мне об обещании отплатить добром за добро.

— Представление, которое он устроил на судебном процессе, нельзя назвать платой добром за добро, — злобно огрызнулся Джим. — Вы мне совсем не это обещали.

— Да, совсем не это, — миролюбиво признала Лилиан. — Но, дорогой, я и сама догадываюсь, что после такого поведения в суде он не приобретет популярности в верхах. Вы что, действительно считали, будто из большой любезности должны сообщить мне это под большим секретом?

— Но это правда. Я слышал, как обсуждали его поведение, и подумал, что должен вам об этом сообщить.

— Я знаю, что это правда. Я знаю, что его будут обсуждать. Я знаю также, что если бы с ним хотели что-то сделать, то сделали бы это сразу после процесса. Господи, как им этого хотелось! Поэтому мне ясно, что он — единственный из вас, кто сегодня вне опасности. Я знаю, что они его боятся. Теперь вы видите, как хорошо я понимаю все, что вы имеете в виду, дорогой?

— Если вы думаете, что понимаете меня, я должен сказать, что, со своей стороны, не понимаю вас вовсе. Не понимаю, что вы делаете.

— Я просто хочу назвать все своими именами, дабы вы поняли, как сильно я вам нужна. А теперь скажу правду: я не обманула вас, просто моя попытка все устроить не удалась. Его поведение в суде стало для меня еще большей неожиданностью, чем для вас. У меня были веские причины не ожидать ничего подобного. Но что-то пошло не так. Не знаю, что именно. Я пытаюсь это выяснить. Когда выясню, сдержу свое слово. И вы будете вправе сказать своим высоким друзьям, будто это вы лично его обезоружили.

— Лилиан, — нервно сказал Джим, — именно это я имел в виду, когда сказал, что готов предоставить вам доказательства своей дружбы, поэтому, если я могу для вас что-нибудь сделать…

Она рассмеялась.

— Ничего. Я знаю, о чем вы. Но вы ничего не можете сделать для меня. Никакого одолжения. Никаких сделок. Я действительно не деловой человек, мне ничего от вас не нужно. Вам не повезло, Джим. Вам придется рассчитывать на мою благотворительность.