Информаторы - Эллис Брет Истон (е книги TXT) 📗

— Понятия не имею, с чего ты это взяла, — слышу в ответ. — Его Брайан звали.

— Деннис Уилсон, — громко повторяю я. Наклоняюсь, пробую воду.

— Нетушки. Ты тотально ошибаешься. Брайан. — Дэнни встает с постели, завернутый в простыню, хватает пульт и ложится обратно.

— Деннис — Я выхожу из ванной.

— Брайан, — повторяет он, переключая на MTV. — Ты совсем пальцем в небо.

— Деннис, дурья башка, — ору я, спускаясь по лестнице. Включаю кондиционер, в кухне открываю белое вино. Беру с полки бокал, возвращаюсь наверх.

— Уильям днем звонил, — сообщает Дэнни.

— И что ты ему сказал? — Я наливаю вино, пью, пытаясь успокоиться.

— Что мы еблись всухую и ты не доползешь до телефона, — ухмыляется Дэнни.

— Еблись всухую? Недалеко от истины.

— Вот-вот, — фыркает он.

— Почему ты, черт бы тебя взял, телефон не выключил? — ору я.

— Ты чокнутая. — Он внезапно садится. — Что за фигня с этим телефоном? Ты чокнутая, ты… ты… — Он умолкает, не найдя нужного слова.

— И что этот малолетний серфер забыл в моем доме? — Я допиваю бокал, меня подташнивает, я наливаю второй.

— Это Бифф, — защищается Дэнни. — Он не серфер.

— Ну, на вид он был ужасно расстроенный, — громко язвлю я, скидывая халат.

В ванной я опускаюсь в теплую воду, выключаю краны, ложусь, пью вино. Завернутый в белое Дэнни входит в ванную, бросает в корзину «клинекс», вытирает руки о простыню. Опускает сиденье, садится на унитаз, поджигает косяк. Я закрываю глаза, делаю большой глоток. Единственные звуки — музыка на MTV, капающий кран, Дэнни посасывает тонкий косячок. Я только сейчас заметила, что сегодня Дэнни добела обесцветил волосы.

— Травы хочешь? — спрашивает он, закашлявшись.

— Что?

— Травы? — Он протягивает мне косяк.

— Нет. Никакой травы.

Дэнни откидывается назад. Мне неловко, и я переворачиваюсь на живот, но так неудобно, и я переворачиваюсь на бок, потом на спину, но Дэнни все равно не смотрит. Закрыл глаза. Излагает.

Монотонно:

— Бифф сегодня был на Сансете, рассказал, что на светофоре видел такую уродливую старуху с тотально огромной головой и длинными, толстыми, жирными руками и она, в общем, кричала, бредила, проехать не давала. — Он затягивается, не выдыхает. — Она голая была. — Он выдыхает, потом сочувственно прибавляет: — Стояла на остановке дальше по Стрипу, может около Хиллхёрста. — Он снова затягивается, не выдыхает.

Я вижу эту картину очень ясно. Подумав, спрашиваю:

— И на черта ты мне все это рассказываешь?

Он пожимает плечами, молчит. Лишь открывает глаза, смотрит на уголек, дует. Я тянусь через край ванны, наливаю себе еще вина.

— Теперь ты мне что-нибудь расскажи, — наконец предлагает Дэнни.

— Типа в обмен?

— Все равно.

— Я… хочу ребенка? — предполагаю я.

После долгой паузы Дэнни пожимает плечами, говорит:

— Пакость.

— Пакость. — Я закрываю глаза и очень ровно переспрашиваю: — Ты только что сказал «пакость»?

— Мать, не морочь мне голову. — Он встает, подходит к зеркалу. Скребет воображаемую отметину на подбородке, оборачивается.

— Бесполезно, — внезапно говорю я.

— Я слишком молод, — говорит он. — Тю.

— Я даже не помню, как мы познакомились, — тихо говорю я, потом смотрю на него.

— Что? — удивляется Дэнни. — Думаешь, я помню? — Он роняет простыню, голышом возвращается к унитазу, садится, глотает вина из бутылки. Я замечаю у него на бедре шрам, на внутренней стороне, касаюсь его. Дэнни отшатывается, затягивается. Моя рука остается висеть в воздухе, я смущенно ее убираю.

— Умник надо мной посмеется, если я спрошу, о чем ты думаешь?

— Я думал… — Пауза, потом Дэнни медленно продолжает: — Я думал о том, как это ужасно было. Девственность потерять. — Пауза. — Я об этом весь день думал.

— Ничего удивительного, если с дальнобойщиком-то. — Длинная, полная ненависти пауза. Я отворачиваюсь. — Глупо. — Мне снова хочется его коснуться, но я лишь отпиваю «шардоннэ».

