Полёт совы - Тарковский Михаил Александрович (читать книги онлайн полностью без регистрации .TXT) 📗
Доктрине, что пришелец многого не просит, а только, дескать, поддержать тремя стопками, можно противопоставить то, что ты так не умеешь, мараться тремя стопками не привык и сам способен загудеть так, что тошно станет всем и гостю в первую очередь, и что скоро тебе на работу. Позиции слабая, так как у гостя наготове проверенный козырь: «Ладно, я тогда сам по себе посижу, — и грозное: — Это хоть можно?»
Так как невозможно спрогнозировать, сколько времени отъест тот или иной вариант, никакой гарантии эффективности дать нельзя. Многое зависит от мастерства противника, с каким он может растягивать процесс, используя все способы давления и манипуляций понятиями «ты чо как не русский?» или «где твоя широта души?». Второй сценарий опасен ещё и тем, что, почуяв слабину, противник закрепится на завоёванных рубежах и перейдёт на позиционную войну, в которой определяющее значение приобретут объёмы его боекомплекта. Главный же минус второго пути состоит в том, что в случае если противник всё-таки не ограничится тремя залпами и вынудит вас к дальнейшей совместной операции, то при её затягивании есть опасность скатиться в полномасштабное обоюдное застолье. Аргументация в этом случае следующая: раз уж день пропал и всё равно придётся с негодником сидеть, то не лучше ли это сидение скрасить хмельным скрасом? Заодно и увеличив вдвое скорость расхода топлива.
Состояние гостя также влияет на тактику и стратегию обороны. В некоторых случаях, когда он близок к готовности, результативно увалить его частой очередью стопарей. Однако квалифицированный супостат, как правило, тонко контролирует ситуацию в любом состоянии и, видя подвох, будет отставлять стопку, пригублять, половинить, четвертить и всячески избегать её заглатывание и даже, если надо, притворяться ещё более невменяемым. Из всего сказанного следует, что наименее затратным способом борьбы с нарушителем домашнего пространства является прямой и честный отказ в посадке.
— Я пить не буду, — твёрдо сказал я.
— Ты что, меня совсем не уважаешь?
— Уважаю.
— Ага… Беру за хвост и провожаю…
— Ну ты чо как маленький?
— А ты прям большой. В чём дело-то тогда?
— Да просто занят.
— А как же гостеприимство?
Следуя инструкции, достаю две стопки:
— Эдвард, давай так. По три стопки: по-русски. И всё. Шабаш.
— Ково шабаш? Уж нормально посидим. Чо мараться-то? Мы чо, бичи, что ли?
— Мы не бичи. Но мне работать надо, — отчеканил я как можно твёрже.
— Чо за люди стали? Не зайди ни к кому. Да что с вами сегодня такое-то? Да ково сегодня… это па-ста-янно так! Я уже заметил! Главно, когда ва-а-м надо, придёте, дохлого разбудите, давай то, давай это! Электроды давай! Намордник! Спасжилет! Выручай! Давай спасай меня! Тону… — Он сделал паузу, переводя разговор в другую протоку, покачал головой и прозорливо прищурился, подняв верный палец: — Подожди-и-и. Теперь с этим Мотькой на меня ещё собак повешают. А я, может, спас его! От погибели. Ка-ак? А так! Не попался бы я навстречу, он трезвый хрен выплыл бы, вы об этом подумали? А то: «развяза-ал», «напои-ил», — он передразнил, — я не напоил, а подготовил к аварийной ситуации! — отчётливо произнёс Эдя. — Валентина тут Игнатьевна на меня поволокла… Я ей говорю: ты сама виновата. Довела мужика. А как? Иду весной, смотрю, стоят у ограды, думаю, хе-хе, целуются. Голубки… Ага, хрен те в норки[4]! Техосмотр… Нюхает его. Да. Натурально обнюхивает стоит! Главное, не то что «пил — не пил». Не-ет! А когда пил, с кем, что, чем зажирал и о каких бабах говорил. А тот боров стоит, как на допросе. Ещё и шею тянет. Дал бы в норки! Тоже парфюм нашла. Как не запить после этого? Или в реку не кинуться. Тьфу! И ты туда же… «Рабо-о-отать надо»… Как нерусские…
— А ты знаешь какой русский-то?
— Ну какой? — Он стал усаживаться, ёрзая, блестя оживлённо глазами, довольный тем, что уже втравил в разговор и, значит, всё складывается. — Какой? Давай! Давай поговорим! Вот это уже по-нашему. А то «рабо-о-отать надо». Ну какой? Какой русский?
