Сквозь тернии - Эндрюс Вирджиния (читаемые книги читать txt) 📗

Джори застыл. Я спокойно пошел дальше.

Под раскидистым деревом мама укачивала Синди в детском гамаке. Слюнявые девчонки должны быть привязаны, чтобы не вывалились.

— Барт! — позвала мама. — Где ты был?

— Нигде! — рявкнул я.

— Барт, мне не нравится твоя грубость.

Я направил мой мощный взгляд на Синди, думая, что смогу, как Малькольм, испепелить ее. Но тут я увидел, что голубая рубашонка Синди даже не достает до верха се белых шортов, и виден пупок! Грех показывать голос тело. В Библии Создатель приказал Адаму и Еве надеть одежду и закрыть свое греховное тело. Или моя мама такая же грешница, как та Коррин, что убежала со своим любовником?

— Барт, не гляди на меня так, будто не узнаешь.

Мне на ум пришла одна из любимых цитат Джона Эмоса. Понемногу я начинал понимать промысел Божий в отношении людей.

Я сказал:

— Имей в виду, мама: Господу известно все, и он всем воздаст по делам их.

Мама почти подпрыгнула:

— С чего это ты говоришь такое?

Как она трепещет, подумал я. Я повернулся, чтобы обозреть все эти голые статуи в этом Саду Греха. Голые люди — вот что не дает Малькольму спокойно спать в могиле, подумал я.

Но все же я любил ее. Она была моя мама; иногда она приходила поцеловать меня на ночь и послушать мои молитвы. До Синди она любила меня больше и проводила со мной больше времени. И никаких «любовников» у нее я не видел.

Я не знал, что теперь оказать.

— Хочу спать, — бросил я и ушел, чувствуя себя неловко и неуютно.

Я был в разрыве со всем миром. А что, если то, о чем пишет Малькольм и говорит Джон Эмос — правда? Неужели она грешница и заставляет мужчин грешить? А так ли это плохо — грешить? Ведь животные не грешат. Эппл — ведь он не может быть грешником.

В комнате Джори я остановился перед большим аквариумом, в котором серебристые пузырьки воздуха образовали красивый фонтан, как в шампанском, которое однажды мама дала мне попробовать.

В моем аквариуме рыбки не жили, а у Джори, наоборот, никогда не умирали. В моем пустом аквариуме находился только игрушечный пиратский бриг. Аквариум Джори переливался всеми красками: там стоял игрушечный замок и росли настоящие морские джунгли. Его рыбки плавали среди кораллов.

У Джори было все лучшее. Все лучше, чем у меня. Я не хотел больше быть Бартом. Барт теперь должен был забыть о Диснейленде: Бог накажет за то, что забыл об ответственности! Даже любимое животное и то оказывалось тяжелой обязанностью.

Я упал на кровать и лежал, глядя в потолок. Малькольму больше не нужна его сила и его мудрость. Он умер, и его таланты были растрачены. Но никто никогда не смел заставить Малькольма делать то, чего он не хотел. После того, какой повзрослел, конечно. Как мне хочется стать мужчиной, финансовым магнатом. Как Малькольм.

Пусть люди встают, когда я обращаюсь к ним. Пусть трепещут, когда я гляжу на них. Сжимаются от страха, когда я двинусь с места.

И этот день придет. Я чувствую это.

— Джори, — сказала мне мама, когда мы шли машине, — я не понимаю, что случилось с Бартом в это лето. Он совсем изменился. Как ты думаешь, чем он занимается, когда нас нет?

Я почувствовал себя неуютно: мне хотелось защитить Барта, позволив ему сохранить его единственного друга, но, с другой стороны, я никак не мог сказать маме, что та женщина называет себя бабушкой Барта.

— Не беспокойся насчет Барта, мама, — ободрил я ее, — продолжай заниматься с Синди. Она забавная девчонка, наверное, и ты такой была.

Она улыбнулась и поцеловала меня:

— Если мои глаза меня не подводят, то есть еще одна забавная девчонка, которой ты восхищаешься.

Я вспыхнул. Я и в самом деле не мог не восхищаться Мелоди Ришарм. Она была так безумно мила: с волосами еще светлее, чем у мамы, но с такими же мягкими, сияющими голубыми глазами. Мне кажется, я не смогу влюбиться в девушку, у которой не голубые глаза. Как раз в этот момент Мелоди выпорхнула к машине своего отца, и я снова залюбовался ею. Как незаметно девчон-ки превращаются в девушек! Я никак не мог поймать того момента, когда вдруг из плоскогрудой девочки расцветает обольстительная, с манящими губами, тонкой талией девушка.