— А почему ты, блядь, такая особенная? — Он щурится, стискивает зубы. Встает, подбирает с пола простыню, возвращается в спальню. Я вылезаю из ванны, вытираюсь и голой вхожу в комнату с бутылкой вина и бокалом, немного пьяна, забираюсь к нему под простыню. Он переключает каналы. Я не знаю, почему он здесь и где мы познакомились, а он голышом лежит рядом и смотрит телик.

— А твой муж знает? — с наигранным весельем спрашивает Дэнни. — Он сказал, развод еще не закончился. Сказал, что он не бывший.

Я не шевелюсь, не отвечаю, какую-то секунду не вижу Дэнни — вообще ничего в комнате не вижу.

— Ну?

Я хочу еще вина, но заставляю себя несколько минут подождать. Другой клип. Дэнни подпевает. Я вспоминаю, как сидела в машине на стоянке «Галлерии», а Уильям держал меня за руку.

— Это что, важно? — спрашиваю я, когда клип заканчивается. Закрываю глаза, легко воображаю, будто я не здесь. Когда открываю, вокруг темнее, и я гляжу на Дэнни, а он все смотрит телевизор. На экране — фотография ночного Лос-Анджелеса. По неоновому пейзажу летит красная полоса. Появляется название местной радиостанции.

— Он тебе нравится? — спрашивает Дэнни.

— Нет. Вообще-то нет. — Я отпиваю вина, растекаясь до усталости. — А тебе нравится… он?

— Кто? Твой муж?

— Нет. Бифф, Бофф, Буфф, как его.

— Что?

— Он тебе нравится? — повторяю я. — Больше меня?

Дэнни молчит.

— Можешь сразу не отвечать. — Можно было жестче, но я не стала. — Если способен.

— Не спрашивай об этом, — говорит он. Глаза полузакрыты — пасмурные, серо-синие, пустые. — Не спрашивай, и все. Не надо.

— Просто очень типично, — хихикаю я.

— Что сказал Тарзан, увидев, как по холму идут слоны? — зевает он.

— Что? — Я еще хихикаю, закрыв глаза.

— Вот по холму идут слоны.

— По-моему, я это уже слышала. — Я представляю себе длинные загорелые пальцы Дэнни, а потом — и это не так красиво — то место, где загар обрывается, начинается вновь, толстые неулыбчивые губы.

— Что сказал Тарзан, увидев, как по холму идут слоны в плащах?

Я допиваю вино, ставлю бокал на тумбочку возле пустой бутылки.

— Что?

— Вот по холму идут слоны в плащах. — Он ждет ответа.

— А… да? — наконец спрашиваю я.

— Что сказал Тарзан, увидев, как по холму идут слоны в черных очках?

— Дэнни, по-моему, мне неинтересно. — Язык отяжелел, я вновь закрываю глаза, все вокруг давит.

— Ничего не сказал, — безжизненно сообщает Дэнни. — Он их не узнал.

— Ну и зачем ты мне все это рассказываешь?

— Не знаю. — Пауза. — Типа развлечься, наверное.

— Что? — Я уже плыву. — Что ты сказал?

— Развлечься?

Я на минуту засыпаю рядом с ним, потом просыпаюсь, но глаз не открываю. Дышу ровно и чувствую, как два сухих пальца скользят по ноге. Лежу совсем неподвижно, не открываю глаз, Дэнни трогает меня — без малейшего жара, — а потом нежно взбирается сверху, и я лежу совсем неподвижно, но вскоре приходится открыть глаза, потому что я слишком тяжело дышу. В ту же секунду Дэнни слабеет, скатывается. Когда я просыпаюсь среди ночи, его нет. Его зажигалка — золотой пистолетик — лежит на тумбочке возле бутылки и большого бокала, и я вспоминаю: когда Дэнни мне ее показал, я решила, он и вправду выстрелит, но он не выстрелил, и я почувствовала, как жизнь обернулась разочарованием, и глядя ему в глаза — этот взгляд, что меняется необъяснимо, эти озера, неспособные помнить, — я ныряла в них все глубже, пока не утешилась.

В одиннадцать меня будит музыка с первого этажа. Я торопливо набрасываю халат, спускаюсь, но это всего лишь служанка моет окна и слушает «Клуб Культуры». Я говорю « gracias» [44] , выглядываю из окна, которое она отмывает, замечаю, что ее маленькие дети вдвоем плавают в небольшом бассейне, с той стороны, где мельче. Я одеваюсь, брожу по дому, жду, когда вернется Дэнни. Выхожу на улицу, смотрю туда, где стояла его машина, а потом озираюсь, нет ли где намека на садовника — тот почему-то уже три недели не появляется.