Корабль дураков - Портер Кэтрин Энн (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗

Джении повернулась к нему, окинула строгим, оценивающим взглядом — не сердитым, не огорченным, не испуганным, не обиженным, нет, попросту критически неодобрительным, — и заговорила самым обычным своим голосом, усиленно обычным, можно сказать, в энной степени, кисло усмехнулся в душе Дэвид.

— Хотела бы я, чтобы ты хоть один раз что-то выбрал, Дэвид, и уж держался своего выбора, пока мы не доведем дело до конца, или что-то не решим, или даже… а то, знаешь, сколько раз так бывало: ты тащишь меня за две мили к девяти вечера в ресторан ужинать, а у самых дверей передумаешь и тащишь меня еще милю куда-то в другое место, и кончается тем, что мы где-нибудь на улице, на углу, едим зеленые tamales [59] , разогретые прямо в консервной банке… Неужели и вся эта наша поездка так обернется? Тогда, может, просто сейчас прыгнем за борт, и точка? Дэвид, ну чего ты, в конце концов, хочешь?

Этот поток слов мало трогал Дэвида, все равно как с гуся вода. Когда в Дженни просыпалась самая обыкновенная баба и все черты ее характера сплавлялись в бессмысленной чисто женской сути, выливались в слова, лишенные всякого подобия логики и разума, Дэвид испытывал огромное облегчение: ослабевал внутри тугой узел вечного напряжения, так приятно не принимать ее всерьез, не утруждать себя попытками что-то ответить, объяснить, успокоить; ссоры теряли всякую остроту, даже воспоминание о любви теряло всякий смысл; человек не обязан ни на волос поступаться своим мужским достоинством ради женщины, не обязан хоть на миг принимать ее во внимание и хоть на грош уважать, если она так его шпыняет, все равно что булавками тычет. Нет, право, какое облегчение видеть, что Дженни, такая особенная, удивительная, не похожая ни на одну женщину на свете, сливается с безымянной, безликой, неисправимой напастью, бичом мужчины, — с болтливой, сварливой, придирчивой самкой Высшего Примата. Прыгнуть за борт? Да чего ради? Он заметил, что волна стала круче, уже ощущалась качка. На сей раз Дженни наговорила больше глупостей, чем обычно, когда она начинала рассуждать по-женски.

— Мой выбор сделан, — сказал он. — Ты меня не слушала, Дженни, ангел. Мы едем в Париж, это решено бесповоротно. — (Место ничуть не хуже других, там вполне можно покончить с этой историей раз и навсегда: Берлин, Мадрид, Париж — не все ли равно?) — Оставим пока что Испанию в покое. Пора заняться Францией.

— Ты и займись, — сказала Дженни так мило, будто перед тем не произнесла ни одного недоброго слова. — Посмотрим, как оно получится в Виго. — И прибавила почти робко: — Ты такой душенька, что не рассердился на меня, когда я сейчас взвилась. Дэвид, ты, конечно, не поверишь, но я очень счастлива… очень. Пожалуйста, забудь все, что я наговорила…

— Я уже забыл, — успокоил Дэвид, и веселая злость заиграла в нем, точно затаенная улыбка.

Раздался горн к ужину, но они еще несколько минут помешкали. Корабль выходил из гавани, тут волнение так разыгралось, что катерок лоцмана едва не захлестнуло. Матрос у руля промок до нитки и с немалым трудом удерживался на ногах.

Лоцман спустился по веревочному трапу, словно паук по паутинке, и спрыгнул в катер, который едва не опрокинулся. Взялся за руль и круто повернул суденышко. Яростная короткая схватка — и мотор заглох. Минуту-другую лоцман стоял неподвижно, удерживая рулевое колесо в нужном положении, и глядел вверх, на высоченный, угрожающе нависший над ним нос корабля.

— Нет, ты только посмотри на него! — сказала Дженни.

Она перегнулась через перила, сорвала с себя красный шарф и принялась вовсю им размахивать. Наконец лоцман заметил ее знаки; широким движением, полным изящества, он снял скромную лоцманскую фуражку и помахал в ответ. Дэвид стиснул пальцами перила и откачнулся назад, руки его напряглись, закаменели до самых плеч. Его передернуло. А Дженни все медлила у борта, шарф болтался в руке, черты смягчились, лицо так и светилось весельем и лаской. Дэвид взял ее за локоть и почти оттащил от борта.

— Подожди, посмотрим еще, как он справится, — сказала она.

Но Дэвид на сегодня был по горло сыт ее причудами.

— Он прекрасно справится, а сейчас пора обедать, — сказал он.

И Дженни пошла, как это изредка случалось, с хорошо разыгранной покорностью. Обычно это означало, что она уже обдумала для себя новую забаву, еще того похлеще.

За ужином она подняла первый бокал вина и, глядя на Дэвида, сама не зная отчего почувствовала, что никогда в жизни ей не было так хорошо и весело. Дэвид задумался о чем-то своем; корабль сильно зарывается носом, и от качки должно бы, кажется, холодеть все внутри, но Дженни не ощущает холода. Все те же столики вокруг, и за ними все те же пассажиры — да, почти все здесь, и у всех обычные, уже хорошо знакомые лица. Дженни еще не пила, вовсе не канарское вино дурманит ее этой чудесной радостью. Вот, немного припоздав, явились танцоры, усаживаются за стол хмурые, молчаливые; даже Рику и Рэк изменила обычная живость.

— Я слышала, детей ужасно избили из-за того жемчужного ожерелья… прямо до бесчувствия, — сказала Дженни. — Но по ним этого совсем не видно, правда?

— Я ничего такого не слышал, кто тебе сказал?

— Вильгельм Фрейтаг, а ему сказал казначей. А condesa остановилась в какой-то маленькой гостинице, и студенты проводили ее до самых дверей, потом накупили на рынке цветов, полную тележку, и расставили у нее под окнами и велели слугам убрать цветами ее балкон. Но condesa к ним не вышла и не захотела с ними говорить.

— Кто тебе все это рассказал? — спросил Дэвид.

— Фрейтаг, пока мы шли в гору, а ты крался по пятам.

— Крался по пятам, — задумчиво повторил Дэвид. Потом спросил: — А откуда Фрейтаг так быстро это узнал?

— Один агент тайной полиции все видел, а перед отплытием приходил на корабль.

— Сдаюсь, — сказал Дэвид. — Не понимаю, когда можно было все это успеть.

— Как-то успелось, — сказала Дженни. — Раз все это произошло.

Дэвид заговорил о другом. Не без любопытства он наблюдал за испанцами. Они сосредоточенно ели, не разговаривая, почти не поднимая головы, набивали полный рот.

— Прямо как немцы, — заметил Дэвид. — Что ж, наверно, когда полдня воруешь по магазинам, можно проголодаться.