Когда мы приехали домой, мама послала меня за Бартом.

— Если он все еще на том дворе, скажи мне. Я бы не хотела, чтобы мои дети беспокоили старую отшельницу, хотя, видит Бог, мне бы не хотелось, чтобы и она беспокоила меня, влезая на эту лестницу.

Зовя вслух по имени, влезая на деревья, заглядывая под кусты, я наконец нашел Барта в старом сарае, который в прежние времена называли «флигель для экипажей». Теперь там стояли пустые стойла, и в одном из них на грязном сене возлежал Барт. Но я не поверил своим глазам: вместе с ним был щенок сенбернара. Он был ростом с Барта. Ho я сразу понял, что это всего лишь щенок, потому что он уморительно, по-щенячьи взбрыкивал и повизгивал.

В руках у Барта был кнут. Он бросил его наземь и закричал:

— Перестань прыгать, Эппл! Пони перепрыгивают только через барьеры. Поэтому ешь-ка лучше сено, а то завтра я тебе не дам свежего сена.

— Барт! — тихо позвал я и улыбнулся, так он подпрыгнул. — Собаки не едят сено.

— Уходи! Убирайся! — Он вспыхнул глазами и лицом. — Тебе здесь нечего делать!

— Тебе тоже!

— Уходи отсюда, — почти рыдал Барт, швыряя кнут хватая в охапку огромного щенка. — Это моя собака; это вовсе не собака, а пони; я учу ее быть и щенком, и пони. И не смейся, и не вздумай назвать меня сумасшедшим.

У меня комок встал в горле от жалости к нему.

— Я и не думаю, что ты сумасшедший.

Мне действительно было неудобно, что у меня всегда лучше получалось с животными, чем у него. Было такое впечатление, что все они знали, что он станет наступать им на хвосты и спотыкаться о них. Честно говоря, и я бы не чувствовал себя в безопасности, лежа на полу, когда поблизости был Барт.

— Кто подарил тебе щенка?

— Бабушка, — гордо ответил Барт. — Она любит меня, Джори, даже больше, чем мама. И уж точно больше, чем твоя старая мадам Мариша любит тебя!

Так всегда: как только я по-человечески отнесусь к нему, как он вознаградит меня оплеухой, чтобы пожалеть о том, что был с ним добрым.

Я не стал гладить щенка, хотя он подлизывался ко мне. Я оставил Барта с его собственностью: может быть, наконец, Барт успокоится.

Когда мы шли домой, Барт счастливо улыбался.

— Ты не сердишься на меня? — спрашивал он.

— Конечно, нет.

— Ты не скажешь маме и папе? Пожалуйста, это очень важно: ничего им не говори.

Я не любил ничего скрывать от родителей, но Барт так просил, а потом: что дурного в том, если старая леди дала Барту несколько подарков и щенка впридачу? Это сделало его счастливым, и он чувствует, что его любят

В кухне Эмма кормила Синди с ложечки. Синди была разодета мамой в голубые панталончики и белую кофточку с вышивкой. Мама сама сделала эту вышивку. Волосы Синди были тщательно расчесаны, и на макушке голубой лентой был подвязан хвостик. Она была такая чистенькая, хорошенькая, что хотелось обнять ее, но я только улыбнулся. Я хорошо знал, что демонстрировать свои чувства при ревнивости Барта нельзя. Странно, но Синди очень полюбила именно Барта. Может быть оттого, что он был немногим старше ее.

Мой братец с размаху бросился в кресло, так что оно едва не перевернулось. Эмма нахмурилась и сказала:

— Пойди вымой свои руки и лицо, Барт, если хочешь обедать за моим столом.

— Это не твой стол!

И Барт пошел в ванную. По пути он специально вытер грязные руки о стены, чтобы оставить следы.

— Барт! Прекрати пачкать стены! — строго сказала Эмма.

— Не ее стены, — пробормотал Барт.

Он мыл руки целую вечность, а когда пришел, то вымытыми оказались лишь кисти рук. Он с отвращением взглянул на сэндвичи и суп, приготовленный Эммой.

— Ешь, Барт, или ты истаешь совсем, — сказала Эмма.

Я уже съел две тарелки овощного супа и доедал второй сэндвич, а Барт едва сжевал половину сэндвича и не притронулся к супу вообще.