— Который не бухает русский, — вязко и медленно сказал я.
— О-о-о… — протянул он сделанным и презрительным разочарованием. — Во-о-н ты как? — И пустил в ход самую тяжёлую артиллерию, стопятидесятипятимиллиметровые гаубицы: — А я, между прочим, со своим пузырём к тебе пришёл.
Серьёзные мужики умеют одним прикрытием стопки отмести все посягательства на их трезвость, и их «нет» звучит настолько прохладно-мимоходно и необсуждаемо по сравнению с тем, что они выражают своим обликом, о чём говорят и чем занимаются, что в голову не придёт заподозрить их в какой-то душевной мелкости, неспособности к чему-то мужицки-разгульному. Когда кто-то из них приходит, я суечусь, зачем-то предлагаю стопку, а они отказываются даже не потому, что им некогда, а потому, что им со мной, скорее всего, неинтересно. И я отступаю, не обладая и сотой долей Эдиной вязкости.
Эдю я выставил, несмотря на все его уловки. Он попытался пойти на крайнюю меру: снова сделать вид, что его интересуют книги и он хочет совета, что «па-чи-тать», что любит «пачитать», и что в избушку «набирает полные нары литературы» и пока не «пра-чи-тает, из зимовья ни ногой», а «баба» его за это «докоряет». А потом вдруг взгордился-набычился и спросил «где хронометр?», произнеся «хрономет». И заявил, что он пришёл «не языком мести чо попало», а навести ясность с мотором, а я его путаю и сбиваю на ерунду.
Не устаю наблюдать за собой. Иногда придёт кто-нибудь такой вот нудный и просидит от силы час, а я изведусь и мечтаю, чтоб он ушёл, будто отнимают неделю. А кажется: ну что трудного уделить час времени, раз человеку нужно? Нет, заедает: как же так? Какое он имеет право тратить моё время? Которое я мог спокойно протереть, валяясь на койке или слоняясь. Гордыня чистая. Она у всех книжных людей. Своё время оцениваешь дороже чужого.
Дочитал «Чудиков» и пришёл к выводу, что читать про них намного интересней, чем с ними жить. По дороге с работы удачно встретил Матвея.
— Здоровеньки! Как дела?
— Да нормально. Моть, — я помялся, — это… Ты помнишь, говорил, если чо — обращаться.
— Конечно, помню. Помощь нужна?
— Да. Ты машину будешь заводить?
— Буду, а чо?
— Лодку мне сможешь вывезти?
— Да без проблем, я как раз сегодня в-под угор собирался.
Я страшно не люблю угружать людей несколькими просьбами подряд, но выхода не было:
— Матвей, а у тебя там на озере… никто же не охотится?
Мотя собрал кожу вокруг глаз в настороженный прищур, видимо, решив, что я прошусь туда на осень на охоту. Я объяснил:
— Да я давно хотел спросить: можно ближе к зиме я на выходные схожу туда, ну, для души… просто? Там же ветка есть у тебя? Я хотел просто проехаться… Ничо там не нарушу… Утку разве, может, убью…
— Т-т-е… — облегчённо выдохнул Мотя. — Да иди, конечно. Там только, Серёжа, ведро дыроватое, и медведь нары разворотил, скорее всего, бурундука рыл, но разберёшься… А так — печка, дрова, всё на мази… Живи… Я там только весной бываю… Там и ветка, и лодка-дюралька есть… Без мотора, правда. Ночуй, конечно, сетушку воткни… Сети висят сзади на стенке, увидишь там. Сразу бы сказал… Заодно посмотришь, чтоб не шарились там пацаны… А то они любители. Да, ну и договор, — сказал он строго, — на соболя не охотиться… Остальное — птица там — бей.
— Да понятно, не волнуйся, мне не надо соболя, мне вот на озере… побыть.
Мотя внимательно на меня посмотрел и сказал:
— А ты на ветке-то хоть плавал?
Я сказал, что «приходилось» на практике в Лесосибирске, что было чистой правдой.
— Ну ездил, дак… А то эта такая штука, чуть зевнул и… — Матвей помолчал многозначительно и добавил с усмешкой: — Ну чо, этот чудотворец берёт у тебя мотор-то?
— Да я не собирался его продавать.
— Да продай ты эту чахотку. Весной возьмёшь нормальную технику, небольшенький двигунок какой-нибудь. Тебе куда сильно ездить? Давай, короче. Я за тобой заеду.
